Жизнь чудовищ (сборник) - Дмитрий Колодан

Все речи были прочитаны, все слова сказаны, гимн отыгран. Начинало моросить. Школьники поспешно расходились, четкие ряды распались на мелкие бестолковые кучки. Юлька дергала Таню за рукав, звала с собой. На другом краю площади Юлю ждал дед, тяжело опирался на палку, смотрел на девочек пристально, о чем-то вздыхал. Таня сердито прикусывала губу, отворачивалась молча – и подруга, пожав плечами, отошла к деду. «И не надо», – буркнула Таня вслед.

Вскоре она осталась одна – последняя группка одноклассников втянулась во двор, исчезнув за домами. Отворачиваясь от летящего в глаза колючего песка, Таня поднялась к памятнику.

Над головой ревел факел. Таня медленно повела пальцем по гладкой гранитной плите, вдоль бронзовых букв «К». Множество незнакомых имен. Одна фамилия, как у мальчика из параллельного класса. И одна – как у соседа. Все. Успокоенная, Таня вприпрыжку сбежала со ступеней.

Немного ниже, куда не добрался палец с обкусанным ногтем, из овальной рамки смотрел молодой мужчина с таким же, как у Тани, круглым гиляцким лицом – толстые губы кривились усмешкой, и казались хитрыми узкие припухшие глаза. «Лебедев Петр», – сообщала надпись опустевшей площади.

Пельтын встретил май далеко на материке. Жирная земля там пахла яблочным пирогом, в белой пыли шевелились резные тени. Стояли ясные, ласковые дни, и сладко тянуло ранней зеленью. Где-то за виноградниками катилась, громыхая, война – и все ждали, что вот-вот, лязгнув в последний раз, свалится она в яму и затихнет. В один из таких дней, наполненных ожиданием, Пельтын заметил, что от товарищей сильнее, чем обычно, несет топливом, и чай в жестяной кружке подернулся радужной пленкой. Скоро домой, понял он. Город Плохой Воды наконец-то докричался до Пельтына. Он не успел допить – прибежал сержант с шальными глазами и приказал строиться.

Усы командира дрожали, и дрожала рука, сжимавшая узкую бумажку. Все затихли. Он начал было читать, но голос сорвался, командир откашлялся гулко, но люди уже успели понять. Пельтына трясли за плечи, хлопали по спине с размаху, он все никак не мог понять, в чем дело, не мог поверить, а потом рядом кто-то захохотал и вдруг осекся, громко всхлипнув, а кто-то выстрелил в воздух, и Пельтын на мгновение оглох. Вокруг продолжали палить, и он с удивлением понял, что сам торопливо расстегивает кобуру, и закричал, срывая голос.

Он не ушел на дежурство – кто-то сунул в руку кружку, до краев наполненную южным вином, и Пельтын, державшийся много лет, терпеливо объяснявший товарищам, что ему нельзя, выпил густую жидкость залпом. Сразу зашумело в ушах, и вдруг согрелось сердце, навсегда, казалось, замороженное словами лейтенанта в пропахшем нефтью клубе. Пельтын слонялся по плацу, глупо улыбаясь, и ему в ответ улыбались так же глупо и счастливо, и продолжали улыбаться, когда сумеречное сиреневое небо загудело.

Вино отхлынуло от сердца, но было поздно. Пельтын с тоской посмотрел на брошенный локатор, отчетливо представляя, как ползут белые точки, неумолимо приближаясь к центру экрана, и слыша тревожный писк. Он в отчаянии рванулся вперед, но ничего нельзя уже было сделать. Из-за решетчатых ушей локатора вынырнули хищные силуэты самолетов, гул превратился в рев, а потом в визг, на мгновение небо заслонило перекошенное, зеленое лицо командира, и беззвучно закричали рядом, совсем не так, как кричали пару часов назад. Запах нефти стал невыносимым, и Пельтын успел подумать, что теперь-то он точно попадет домой, на вершину сопки у самого моря, – и никогда, никогда не отойдет от экрана, и еще подумал, что через миллион лет здесь найдут черную маслянистую лужицу. А потом воздух заполнился нестерпимо белыми, перепачканными кровью перьями, и все кончилось.

Иногда порывы ветра стихали, и сверху доносилось тихо – «кы-кы, кы-кы». Кричали лебеди, невидимые за тучами. Щурясь на ветру, Таня Кыкык посмотрела на восток. В разрывах тумана виднелась сопка и темный силуэт локатора. Холодный воздух выбивал слезы, сопка подрагивала и плыла, но Тане почти видно было, как вращаются решетчатые лопасти. «Деда даже в праздник на работе», – думала она и пыталась представить, как на дедушкином экране выглядят лебеди. Наверное, они похожи на ослепительные искорки.

Шумела бурная весенняя вода, несла радужные пятна. В Городе Плохой Воды пахло нефтью.

Звери

…Млекопитающие обладают памятью, некоторой долей рассудительности и чувствительности. Они обладают способностью различать предметы, имеют представления о времени, месте, о цветах и звуках; умеют узнавать и припоминать прежде виденное, наблюдают и до некоторой степени даже рассуждают…

Дмитрий Колодан

Вся королевская конница

Погода не заладилась с самого утра. Метеосводки давно предупреждали о приближающемся циклоне, но обещали его не раньше середины следующей недели. Сейчас была только суббота, а небо до горизонта затянула серо-рыжая пелена, сочащаяся мелкой моросью. И дождем-то не назвать, а выйдешь без зонта – вымокнешь до нитки. В случае же с Памеллой Льюис и этой защиты недостаточно: при ее размерах любой зонт был бы слишком мал.

Памелла дождь не любила; не из-за водобоязни, а потому, что в плохую погоду весь день приходилось сидеть дома. Особых планов на эту субботу у нее не было, но все равно Памелла думала прогуляться по городу, выпить чашечку кофе, быть может, покормить белок в городском парке… Да мало ли радостей у одинокой женщины? Но вместо этого ей досталось заточение в четырех стенах, под ужасающие звуки, доносящиеся со стороны соседского дома.

Время едва приблизилось к полудню и текло медленно, словно густое варенье. Памелла сидела в огромной гостиной, перебирая клавиши рояля. Хотя на дворе стояла середина мая, Памелла играла «Осеннюю песню» Чайковского. Октябрьская мелодия как раз совпадала с ее настроением – те же хмурые и беспросветные тучи.

Играла она громко, но музыка не могла заглушить врывающиеся с улицы взвизгивания и скрипы. За оконным стеклом, крапчатым от мелких капель, Памелла прекрасно видела соседский дом. Кинетический Дом Хокинса – нагромождение башенок, которые жались друг к другу, точно свечки в праздничном торте столетнего старца. Картина станет более полной, если представить, что торт угодил в ураган. За подтеками воды башенки дрожали и раскачивались из стороны в сторону.

В любом другом случае Памелла решила бы, что ей кажется. Преломление света на влажном стекле… Но башенки двигались на самом деле, не важно, шел дождь или нет. Хитроумная система блоков и противовесов приводила дом в движение сразу во всех направлениях. Словно в одном месте собрались с десяток кукол-неваляшек и затеяли шумную драку.