Все проклятые королевы - Паула Гальего

А Кириан заполняет всё остальное — своим присутствием, своим запахом, тяжестью своего тела, нависшего надо мной.

***

Он засыпает, глядя на меня, измотанный событиями дня, тренировками, подготовкой к войне.

Его рука вытянута ко мне, лёгкое, но твёрдое защитное объятие, не позволяющее пошевелиться. Я двигаюсь медленно, бесшумно, и жду, чтобы убедиться, что он всё ещё спит, когда поднимаюсь с постели.

Подхожу к зеркалу и смотрю на метку — она была частью меня так долго. Золотая линия словно продолжение моего тела, которое уже привыкло носить её. Вспоминаю слова ведьм, с которыми танцевала возле Изартеги:

«Браслет — доказательство заключённого договора, и разрушить его может лишь тот, кто наложил чары».

Пальцы легко скользят по тонкой полоске.

Они сказали, что разорвать договор можно, но не они.

«Тот, кто заключил сделку, может расторгнуть её. Но не мы. Только слово сможет сломать её».

Тогда я подумала, что речь идёт о Тартало, что только у него есть сила и власть развеять этот договор.

Через отражение смотрю на Кириана. Он спит, дышит ровно, его тело — крепкое, сильное, исцелённое моими руками. А его рука — чистая, без клейма Тартало.

А я…

Я хотела повернуть время вспять.

Я хотела снова заключить сделку.

Я хотела освободить его от договора.

Сжимаю пальцы вокруг собственного запястья и снова смотрю в зеркало. Разжимаю губы и погружаюсь в себя, в этот бездонный колодец силы, который до сих пор не понимаю до конца. Ищу нить, за которую можно потянуть, сияющий свет в глубине тьмы.

И шепчу, очень тихо, чтобы не разбудить его:

— Я хочу расторгнуть сделку. Я хочу быть свободной.

Энергия проносится сквозь меня, разливается по кончикам пальцев. Я чувствую вспышку, разряд. Чувствую, как сила покидает меня, оставляя обесточенной, истощённой, почти пустой.

А браслет исчезает.

Лучник

Люди любят рассказывать истории о лучниках, наделённых милостью богов, что вмешиваются в судьбоносные битвы. Меткость, точность, скорость, ловкость — божественные дары, преподносимые вместе с обещанием славы.

Говорят, именно такой лучник, которому неведом промах, чуть не убил Эренсуге. Злые языки шепчут, что сама Мари вручила ему колчан, из которого никогда не заканчивались стрелы.

Бедный Эренсуге.

Люди часто забывают, что в самых интересных историях нет великих героев.

Когда за окнами уже глубокая ночь, Кириан, ощущая внезапный холодный сквозняк, вырывающий его из сна, вытягивает руку, чтобы притянуть Одетт к себе, но нащупывает лишь пустоту.

В лесу Одетт идёт сквозь темноту. Гауарги, которых ждали ведьмы, ведут её вперёд, но указывают сразу в двух направлениях. Один путь ведёт к шабашу, другой — обратно в деревню, из которой они только что ушли.

Кайя не может объяснить, почему так происходит. Одетт — может.

Они успели уйти довольно далеко, миновали деревья, ветви, подношения Эрио, когда позади раздаются шаги. Все трое останавливаются.

Лучник, который совсем не похож на героя, целится в них стрелой.

Кайя поднимает руку, но Одетт её останавливает.

— Идите без меня, — говорит она. — Я найду вас.

Ведьма колеблется, но Ева понимает: это её битва. Они с Кайей продолжают путь, следуя за гауарги, пока отряд не скрывается в ночи.

В этой части леса остаются только Волк и Ворон.

Одна тропа ведёт туда, где сияют тусклые огни деревни. Другая — во тьму.

Волк целится.

Ворон ждёт.

И тогда она делает шаг вперёд, а он натягивает тетиву.

Без неё они могут потерять всё: войну, честь, надежду. Без неё всё может оказаться напрасным — смерть родителей, смерть брата, жертвы, ложь, предательство.

Ворон это знает.

И всё равно делает шаг вперёд — навстречу стреле, что направлена прямо в сердце.

Волк тяжело вздыхает.

— Я не могу тебя отпустить, — предупреждает он.

Его пальцы жёстко сжимают лук.

— А я не могу остаться, — отвечает она.

Ворон движется уверенно.

Расстояние между ними сокращается. Волк нервничает. Он знает, что должен сделать. Знает, что сказала бы ему Нирида. Что сказал бы его отец, если бы был жив. Что сказала бы мать. Знает, чего ждёт от него его народ, его армия.

— Не делай ни шага больше, — бросает он.

Но Ворон его не слушает.

В какой-то иной реальности стрела уже сорвалась с тетивы. Но не здесь. Не в этом мире, где лучник так же раздвоен в своём решении, как тропы, что ночью прокладывают гауарги.

Его пальцы подрагивают. Его ноги отступают на шаг назад. И наконец, его руки с силой швыряют лук на землю, когда Одетт подходит слишком близко.

Кириан выхватывает кинжал и направляет его на неё.

Последняя угроза. Последняя надежда.

Но Ворон верит в него больше, чем Волк верит в неё.

Она знает: он не сделает этого.

Шаг вперёд. Ещё один.

Кириан перестаёт пятиться. Он стоит, смотрит, как она встаёт на цыпочки, закидывает руку ему за шею и приближает своё лицо к его — даже зная, что этим самым подставляет своё горло под его клинок.

Кириан рычит, заставляя себя сопротивляться, заставляя её вспомнить, что между ними — лезвие. Но что-то в этом поцелуе… что-то, что невозможно отвергнуть. Вкус конца.

Он вцепляется пальцами в её лицо, сжимая так, словно хочет заставить её одуматься. И целует — яростно, отчаянно, с гневом, с болью, с горечью.

Кириан вспоминает тот самый первый поцелуй, который с самого начала ощущался иначе, хотя он тогда и не понимал, почему. Одетт тоже возвращается в тот момент, когда у неё закружилась голова, в то чувство страха перед потерей контроля — и одновременно в сладкое предвкушение, когда он жадно завладел её губами, прижимая к стене дворца Сирии.

Волк вспоминает, как украл у неё поцелуй, как в этом сдержанном желании всё его естество, каждая его часть рвалась в одном направлении — к ней.

Ворон вспоминает поцелуй, который она украла у него позже, в своей истинной форме, в Изартеги.

Но этот поцелуй…

Этот — особенный.

Этот — прощание.

Одетт отступает. На её губах остаётся солёный привкус слёз Кириана.

Волк опускает кинжал.

Ворон понимает, что он сдался.

— Я не нарушил договор, — хрипло признаётся он, всё ещё касаясь её разбухших губ.

— Я знаю.

Её пальцы скользят по его щеке, зарываются в волосы, сжимают его затылок, словно хватка способна удержать её от ухода.

Но Волк знает, что проиграл.

И Ворон это тоже знает.

Она не смотрит на него, когда отступает и поворачивается.

А он смотрит ей вслед.

Но Ворон не боится.

Не боится, что