Верховная королева (Туманы Авалона - 2) - Мэрион Брэдли

Дул резкий, холодный ветер. Моргейна ускорила шаг, радуясь плащу, пусть даже прохудившемуся и изорванному. Солнце стояло высоко, и молодая женщина уже подумывала, а не присесть ли на обочине и не доесть ли холодную курицу, когда на дороге послышался цокот копыт. Всадник явно нагонял ее.

Первой ее мыслью было продолжать путь: у нее - свои дела, она имеет такое же право на эту дорогу, как и любой другой путешественник. Но, вспомнив о разграбленном подворье, Моргейна сочла за лучшее сойти на обочину и спрятаться за кустом. Неизвестно, что за народ ныне разъезжает по свету; Артур так занят, во имя мира сражаясь с саксами, что некогда ему обеспечивать мир в сельской местности и охранять дороги. Если путник покажется безобидным, она, пожалуй, выспросит у него новости; если нет, так она затаится и подождет, чтобы тот проехал. Всадник ехал один, кутаясь в серый плащ, верхом на высокой тощей кобыле. Ни слуги, ни вьючной скотины с ним не было. А за спиною у него - огромный вьюк; нет, вовсе нет, это он так сгорбился... и тут Моргейна узнала, кто это, и выступила из укрытия.

- Кевин Арфист! - воскликнула она.

Всадник натянул поводья; хорошо выдрессированная лошадь не встала на дыбы и не подалась в сторону. Недовольно нахмурившись, Кевин глянул на странницу сверху вниз; рот его растянулся в недоброй ухмылке - или просто все дело в шрамах?

- Женщина, мне нечего тебе дать... - Кевин прервался на полуслове. Богиня! Да это же леди Моргейна - что ты здесь делаешь, госпожа? В прошлом году я слышал, будто ты жила в Тинтагеле с матерью вплоть до ее смерти, но Верховная королева съездила в южные края на похороны и, вернувшись, сказала, что нет, тебя там не видели...

Моргейна пошатнулась, оперлась о палку, чтобы не упасть.

- Моя мать - умерла? Я не знала...

Кевин спешился, прислонившись к кобыле, извлек посох и уперся в землю покрепче, чтобы не потерять равновесия.

- Присядь, госпожа, - неужто ты ничего не слышала? Во имя Богини, где ж ты была? Известили даже Вивиану на Авалоне, да только она слишком одряхлела и ослабла, чтобы пускаться в путешествие столь далекое.

"Там, где была я, - думала про себя Моргейна, - я ничего не слышала. Может статься, я видела лицо Игрейны в лесном озере, она звала меня, пыталась что-то сказать, а я так ничего и не узнала". Сердце ее сжалось от боли; как же далеко разошлись они с Игрейной; они расстались, когда, одиннадцатилетней девочкой ее отправили на Авалон... и все-таки она изнывала от муки и горя, словно вновь превратившись в малютку, что рыдала, покидая материнский дом. "Ох, мамочка моя, а я-то ничего не знала..." Моргейна сидела на обочине, и по лицу ее текли слезы.

- Как Она умерла? Ты не слыхал?

- Сдается мне, сердце; это случилось весной, год тому назад. Поверь мне, Моргейна, ничего нехорошего на этот счет я не слышал; все произошло естественным образом, и вполне ожидаемым - в ее-то годы.

Мгновение Моргейна не в силах была выговорить ни слова: голос ее не слушался. А вместе с горем пришел и ужас: значит, она прожила вне мира куда дольше, чем ей представлялось... "Весной, год тому назад", - сказал Кевин. Выходит, с тех пор, как она в волшебной стране, минула не одна весна! Ибо тем летом, когда Моргейна покинула Артуров двор, Игрейне даже не недужилось! Стало быть, пробыла она вдали от людей не несколько месяцев, а годы и годы!

И удастся ли ей выведать у Кевина все, что произошло за это время, не выдав при этом, где она была?

- Моргейна, у меня в переметных сумах есть вино... я бы охотно угостил тебя, вот только достать флягу тебе придется самой... даже в лучшие дни хожу я с трудом. Вид у тебя бледный и исхудавший; ты, наверное, голодна? И как же так вышло, что я встречаю тебя на дороге, в одеждах - Кевин брезгливо сморщился, - которыми и нищенка погнушается?

Моргейна лихорадочно сочиняла в уме подходящее объяснение.

- Я жила... в затворничестве, вдали от мира. Я не говорила и не виделась с людьми сама не знаю, сколь долго. Я даже годам счет потеряла. До сих пор она не солгала ни словом; обитатели волшебной страны кто угодно - только не люди!

- В это я охотно верю, - отозвался Кевин. - Ручаюсь, - ты и про великую битву не слышала...

- Вижу, здешний край превратился в пепелище.

- О, это было года три назад, - отозвался Кевин - и Моргейна в ужасе отшатнулась. - Часть союзных саксов нарушили клятву и прошлись по округе из конца в конец, грабя и сжигая все на своем пути. В той битве Артур был серьезно ранен и полгода провел в постели. - Заметив, как встревожена Моргейна, Кевин неправильно истолковал причину ее беспокойства. - О, сейчас-то с ним все в порядке, но в ту пору он и шага сделать не мог: то-то не хватало ему твоего целительского искусства, Моргейна. А затем Гавейн привел с севера Лотову дружину, и на целых три года установился мир. А потом - вот как раз минувшим летом - произошла великая битва при горе Бадон; в этом сражении погиб Лот; и, воистину, мы одержали победу - об этой победе барды будут петь еще лет сто, - повествовал Кевин. - Не думаю, чтобы во всей этой земле, от Корнуолла до Лотиана, остался в живых хоть один саксонский вождь - кроме разве тех, что признают Артура своим королем. Со времен цезарей свет не знал ничего подобного. И теперь во всей здешней земле стараниями Артура царит мир.

Пока Кевин рассказывал, Моргейна поднялась на ноги, взялась за переметные сумы и отыскала флягу с вином.

- Достань заодно хлеб и сыр. Уже почти полдень; подкреплюсь-ка я с тобою вместе.

Молодая женщина разложила еду, и, размотав кожу, предложила Кевину остатки курицы. Но тот покачал головой:

- Благодарствую, но ныне я мяса не ем, я связан обетами... Дивлюсь я, что ты не чуждаешься мяса, Моргейна, - жрица столь высокого чина...

- Не умирать же с голоду, - отозвалась молодая женщина и поведала Кевину, как ей досталась курица. - Впрочем, запреты я не соблюдаю с тех пор, как покинула Авалон. Я ем то, что мне предлагают.

- На мой взгляд, никакой разницы нет, ешь ли ты мясо, рыбу или зерно, - промолвил Кевин, - хотя христиане так и носятся со своими постами; по крайней мере, Патриций - он сейчас при Артуре епископом. А ведь встарь братья, живущие на Авалоне вместе с нами, повторяли слова Христа: дескать, не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст [Мф 15:11]; так что должно человеку смиренно вкушать все дары Божий. Вот и Талиесин так говорит. Однако что до меня... ты, конечно же, знаешь, что на определенном уровне Таинств то, что ты ешь, оказывает сильнейшее воздействие на разум... сейчас я не дерзну есть мясо, от него я пьянею сильнее, чем от избытка вина!

Моргейна кивнула: этот опыт был ей не внове. Давным-давно, когда она пила настои священных трав, есть она могла лишь самую малость хлеба и плоды; даже сыр и вареная чечевица казались слишком сытными; даже от них ей делалось дурно.