Том 5. Сибирские рассказы. - Дмитрий Мамин-Сибиряк

— Разве это не красиво? — кричал Костылев, когда проезжали мимо такого великана. — Не правда ли? Некоторые деревья были так красивы, что мы их обходили просекой… Жаль рубить такого красавца.

Сначала этот восторг разделяли и другие, а потом начались протесты:

— И совершенно напрасно не рубили. Мы теперь вдвое дольше проедем из-за вашей сентиментальности.

Дарья Гавриловна, отъехав верст пять, перестала болтать и напрасно старалась устроиться в седле поудобнее. У нее начали отекать ноги и ломило спину. Седло оказалось самое неудобное, заставлявшее чувствовать каждое движение лошади[34]. В довершение всего пошел дождь, и Дарья Гавриловна гневно обратилась к председателю:

— Что же это такое, Григорий Семеныч?

— Очень просто: дождь…

— А где же обещанная вами природа?

— Посмотрите внимательно кругом. Вон впереди прекрасный кедр.

— Благодарю вас…

К счастью, начавшийся дождь прекратился, и все приободрились, даже унылый скептик Фомин. Доктор только теперь догадался, что следовало захватить пледы и макинтош. Вон председатель оказался хитрее других: Парфен вез в тороках для него походный брезент.

— Благодарите бога, что в конце июля нет мошкары, — оправдывался председатель.

— Мы походим сейчас на героев Майн-Рида пли Купера и без мошкары, — отозвался доктор. — Вероятно, вы помните романы «Всадник без головы», «Следопыт»…

— Первое относится к Люстигу, — заметил Фомин. — Этот милорд плохо кончит, я это предчувствую.

Последние версты для Дарьи Гавриловны были настоящей пыткой. Она стерла ноги до кровн и должна была молчать, чтобы не подать повода к остроумию мужчин. А Парфен точно назло на все вопросы, скоро ли будет Ядьва, самым хладнокровным тоном отвечал:

— А вот сейчас, барышня… в один секунд…

— Он или сошел с ума, или смеется над нами! — негодовала Дарья Гавриловна, едва держась в седле.

— Pour etre belle — il faut souffrir l,—отвечал Люстиг.

До Ядьвы ехали часов пять. Дарью Гавриловну сняли с седла чуть не полумертвую. Она едва держалась на ногах, и Люстиг должен был водить ее под руку, как опоенную лошадь. Остановку сделали на красивой лужайке, на берегу речки Ядьвы, где кончалась просека. Парфен устроил сейчас же громадный костер и повесил над ним походный медный чайник, чтобы согреть воды для чая.

— А ведь недурно, господа!.. — восхищался Костылев. — И если подумать, что всего через несколько лет эта пустыня оживится… Появятся заводы, фабрики, мельницы, бумажные заводы, хлебопашество — и все это только благодаря новой дороге!.. Вырастут починки, деревушки, целые села… Не правда ли?.. Я верю в наш север, который до сих пор совершенно пропадал. Прибавьте к этому, что здесь найдут каменный уголь, медные руды, золото, нефть…

Все ничего не имели против будущего оживления настоящей пустыни, и только Фомин прибавил:

— Вы забыли, Григорий Семеныч, алмазные копи, клюквенный морс, маринованные грибы, трюфели, шелковичных червей и женьшень…

Все позавтракали с удивительным аппетитом, и каждому казалось, что он никогда еще не ел так вкусно. Одна Дарья Гавриловна молчала: ей трудно было сидеть, и каждое движение вызывало гримасу. Фомин и Костылев посматривали на нее с затаенным злорадством: «Э, пусть второй раз не лезет, куда не следует!»

— Господа, здесь, конечно, хорошо, а мы не должны забывать, что к вечеру должны быть на Кибасе, чтобы не заночевать в лесу… — предупреждал Костылев. — Правда, остается всего верст пятнадцать…

Он намеренно убавил целых пять верст, чтобы поддержать настроение. Впрочем, мужчины, когда выпили водки за процветание окружавшей их пустыни, ободрились и готовы были идти хоть к Северному полюсу. Дарья Гавриловна тоже выпила большую рюмку мадеры и получила способность слушать любезности сидевшего рядом с нею Люстига.

— Ну, господа, пора… — заявил Костылев, глядя на часы. — Парфен, смотри, не ошибись дорогой!..

— Эх, барин, неладно вы сказали… — ворчал «вож». — Слава богу, не впервой! А только вы под руку говорите…

Его беспокоило главным образом то, что в артели замешалась баба. «Уж это, известно, не к добру… И черт ее понес, подумаешь. Не бабьего это ума дело. Вон и Карл Карлыч увяз с ней, как косач на току…»

Дарья Гавриловна соображала про себя, что хотя пешком и будет идти трудненько, но все-таки лучше, чем ехать верхом по-мужски, да и отдохнуть можно.

