Вороны вещают о смерти (СИ) - Darknessia

Кольнула обида. Я нахмурилась и усерднее заработала гребнем. Даже не морщилась, когда колтуны попадали на зубья – так сделалось горько от слов матушки.

– Я ведь ради тебя пошла! – угрюмо откликнулась я. – Потому что ты попросила болотник.

– У тебя я что ль просила?

– А что, нужно было глядеть, как ты мучаешься, и ждать Рябину? Сколько ждать? Может, он вообще не вернётся!

– Да и пусть! Не подумала ты, что люди скажут?

Я отложила гребень и принялась плести тугую косу. Больше всего хотелось хлопнуть дверью и уйти куда глаза глядят, пока не поутихнет внутри обида.

– Какая разница, что они скажут? – бросила я. – Что я исполняю свой прямой долг перед родителем: забочусь, ухаживаю? Что ж в этом плохого?

– Нет, Огнеслава. Из Чернолеса никто просто так не возвращается. И лучше уж я в муках помру, чем соседи судачить начнут, что дочь моя заключила договор с нечистью.

Я застыла, как громом поражённая. Слова застряли в горле, да и не приходило ничего внятного на ум, чтобы ответить. Оставалось лишь молчать и слушать.

– Конечно, так все и подумают! – не унималась матушка. – Может, ты ещё и требу какую несла лесным духам, а? Дай хоть один повод народу подозревать тебя в связях с нечистым – и до конца дней тебя сторониться будут, винить во всех бедах, а то и сожгут как колдовку! С таким позором ни один мужик не захочет тебя в жены брать! Об этом ты подумала? То-то! Думаешь ты не о том, о чем следует, и ребяческие выходки твои мне надоели.

Я перевязала косу тесьмой, откинула за плечо и подняла глаза к матушке. Спорить с ней не хотелось, да и не принято. Но так захлестнули чувства, что я не могла удержаться:

– По-твоему, мне лучше думать о замужестве, чем о твоем здоровье?

– Стара я уже, и так пожила достаточно, – ответила она, чуть убавив гнев. – Всяко скоро на костер.

Я поджала губы и отвернулась. Нет, не смогу я этого понять. Сейчас не смогу.

Поверх просторной длинной рубахи из крапивы я надела запону, подвязала ее широким поясом с вышитыми обережными символами и вышла во двор подоить корову.

Рыже-белая старушка приветствовала мычанием, привязанная на ночь в сарае. В сене копошились куры, выискивая зерна и букашек. Стоял густой запах навоза и особый мускусный дух животного. Мухи жужжали и кружили над крупом, и их не могли спугнуть даже удары хвоста по бокам. Я коснулась мокрого и холодного коровьего носа, погладила по шее и боку. Большие темные глаза, обрамленные ресницами, смотрели прямо на меня, спокойные и доверчивые.

Я опустилась на низкую скамью и подставила ведро под вымя. Закончила быстро – молока набралось лишь пара кружек. Все меньше с каждым годом. Потом вывела корову на двор и привязала длинной веревкой к колышку в центре. Здесь травы было вдоволь, молодой и сочной, которая только недавно показалась из-под прошлогодней сухой. Затем рассыпала по двору горсть проса – куры живо сбежались на звук бьющегося о землю зерна.

Дел было ещё много, но тревога, поселившаяся внутри с самого утра, все напоминала о себе, мешала сосредоточиться на чем-то другом. Подумалось: проведаю старшую сестру, может, придумаю, как помочь.

Сейчас у кромки леса остались только младшие дети. Они бродили из стороны в сторону, не подходя близко к деревьям. Звали Рябину тонкими голосками и вглядывались в полутьму: не мелькнет ли меж дубов и сосен сгорбленная фигура волхва.

Но он мог и не вернуться. Старый уже.

Говорят, волхвы со временем теряют разум из-за постоянного шёпота и голосов. Дар позволяет им видеть навьих духов не только ночью. Волхвы слышат и богов, и зверей, и природу. Какая, должно быть, мешанина звуков в их головах. Потому и селятся на самых окраинах, чтобы хоть людей не слышать. И вот когда настает момент волхву перейти на ту сторону, он отправляется в лес, чтобы окончательно слиться с природой и стать частью ее.

Потому и не следовало слишком надеяться на его возвращение. И преемника у Рябины так и не появилось. Случись что, жителям обратиться будет не к кому.

