Григорий Отрепьев - Лейла Элораби Салем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но монах, покачав головой, возразил:
– Кабы так, да только Печерский монастырь ныне за рубежом, в Литве, а за рубеж идти сейчас трудно.
– Вовсе не трудно! – живо ответил юноша. – Государь наш взял мир с королем на двадцать два года, и теперь везде просто, застав нет.
– Ну… коль так, то… Ай, ладно, пойду с тобой, хоть мир погляжу да на иных людей. Всю жизнь прозябать здесь что ли? Ах да, чуть не забыл, зови меня Варлаам. А как тебя звать?
– Зови меня Григорий, – ответил тот и тут же сказал, – завтра встретимся в Иконном ряду после обеда, – с этими словами он развернулся и ушел, расстворившись в толпе.
На следующий день в положенном месте Григорий уже поджидал Варлаама вместе с другим путником, имя которого было Мисаил, бежавший как и он сам из Чудова монастыря. Пока оба монаха ожидали приход третьего, возле них то и дело ходил взад-вперед какой-то маленький супленький старичек с козлиной бородкой. Одетый в лохмотья, он то и дело крестился и просил дать ему подаяния. Народ молча бросал ему монеты и уходил, явно предполагая, будто он юродивый или прокаженный. Спрятав за пазухой монеты, старик подошел к Отрепьеву и долгое время смотрел на него. Потом дернув того за полы длинного теплого плаща, промолвил:
– Сыне, дай монетку.
Григорий взглянул на него сверху вниз из-за плеча и ответил:
– Уйди, старик, нечего мне дать тебе.
Юноша брезгливо сморщил нос, ибо от старика ужасно пахло. Прокаженный покачал головой и ответил:
– Идет погибель от тебя, добрый молодец. Не к добру ты на Руси родился.
– О чем ты говоришь, старик? Убирайся!
– А, с диаволом самим в сговоре, – нищий перекрестился и поднял руки к небу, словно взывая к Богу о помощи.
Тут к своему спутнику и пришел на помощь Мисаил, которому все же удалось прогнать старика. Наконец, оставшись вдвоем, Мисаил спросил:
– Так где же наш третий товарищ?
– Я не знаю… Он, я думаю, сейчас придет, – и только он проговорил, как увидел идущего к ним Варлаама с котомкой на плече, – так вот же он!
Григорий несказанно обрадовался монаху, который немного задержался. Наконец, наши путники поклялись, что не оставят друг друга в беде и тронулись в путь на запад, в сторону Литвы. Бредя с Варлаамом и Мисаилом, Отрепьев едва сдерживал себя, его сердце колотилось в груди, словно желая выбраться на ружу. Тот путь, по которому он отправился навстречу новой судьбе, перевернула его жизнь навсегда.
Через несколько дней трое путников добрались до Новгорода Северского, где они остановились в Преображенском монастыре. В этом монастыре Григорий, до этого державшийся в тени как самый молодой, спросил однажды настоятеля:
– Скажи, отче. А далеко ли литовская граница?
– Нет, три дня пути, сыне. А что тебе до Литвы?
– Хотим мы со спутниками уйти на покой в Печерский монастырь и придаться до конца жизни вере.
– Это правильно. Богу одному нужно служить, а все остальное суета сует.
На следующий день рано утром Григорий разбудил Варлаама и Мисаила, приготовившись снова отправляться в путь.
– Не волнуйтесь, – ответил он, – я нашел проводника, он покажет нам дорогу.
Проводником оказался монах средних лет, одетый в потрепанную рясу, что свидетельствовало о его частых странствиях. Идя следом за ним через леса и поля, Григорий заметил про себя, что сей монах не раз ходил до границы с Литвой, ибо шел уверенно, рассказывая, где охраняются границы, а где нет. Ровно через три дня путники добрались до высокого холма, с вершины которого открывался живописный вид на лежащие вдалеке леса.
– Там, – проговорил проводник, – прямо под нами начинается Литва. Дабы не быть замеченным, идите через лес, застав там точно нет. А как пройдете дальше, будет там стоять кормча, где можно славно пообедать.
– Кормча? – удивленно переспросил Мисаил. – А ежели начнут спрашивать, кто мы и откуда?
Но монах, едва сдерживая усмешку, ответил:
– Да нет никому дела до путников. Говорю же, кормча стоит прямо у дороги, по которой кто только не хаживает. Там таких странствующих монахов каждый день по несколько человек отдыхают.
Григорий на прощание протянул руку проводнику и сказал:
– Благодарю тебя, спасибо за помощь твою, – с этими словами он достал из-за пазухи несколько монет и протянул монаху. Тот живо схватил награду и, раскланявшись, побежал обратно, даже не оглядываясь назад.