— Теперь мы пойдем уже настоящим девственным лесом, — объяснил Костылев с апломбом хозяина, — Прошу, господа, обратить внимание… Я тоже в первый раз здесь летом, а линию проходили зимой. Будемте в некотором роде пионерами цивилизации, Дарья Гавриловна… Не правда ли?

Председательский кучер отправился домой. Лошади бежали к родному стойлу без поводьев, с деловым видом.

Рекомендованный Костылевым девственный лес с первых шагов оправдал свое название. Сначала шли по какой-то тропе, которая потом, как в сказке, вдруг исчезла. Деревья поднимались все выше и точно сознательно загораживали заволочским пионерам дорогу. Хуже всего были лежавшие в разных направлениях, давно поваленные бурей или упавшие от собственной старости громадные деревья. Они поросли зеленым мохом и лишайниками, и приходилось через них перелезать с большим трудом. Этот бурелом и валежник отравлял буквально каждый шаг вперед. Особенно доставалось Дарье Гавриловне, которой благодаря коротким ногам приходилось перелезать через каждую колодину по-ребячьи.

— Дда-а… — повторял доктор, наблюдая смешно карабкавшуюся по колоднику жену. — Получается история с географией.

В довершение всего попали в моховое болото. Ноги вязли по щиколотку.

— Парфен, да ты куда нас завел, негодяй?! — ругался Люстиг, уставший помогать Дарье Гавриловне в ее акробатических упражнениях.

Парфен остановился, почесал в затылке и только покрутил головой. Зимой тут никакого болота не было.

— Известно, Карла Карлыч, лес… ну, лес и есть…

— А болото откуда?

— Зимой-то его не было, значит, этого самого болота…

— Дурак!..

Сделали передышку. Костылев, как всегда, чувствовал себя превосходно и восхищался даже болотом. Он не желал замечать, что члены экспедиции начинают на него коситься. Его сейчас больше всего занимала точно из-под земли выскочившая собака, настоящая промысловая лайка. Дарья Гавриловна сочла нужным по-дамски испугаться.

— А может быть, это волк?.. А вдруг она бешеная и укусит меня?..

— Што вы, барышня, зачем бешеная, — объяснил Парфен, — Просто глупый пес… Лыской звать… И какой хитрый живот: я-то не хотел ее брать с собой, так она огородами бежала, а потом, значит, стороной за нами гналась. На стану и не подошла к нам, потому, мол, отправят вместе с конями домой…

— Да, миленькое путешествие… — ворчал Фомин.

— А мы скоро придем в эту деревню?.. — по-детски спрашивала Дарья Гавриловна. — У меня уж ноги промокли… Вы, Карл Карлыч, нарочно подсунули мне какие-то дырявые сапоги, чтобы у меня сделался насморк.

Принятая довольно снисходительно собака присоединилась к общей компании и с задорным лаем бросалась по сторонам, обнюхивая невидимые следы. Весь лес был наполнен самыми соблазнительными ароматами: пахло белками, лисицами, зайцами, тетеревами… Напав на след, она радостно взвизгивала и исчезала, как тень.

Дальнейшее путешествие являлось уже настоящим муче-1 нием. Дарья Гавриловна поминутно отдыхала, просила пить и капризничала.

— Знаете, что мы устроим? — говорил Фомин председателю, — Устроим волокушу и запряжем в нее Люстига. Пусть везет свою даму.

Волокушами называют на севере самый оригинальный и очень остроумный экипаж: две длинных жерди привязываются по бокам лошади таким образом, что задние их концы волокутся по земле. На этих концах и устраивается сиденье. Жерди выбираются тонкие, чтобы качало. На таком экипаже можно везде проехать без дороги.

Решающий момент для всей экспедиции наступил тогда, когда пошел дождь. Кругом болото, и даже укрыться негде.

— Что же это такое? — проворчала Дарья Гавриловна, в изнеможении опускаясь на первую болотную кочку. — Григорий Семеныч, куда вы нас завели? У меня будет воспаление легких… перитонит… Это совсем не корректно с вашей стороны!..

— Да, действительно… как-то странно… — поддержал жену доктор.

— Господа, если вы припомните, я решительно никого не приглашал… — оправдывался Костылев. — Да, решительно никого…

— А кто зимой все уши нам прожужжал о красотах девственного леса, черт бы его побрал?! — наступал доктор, повышая голос.

— Пожалуйста, без компромиссов… — визгливо прибавила Дарья Гавриловна.

— Нам остается только заблудиться в этом проклятом болоте, — ворчал Фомин, обращаясь тоже к Костылеву.