В очередной раз в голове мелькнула мысль: вдруг это и есть мой путь? Вдруг сами боги благоволят стать новой волховкой? Ведь не зря же я встретила Лихо, который обучал и Рябину в свое время. Судьба ли это или мне просто хочется видеть в случайностях проблески смысла?

Вот и широкий двор местного кузнеца, Бушуя. Добротная двухэтажная изба на несколько комнат сразу привлекала внимание резными причелинами¹ и ставнями, каких не встретишь в простых жилищах. Неподалеку стояла кузница с потушенной пока печью и прочие постройки.

Двор казался необычно тихим и печальным без резвящейся детворы. Серый и застывший. Прямо как мой. И дух болезни угадывался, стоило лишь ступить за порог.

У постели стояли две женщины, ещё одна, мать, сидела на полу, сжимая руку сына. По другую сторону стоял отец мальчика, мрачный как туча.

– Бушуй, Зоряна, – кивнула я им в знак приветствия.

Зоряна подняла на меня взгляд. Опухшие красные глаза глядели растерянно и испуганно, темная коса растрепалась, подол рубахи в пятнах грязи. Мы подолгу не виделись после ее свадьбы – теперь она стала принадлежать к роду мужа, и нас с ней связывали лишь воспоминания об отчем доме. Я присмотрелась к ней и заметила морщины на лбу и у рта, проседь в темно-русых волосах.

– Не до тебя сейчас, Огниша, – прохрипела женщина сорванным голосом и снова повернулась к сыну.

Я сделала несколько шагов к широкой лавке, на которой лежал мальчик. Пол в избе был непривычный, деревянный, сделанный из расколотых пополам бревен. Половицы скрипели, и шаги мои казались ужасно громкими в воцарившейся тишине.

– Матушка часто болела в последнее время. Волхв приходил делать отвары и настои и меня немного научил свойствам трав. Позволь взглянуть на мальчика, Зоряна. Может, я распознаю болезнь и смогу чем-то помочь.

Все, кто был в избе, глянули на меня с подозрением и даже неодобрительно, но промолчали. Только Зоряна выглядела растерянной, будто смысл слов не сразу дошел до нее.

– Ты ведь не волховка, Огнеслава, – прогудел с настороженностью кузнец Бушуй.

Он держался немного ссутулившись, будто не мог привыкнуть к своему высокому росту и широким плечам. Я знала Бушуя с детства, ещё с тех времён, когда отец приглашал молодого мастера подковать лошадей или заказывал у него инструменты. С тех пор в бороде его проступила седина и раздалась талия. Кузнец слыл немногословным, но работящим и ответственным, и за это селяне уважали его.

– Знаю, кузнец, – откликнулась я. – Но чем ждать и ничего не делать, лучше попытаться.

Зоряна наконец медленно, отрешенно кивнула. Поманила одной рукой, а другой крепко сжимала крохотную ручку сына, будто боялась, что стоит отпустить – он ускользнет от нее.

Бледную кожу мальчика покрывала испарина. Светлые, не стриженные ещё волосы взмокли и прилипли к шее. Я прикоснулась ко лбу – горячий. Мальчика била мелкая дрожь, он тяжело дышал и едва мог приоткрыть ненадолго мутные глаза.

– То жар у него, то холодный весь лежит, – хрипло пробормотала Зоряна. – Спать стал подолгу и почти не просыпается, а когда проснется, ничего не понимает. А ночью сегодня как затрясся – будто дух в него вселился! Мы сразу зажгли чертополох, но куда уж там…

Ее подбородок задрожал, уголки рта поползли вниз, и она поспешно отвела взгляд. Не хотела лить слезы у всех на глазах. Потом, когда удалось совладать с собой, обратила ко мне полный отчаянной надежды взгляд, от которого защемило сердце.

– Я уже не знаю, что делать, Огниша! Если придумаешь, как быть – помоги, век благодарить буду! А то ведь и волхва нет, и ни одной знахарки в селе. Последняя знающая бабка померла года три назад. Будто проклятие какое над нами, будто специально кто-то задумал, чтобы болели люди и никто им помочь не мог! Нет-нет, да и поверишь, что Лихо на жителей обозлился и извести всех нас хочет.

– Попробую, – прошептала я внезапно севшим голосом. Обошла лавку и сжала плечо сестрицы на прощание.