Жажда наслаждений - тия Дивайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — прошептала она, хотя каждая клеточка ее тела кричала: «Не-ет!»
— Я сообщил в церковь. Если вас устроит, завтра с утра оттуда придут женщины, чтобы помочь вам, а викарий обсудит с вами детали службы.
— Да, конечно. — Но не-ет… Как ей вообще дожить до завтра?
— Несчастный случай, — проговорил Питер. — Мы ничего не могли поделать. Случай.
Элизабет изумленно протянула доктору руку.
— Но зачем он пошел туда?
— Боюсь, моя леди, мы этого никогда не узнаем.
Своим дерзким выпадом противник вошел в игру. Смерть Фредерика была очередным ходом, превратившим пешку в ферзя. Он оказался всего лишь ладьей в рокировке.
Кому выгодна его смерть?
Снова Элизабет.
Николас был настолько обессилен поисками и смертью Фредерика, что не мог сделать ничего, кроме как остаться в гостиной и позволить Минне и Элизабет заниматься приготовлениями.
Возможно, было даже к лучшему, что он не один.
Его инстинкты в ожидании чего-то напряглись.
Зачем Фредерику понадобилось спускаться в тоннель?
Николас мог придумать четыре объяснения: его туда заманили; он там с кем-то встречался; он там что-то прятал; он последовал за кем-то…
Прошлой ночью? Но ведь вчера они были все ошеломлены известием о венчании Николаса и Элизабет. У Невидимой Руки просто не было времени, чтобы составить некий план.
Однако же… Его враг был очень умен и осторожен. Если он собирался сделать очередной ход, значит, он должен был действовать прошлой ночью. Или по крайней мере ранним утром…
Очевидно, он занимался чем-то таким, что вынудило его пойти на убийство. Значит, логично предположить, что Фредерик увидел нечто, за что и поплатился жизнью.
Николас встал и прошелся по комнате. Звучало разумно. Однако… чего-то еще недоставало…
В вестибюле послышался полный слез голос Элизабет:
— А, Урсула. Думаю, тебе никто не успел сообщить. Сегодня у нас произошло два значительных события: смерть и венчание. Да, мы с Николасом. Да, неожиданно. Но ты вполне можешь остаться погостить.
Минутой спустя Элизабет показалась в дверях.
— Думаю, ты не удивишься, если я скажу, что Урсула решила сегодня не составлять тебе компанию.
— Сегодня я ничему не удивляюсь. — Он увидел, как ее лицо исказилось, вытянул руки, и она пришла в его объятия.
Он был таким сильным, уверенным и успокаивающим.
— Почему мой отец умер?
Николас молча обнимал ее; он не решался сказать ей, что Фредерик просто попался под руку.
Вместе с Виктором они спустились в тоннель и тщательно обыскали комнату и окружающую территорию.
— Ничего не видно. Но так всегда, — проговорил Виктор. — Что бы ни заманило сюда Фредерика, ничего уже найти невозможно.
Николас на мгновение погрузился в размышления.
— Возможно, он видел, как кто-то выносил нечто из тоннеля.
Наиболее вероятное предположение.
Оно прекрасно дополняло общую картину.
Должно быть, Фредерик совершал утреннюю прогулку, заметил кого-то у тоннеля, спрятался поблизости, затем встретился с тем человеком лицом к лицу, чем и предопределил свою смерть.
Подойдя к зарослям кустарника неподалеку, Николас нашел подтверждение своим словам: некоторые ветви были придавлены и повсюду виднелись отпечатки ног.
Фредерик был убит, и круг подозреваемых продолжал сужаться.
— Что будем делать? — спросил Виктор.
— Не представляю. Наверное, просто ждать. Хотя ожидание было совсем неподходящим средством защиты.
Может, просто все бросить и уехать вместе с Элизабет, подумал он. Однако впереди еще предстояли похороны. Уже прибыл владелец похоронного бюро, Фредерика должным образом уложили, и завтра им всем придется идти вслед за повозкой с гробом до семейного места захоронения в полумиле от Шенстоуна.
Дом был похож на морг. Над ним, словно туман, нависла угроза, пропитав собой все комнаты и тела обитателей.
Все по очереди посидели рядом с Фредериком.
— Ах, Элизабет, — проговорил Питер, утирая ей слезы. — Ты сделала все, что могла.
Пройдет еще день, за ним ночь, и нужно будет принимать какое-то решение; им не стоило оставаться в Шенстоуне.
Нужно похоронить отца и покончить с этим, думала Элизабет.
Из-за его внезапной смерти ей не надо было разбираться с последствиями брака по принуждению.
Николас теперь стал для нее надеждой и опорой. Несмотря на его необузданную чувственность, в нем была некая надежность. В нестабильное для нее время Элизабет понимала, что может на него положиться.
Однако ее преследовало ощущение неуверенности.
Виктор слишком много пил. Минна постоянно заламывала руки. Николас рыскал вокруг, словно лев на охоте. Питер был неподвижен и молчалив, как монах.
— Думаю, после похорон нам всем стоит отправиться в Лондон, — наконец сказала Элизабет, чтобы как-то разрядить атмосферу. — Не то чтобы я смогла что-то предпринять, просто здесь какой-то… мертвый воздух.
— Ты же только что перенесла такое потрясение, — запротестовал Питер. — За два дня — и столько событий. Они способны изменить всю твою жизнь. Если ты будешь от них убегать, тебе с ними не справиться. Лучше остаться здесь. Говорю тебе как друг. Ты же знаешь, я желаю тебе только добра.
«А я желаю вернуть своего отца», — подумала Элизабет. Она все еще надеялась, что он стоит за дверью и подслушивает их разговор, чтобы суметь каким-нибудь образом извлечь из него свою выгоду.
— Возможно. Я не знаю. Пойду лягу, — бесцветным голосом произнесла она.
Но и лежать ей тоже не хотелось. Она хотела остаться одна, потому что не доверяла Питеру.
И даже Николасу.
Чего она добилась, вынудив Николаса жениться на ней?
Если бы она ничего не предприняла…
Но от нее зависело немногое. Теперь она была женой Николаса, а ее отец был мертв. Почему?
С момента прибытия Николаса она только и занималась что обманом и ложью. Только один Николас оказался правдивым. Он был тем, кем себя назвал, представил необходимые доказательства и приютил в своем доме Элизабет и ее отца. А она все равно пыталась обманом отобрать у него Шенстоун.
А письма Дороти… в лучшем случае были блефом, в худшем — большим риском, если бы Николас не отступил. И она пошла бы даже на риск. Так что можно было после таких поступков о ней сказать?
Именно ее нужно оплакивать — потерю ее невинности и все неблаговидные поступки, совершенные ею во имя любви к Питеру.
На самом деле она любила только одно — быть хозяйкой Шенстоуна.
Теперь она ею стала.
Дом был тих, как могила. Не слышалось ни единого звука. Только слабый свет мерцал в пустых коридорах.
Ночью должна была наступить смерть — смерть желаний, надежд и грез, смерть духа, поэтому все старались заснуть, хотели заснуть, чтобы отгородиться от кошмара.