К юноше подошел, важно ступая, Варлаам и озадачливо промолвил:
– Что это он так быстро ушел? Какой-то подозрительный больно. Боюсь, как бы не рассказал о нас никому.
– Не волнуйся, брат, – ответил Григорий, хотя внутри весь напрягся, – я заплатил ему, будет держать язык за зубами.
Спустившись вниз с холма и войдя в лес, три монаха пошли по нехоженным тропам, сторонясь главных дорог, по которым могли прохаживаться солдаты из застав. Ночевали тут же в лесу. Разведя костер и согревшись, путники легли спать. Пробудил их страшный холод, сковывающий члены. Зябко кутаясь в плащ, Григорий холодными трясущимися руками кое-как развел костер, подбросив в него немного сухих веток. Подогрев воды из фляжки и перекусив хлебом, путники тронулись дальше.
– Такой холод! – проворчал Варлаам. – У меня пальцы на руках закоченели.
– А ты разомни, согрей дыханием, – отозвался Мисаил, весь посиневший от холода.
Григорий молча шел впереди, высокого поднимая ноги. Ему также как и остальным было холодно, но что могло это для него значить, когда цель стала совсем близкой? После перехода через границу в Литву молодой человек стал более задумчивый, более грустным. Думы одна за другой лезли в голову, а ответов на вопросы так и не было: куда идти, у кого просить защиты, кто ему поверит, как запоручиться поддержкой? Иногда, укладываясь спать, ему хотелось все бросить и бежать обратно на Русь, спрятаться, пожить какое-то время в одном из самых отдаленных монастырей, а потом чуть позже вернуться в отчий дом, снова увидеть мать и брата, обнять их, но воспоминания о той ночи, когда его чуть не лишили жизни, останавливали Григория от подобного шага. Нет, не за себя он боялся, не за свою жизнь, а за тех, кого он любил больше всего на свете; да к тому же в Чудовом монастыре под присмотром Пафнутия находился родной дедушка, который, возможно, и знал обо всем, не даром он сам снабдил внука провиантом на дорогу, дал денег на случай, если что-то понадобиться. Нет, решено! Если уж его выбрали на роль царевича, значит, так тому и быть.
– Эй, ты чего молчишь все время? – раздался голос Мисаила.
Григорий очнулся от своих мыслей и спросил:
– Это ты мне?
– А кому же еще, – весело проговорил монах, – мы тут с братом Варлаамом идем, греем друг друга рассказами, а ты идешь молча, будто в рот воды набрал и даже не смотришь в нашу сторону.
– Прости, мне просто очень холодно и спать хочу, – ответил равнодушно юноша.
– Отстань от него, – возразил Мисаилу Варлаам, – это мы уже старики, нам бы только языками молоть. А он-то поди молод совсем, лет двадцать, не больше. Мечтает о чем-то. Ведь так, Григорий?
Молодой человек дернулся и, обернувшись к путникам, ответил:
– А даже если и мечтаю…
Но монах, явно посмеиваясь над ним, поинтересовался:
– А о чем ты мечтаешь? Можешь сказать.
– О девицах, о чем же еще! – ответил за Григория Мисаил и громко расхохотался. – Парень-то смотри какой видный! И лицом пригож, и статью не обижен. Так ведь, Гриша, верно говорю?
Григорий усмехнулся, раздраженный тем, что его постоянно отвлекают, а вслух ответил:
– Возможно, ты и прав.
– Кто она? – не удержался от расспросов Варлаам.
– Кто? – не понял молодой человек.
– Девица. Ну ладно, сейчас мы-то далеко, в стране чужой. Расскажи, в кого ты влюблен, по ком так часто вздыхаешь?
Григорий засмеялся, показывая свои белые, ровные зубы. Он смеялся над глупыми расспросами, над низменными помыслами путников, ведь они даже не догадывались, КТО идет рядом с ними. Наконец, перестав смеяться, юноша ответил:
– Да никто мне не нравится, просто оголодал я в пути, сил больше нет. Вот сейчас выйдем на большую дорогу, отъедимся в харчевне, тогда и повеселюсь вместе с вами.
– Ишь ты, какой! – проговорил Мисаил. – Молод еще, а как скажет, так не знаешь, что и ответить.
Григорий усмехнулся и отвернулся.
Прошло несколько часов. Лес кончился и путникам открылась та самая дорога, у которой стояла кормча. Трое монахов весело переглянулись и, позабыв о холоде и усталости, быстрым шагом дошли до харчевне, откуда исходил запах жареного мяса. От голода у Григория свело желудок. Расстегнув полы плаща, он первым вошел в кормчу и поприветствовал хозяина, невысокого тучного мужчину с большими седыми усами. Варлаам и Мисаил вошли следом за ним и поклонились хозяину, который, встав при виде гостей, и спросил, плохо выговаривая русские слова:
