Седая целительница - Зарина Солнцева

Пока матушка на дворе всех зевак разгоняла. Вот тут-то Проша и заявился с видом боярина. Мол, дай погляжу, чего нагуленыш твой натворил, может, бабу эту гулящую хоть спасу.

Не ведаю я, что творилось на улице. Только Тихон потом рассказывал, что матушка моя как огрела горе-целителя сковородкой, что его аж через забор подпрыгнуло.

Обиженный и взятый насмех Проша принялся людей против меня ополчать. Благо дядька Люмил вовремя поспел, и ещё пара целителей с губернии соседней. Они Прошу побольше моего знали, быстро ему хвост накрутили, а потом на свет белый появились два младенца.

Кузняцу, когда мамка моя новость сказала, говорят, он так возле порога на задницу и упал. Правда, Трифона в обиде на него была, не простила его малодушие. Всё хотела забрать детишек и через Южный перевал к родне своей перебраться. Мамка моя ей сразу голову вправила.

С тех пор величать детей кузнеца Снегом и Снежой, а Проша меня на версту ближе не терпел.

Словив грозный взгляд старца, лишь поморщилась в лице и поудобней устроилась между дядькой Люмилом и Микитой.

— Слышь, Снежинка, а ты с собой снадобья какие взяла?

Парнишка стрельнул взглядом в мою сторону, и я качнула головой.

— Так, по мелочи, Микит. А что?

— Да я ничего не успел… — сокрушительно выдал он. — Староста до последнего обо мне промолчал. Лишь утречком, когда всех в телегу загрузили, Проша, не увидев меня, начал орать о несправедливости. Меня с печки и взяли.

— Не серчай, малец. — по-доброму отозвался Люмил. — Нашим поможем, там, глядишь, и война закончится. Домой вернешься, все девки по тебе сохнуть будут.

— Чего мне девки, дядька? У меня мать и сестра без присмотра остались.

— Не делай себе плохих дум, целитель. — Сверху отозвался один из всадников. — Указом князя, семьям воинам, что сейчас на войне, паек прилагается. А вы, стало быть, тоже туда едете. Не бойсь, не помрут с голодухи сёстры.

Потом опять молчание. Только колеса возницы скрипели. А я уснула, оперлась о плечо дядьки и уснула, а на моём плече дрыхал Микита.

Дядька Люмил угостил нас марковкой сладкой, я же вспомнила, что мама мне в дорогу булочек с маком напекла. Последние чашу с мукой истратила. И тоже щедро поделилась с Микитой и Люмилом. Так сытые мы и уснули.

Проснулась я от мужских голосов.

— М-да, а с Малинкиной губернии побольше люда набрали, чем в разом в соседних.

— Набрали так набрали, да поди все старики и бабы. Чего с ними на войне делать? — вторит второй голос.

— Чего-чего… Княжий указ исполнять. Сказано же, баб и детей отправлять в Торговлск. Пущай там травы собирают по лесам и отвары варят для солдат. А остальных, тем, что вмоготу, на грани.

— Так и сделаем, сотник. Так и сделаем… Утречком мужиков, а их поди только десять, отправим с Вьюном. Здесь в паре верст вчера резня крупная была. Не явись двуликие, раскатали бы нас в лепешку. Лес мы, конечно, отвоевали, но раненых тьма. А там, поди, два целителя и остались, и те старики. А баб и совсем немощных прямо сейчас с Лятом в пути отправим.

— Пущай так и будет, воевода.

Сон сняло рукой. Недолгое время прошло, как меня растормошили за плечо.

— Эй, седая… — откликнулась меня баб с круглым лицом и родинкой на щеке. — Вставай, девка.

Послушалась и встала.

— Ну что, Снежинка, кажись, пришло время прощаться. Вас увозят на безопасную роботенку, а нас на грань. Не поминай лихом, дочка. Чай, ещё свидимся.

— Даст боги, дядя Люмил. Пущай бережет тебя Зима.

— И тебя, Снежинка. Ну, бывай!

Крепко обнял меня напоследок высокий мужчина и махнул ладонью по макушке.

— Бывай, Снежка. — Стиснул меня в стальные объятья Микита. Почитай, мы с ним одного возраста.

— Береги себя, Микит. Пускай духи уберегут.

Мои односельчане ушли, а мне довелось залезть уже в другую телегу. Там уже сидели по бокам бабы да старики. И Проша, куда без него-то? Хотя триста ему ещё не стукнуло-то.

Сев подальше от недружелюбного деда, усмотрелась в даль. Заря только поднималась над верхушками сосен. Холод лизал щеки, но я лишь плотнее куталась в мамину шаль. А я все чаще грустела.

Так хоть кого-то знала вокруг, по-другому было, когда мои товарищи по науке и однополчане были рядом. Сейчас же, как будто воды отрезали. И не повернуться, и не уснуть.

Уставившись в плотную чащу нарядных елей, я незаметно для себя уперлась головой о край телеги и перестала слушать голоса. Бабы за спиной о чем-то спорили. Старики причитали на князя, а я меня скружила грустная рутина. Как там, интересно, матушка? Наверное, все слезы обронила у калитки.

А с другой стороны, вот я живая. В тыл меня ведут, травы собирать да лекарства делать. И все будет хорошо. Высокая фигура всадника, что словно тень скакал по пятам телеги, стала заметно не сразу.

Наконец, увидев оного, возница дёрнул за уздечку, усмеряя старую кобылу.

— Чего это он? Забыл что?

Все в телеге умолкли, будто чуя, что не с проста всадника за нами прислали.

— Неужто сейчас вернут? — испуганно молвила одна из женщин, прижав ладонь к губам.

— Типун тебе на язык, дуреха. — Ощетинился один из дедов, беспокойно тормоша свою баклажу. Я же от душевных терзаний даже голову не подняла со своей опоры, чтобы посмотреть. Тоскливо было, что впору выть на луну.

Большой пегой жеребец с диким рёвом остановился около возницы, поднимаясь на дыбы, окружив себя облаком пыли.

— Чего случилось, десятник?

Любопытно вскинул бровь один из старших целителей, мужчина в седле не успел отдышаться, зыркнул:

— Не твоего ума дела, старик. — Мазнув по нам взглядом, в основном по бабам, совсем ещё юный воин прохрипел: — Кого из вас Снежинкой кличут?

Услышав своё имя, я не сразу осознала, что меня-то зовут. Зато старый недруг не посчитал путным делом закрыть пасть.

— Так вон она! — В меня ткнули пальцем, а женщины, что сидели по обе стороны от меня, тут же толкнули меня вперёд.

— Ты Снежинка? — Поднял подбородок русоволосый, и я заторможенно кивнула, бестолково хлопая глазами.

— Я… я.

— Вставай, девка, со мной поедешь.

— А чего это?.. — начал было тот самый любопытный старик, но замолк, когда воин рыкнул:

— Шевелись, девка!

Меня буквально спихнули из телеги добрые попутчики прямо в руки всадника, он легко подхватил тощую девицу, коей была я, на руки и посадил вперёд себя.

— Сумка… моя сумка…

Не успела я выкрикнуть, как «добрые» тётки