Шестой иерусалимский дневник (сборник) - Игорь Губерман

330

Радость воли, азарт, вожделение —

удалились в глухой монастырь,

мне осталось болезни глумление

и разрушенных планов пустырь.

331

Когда и сам себе я в тягость,

и тёмен мир, как дно колодца,

то мне живительная благость

из ниоткуда часто льётся.

332

Защита, поддержка, опека,

участливой помощи мелочь —

любезны душе человека,

но дарят ей вялую немочь.

333

Творится явный перебор

при сборе данных к операции:

такой мне вставили прибор,

что вспомнил я о дефлорации.

334

Жизненной силы бурление

вкупе с душою шальной —

лучшее в мире явление

из наблюдавшихся мной.

335

Гнусная – однако, не позорная —

выпала от жизни мне награда,

горько заскучает беспризорная

и осиротелая эстрада.

336

Придётся мириться, подружка,

с печальной моей ситуацией:

с утра электронная пушка

стреляет мне в зад радиацией.

В меня заливается химия,

которая травит и косит,

уже моя внутренность – синяя,

но рак этот цвет не выносит.

Судьбу разозлило, наверно,

моё в облаках почивание,

и послана гнусная скверна,

чтоб вытерпел я врачевание.

337

Стану я слегка другим отныне —

словно гонг неслышно прозвучал,

столько оплеух моей гордыне —

в жизни я ещё не получал.

338

Сделаться бы собраннее, суше

и бронёй укрыться, словно в танке,

чтобы не улавливали уши

звуков затевающейся пьянки.

339

Сначала не чувствуешь путы,

внутри не пылает свеча,

становишься болен с минуты,

когда побывал у врача.

340

Болезнями даётся постижение

того, чем не умели дорожить,

и есть ещё в болезнях унижение,

которое полезно пережить.

341

Я, благодаря текущей хвори,

с радостью и страхом обнаружил,

что у Бога я ещё в фаворе,

ибо всё могло быть сильно хуже.

342

Я вынесу густую передрягу,

но, если не сдержу я это слово, —

отрадно, что над ямой, где залягу,

друзья наверняка хлебнут спиртного.

343

Готовлюсь духом к операции,

надеясь тихо и недужно,

что у хирурга хватит грации

лишь то отрезать, что ненужно.

344

Когда в халат недуга прочно влез,

а душу манит лёгкая беседа,

родится нездоровый интерес

к течению болезни у соседа.

345

Всё, что жизни привольно довлело —

интересы, азарт, обольщения, —

не пропало и не омертвело,

а укрылось и ждёт возвращения.

346

Есть виды очень разного спасения

в лихом репертуаре излечения,

и скоро я восторгу облысения

подвергнусь в результате облучения.

347

Уверенность, что я перемогнусь,

не снизилась в душе ни на вершок,

поскольку я, конечно же, загнусь,

когда всё будет очень хорошо.

348

Забавно, как денно и нощно,

до самой могильной плиты

старательно, резво и мощно

мы гоним поток суеты.

349

И по безвыходности тоже,

и по надрезу на судьбе —

с тюрьмой недуги наши схожи,

но здесь тюрьма твоя – в тебе.

350

В болезни есть таинственная хватка —

тюремной очевидная сестра:

почти уже не мучает нехватка

всего, что было радостью вчера.

351

Приметливо следя за настроением,

я пристален к любой в себе подробности —

как будто занимаюсь измерением

оставшейся во мне жизнеспособности.

352

С недугом познакомившись поближе

(с тюрьмой не понаслышке я знаком),

я сходство обнаружил: хочешь выжить —

в тюрьму не погружайся целиком.

353

Терпению крутое обучение

ведут со мною славные ребята;

«Мучение – вот лучшее лечение», —

учили их наставники когда-то.

354

Узник я, проста моя природа,

я не тороплю скольженье дней,

в будущем обещана свобода,

я пока не думаю о ней.

355

Отнюдь не в лечебной палате —

я дома, гостей угощаю,

однако в больничном халате

всё время себя ощущаю.

356

Бывают в жизни обстоятельства —

другому знать о них негоже,

и самолучшее приятельство

за эту грань уже не вхоже.

357

От шуток хорошо бы отучиться:

живя без их ехидного коварства,

я стал бы эффективнее лечиться,

смех сильно ослабляет яд лекарства.

358

Кошмарный сон тянулся густо,

аж голова от пота взмокла:

лежу на ложе у Прокруста,

а надо мною – меч Дамокла.

359

Шёл еврей в порыве честном

сесть и тихо выпивать,

но в углу каком-то тесном

рак его за жопу – хвать!

360

Душа металась, клокотала,

бурлила, рвалась и кипела,

потом отчаялась, устала

и что-то тихое запела.

361

Образ жизни мой шальной

стал теперь – кошачий,

и не столько я больной,

сколько я лежачий.

362

Но нельзя не подумать, однако,

что причина – в рождения дне:

я рождён под созвездием Рака,

он был должен явиться ко мне.

363

Я справедливо наказан судьбой,

вряд ли отмолят раввины,

грустный пейзаж я являю собой —

радостей жизни руины.

364

Мой рак ведёт себя по-свински,

поскольку очень жить мешает,

а говоря по-медицински,

мне дозу кары превышает.

365

Согласно процедуре изучения

плетусь из кабинета в кабинет,

я нынче пациент, объект лечения,

а личности – в помине больше нет.

366

Сейчас мои доброжелатели,

пока верчусь я в передряге, —

отменных сведений жеватели,

я рад, что счастливы бедняги.

367

Я к вечеру бываю удручён

и словно опалён огнём из топки —

возможно, потому что облучён,

хотя всего скорей – в тоске по стопке.

368

Читаю. Но глаза ещё следят

за очереди медленным течением,

вокруг мои соракники сидят,

печальные, как рак под облучением.

369

Сижу поникший, хмурый, молча,

какая ж, думаю, ты блядь:

в меня вселившаяся порча

на душу тянется влиять.

370

По жизни счастлив я, однако

скажу как честный старожил:

владей я княжеством Монако,

совсем иначе я бы жил.

371

Завидя жизни кутерьму,

я прохожу насквозь и мимо,

поскольку я для всех незримо

несу в себе свою тюрьму.

372

Послушно принимая курс лечения,

покорствую, глаза на всё закрыв,

испытывая счастье облегчения,

когда мне объявляют перерыв.

373

Подумал я сегодня на закате:

ведь мы, храня достоинство и честь,

за многое ещё при жизни платим,

что Страшный Суд не может не учесть.

374

На время из житейской выйдя школы,

вселился в медицинский я шатёр,

и ныне честолюбия уколы

сменились на уколы медсестёр.

375

Тяжелы бесполезные муки,

а успехи – пусты и убоги;

но когда опускаются руки,

то невдолге протянутся ноги.

376

Да, организм умней меня:

ничуть не возмутившись,

вся невоздержанность моя

исчезла, не простившись.

377

Встаю теперь я очень рано

и не гужуюсь у приятелей,

в моей тюрьме я сам – охрана,

жена – команда надзирателей.

378

В период серый и недужный,

где страхи вьются у двери,

мир делится на мир наружный

и сферу вязкой тьмы – внутри.

379

Дела мои сейчас пока неважные,

наездник унитаза я часами,

а мысли все – лихие и отважные,

и все с кавалерийскими усами.

380

Судьба жестоко вяжет по канве,

стандартной для недуга моего,

но в каше, что варю я в голове,

не в силах она тронуть ничего.

381

Чужими мыслями пропитан,

я, чтоб иметь на них права, —

поскольку в честности воспитан —

перешиваю их сперва.

382

На сердце – странные колючки:

прошли ведь вовсе не века,

но вот в Россию едут внучки,

уже не зная языка.

383

Пока порхал на ветку с ветки,

пел гимны солнцу и дерьму,

переродившиеся клетки

внутри построили тюрьму.

384

Стариков недовольное племя

говорит и в жару и при стуже,

что по качеству позжее время —

несравненно, чем раньшее, хуже.

385

Художник, пророк и юродивый

со всем, что сказали в запале,

хвалу получают от родины —

не раньше, чем их закопали.

386

«Завидным пользуясь здоровьем»,

его мы тратили поспешливо,

и этим дедовским присловьем

былое машет нам усмешливо.

387

Наивен я: с экрана или рядом —