Сингулярность (сборник) - Алексей Васильев

Директор повернул от пульта в нашу сторону побледневшее лицо.

– Закончено!.. Запись прошла успешно. Без сбоев…

– Погодите, – сказал генерал предостерегающе, – еще нужно подтверждение…

– Сейчас будет, – пообещал директор. – Обычно на сверку уходит не больше двух минут…

Мы почти не дышали, наконец он повернулся и сказал победно:

– Есть!.. Совпало до последнего байта!..

Все с облегчением вздыхали, но генерал оставался угрюмым, качал головой. Глядя на него, трезвели и мы. Таких записей мы сделали несколько десятков тысяч. Из них только по измененным методикам – две тысячи пятьсот раз.

Красавца-атлета отсоединили от Алкомы, но это тоже красивый и бесполезный жест, проще щелкнуть тумблером, их поставили тоже для журналистов. Им нужно, чтобы видно было, когда включают, когда выключают, им простого выключателя недостаточно.

Генерал перевел дыхание, взглянул на директора. Тот ответил слабой улыбкой. Сотрудники переглядывались, еще не решив, есть ли повод аплодировать.

– Начинаем вторую часть операции, – сказал генерал. Он так и сказал «операции», и у него это слово не имело ничего общего с тем, что делают в одной из комнат хирургического отделения, а я как будто услышал далекий грохот орудий, свист бомб и рев взлетающих истребителей. – Арнольд Ильясович, приступайте!

Атлета снова начали опутывать проводами. Отсоединение – символический жест, все-таки мы все еще дикари, у нас много из пещерности, как еще не призвали попов окропить Алкому святой водой, а эксперимент проводим, не обращая внимание на знаки Зодиака…

Я смотрел, как подсоединяют человека к компьютеру, сердце трепещет, словно падаю в пропасть. Даже если ничего не получится, все равно генерал молодец, эта попытка либо заранее отсечет сотни путей, либо покажет тропку, по которой когда-то и какими-то путями можно выйти к успеху.

Я взглянул на часы, ого, время обеда, а мы тут как приклеенные, даже в туалет ни разу не сбегал. Бутерброды и чашки с кофе разбираем все так же механически, взгляды всех прикованы даже не к экранам, где во всех подробностях, а к контейнеру со стеклянной крышкой. Человек остается недвижим, веки опущены, никаких признаков жизни помимо тех, что показывают приборы.

Мне инстинктивно казалось, что вот сейчас шевельнется, откроет глаза, всмотрится в нас, а потом то ли могучим толчком откроет изнутри герметически закрытую крышку, то ли выбьет ударом кулака и поднимется во всей красе сверхчеловека… хотя откуда сверхчеловечность…

Лица мрачнели, генерал дольше всех оставался внешне спокоен. То ли давал нам возможность убедиться, что не он зверь, мы сами загнали себя в тупик, то ли все-таки надеялся на успех дольше других.

Наконец один из техников генерала осторожно тронул атлета за плечо.

– Кузнецов… как вы?

Атлет распахнул глаза, синие, чистые. Безмятежные, как у всякого абсолютно здорового человека и без всяких проблем.

– Я нормально. А когда начнем? У меня уже спина чешется. И поесть бы…

Я ощутил сильнейший удар под дых. Дыхание прервалось, я смотрел молча на этого красавца и понимал, что он этой репликой закрыл всю нашу программу. Конечно, с ним еще будут работать специалисты, но уже видно, что он если и получил что-то из Алкомы, то абсолютно то же самое, что и было ей отправлено. Его «я» абсолютно ничего не получило внутри Алкомы, ничего не почувствовало, ничего с ним не произошло. Он даже не ощутил, что за эти несколько минут для него в Алкоме должно было пройти несколько лет.

Директор обернулся к сотрудникам, замахал руками:

– Все-все. Эксперимент закончен! Покиньте зал. По местам. По местам!.. У вас работы нет, что ли?

Зал опустел, остались только военные и мы с директором. Он отрубил связь, мониторы погасли, а видеокамеры отключились.

Генерал не двигался, но медленно мрачнел, дыхание стало тяжелым и хриплым. Директор вздыхал и разводил руками, но помалкивал. Наконец генерал обернулся ко мне, лицо стало жестким.

– Все разумные сроки вышли, Антон Юрьевич. И даже те, которые я вам давал на свой страх и риск, игнорируя ясные приказы сверху остановить ваш затянувшийся эксперимент. Так что… завтра утром будет официальное объявление о переводе ваших сотрудников на другую работу. А саму Алкому передадим Институту информатики, там ее давно добиваются.

Я охнул:

– Завтра? Завтра конец всему?

Он сказал устало:

– Антон Юрьевич, я уже не требую результата. А вы мне его обещали, помните? Но хотя бы сказали, почему не получается! Хотя бы объяснили… А уж как решить новую задачу… вся наука состоит из решения все возникающих одна за другой задач! Так поднимаемся к звездам.

– В Институте информатики уже две Алкомы, – сказал я убито.

– Будет три, – отрезал генерал. – От них хоть отдача есть.

Я сказал жалко:

– Сегодня пятница… Не объявляйте такое перед выходными! У нас две тысячи человек…

Он буркнул:

– Вместо того чтобы шашлыки жарить на природе, выходные посвятят полезному делу. Я имею в виду поиски новой работы. Так уж боитесь пальчик прищемить?

– Давайте в понедельник? – спросил я умоляюще.

Я чувствовал, что выгляжу жалко, в глазах генерала мелькнуло нечто вроде сострадания, вроде как к попавшей под гусеницы его танка бродячей собаке.

– Ладно, – ответил он нехотя, – приказ объявим в понедельник. Что-то я среди гражданских совсем расслюнтяился. Скоро на митинги пойду в защиту прав интеллигенции и животных.

Слабые после такого удара ковыляют в ближайшую забегаловку. Некоторые напиваются прямо на работе. Тем более что это не просто удар, а две тысячи пятисотый удар. Завершающий. Морталити фаталити. Добивающий…

Однако я хоть и с трудом, но выпрямил спину. Пусть все внутри кричит от отчаяния, но с дежурной улыбкой прошел мимо охранника и подал сигнал машине. Она подкатила к бордюру и распахнула дверь как раз в момент, когда я спустился по ступенькам.

Я сел и сказал громко:

– Домой!

И лишь со звуком захлопнувшейся двери голова моя упала на грудь. Автомобиль учел мое подавленное состояние и понесся домой, словно пожарная машина, услышав сигнал тревоги.

С порога услышал сдержанное жужжание могучих машин: Наташа все-таки не пошла без меня в гости и сейчас делает сухую, мокрую, а потом еще и вакуумную уборку. Для меня, к примеру, существуют слоны, кони, собаки и кошки, еще воробьев могу заметить, но микробов для меня нет, так как ни разу не видел, о них не спотыкался, дорогу перед машиной не перебегают и на красный свет не прут, как обкурившиеся школьники.

То ли дело Наташа, и хотя заботами о работе стараемся друг друга не грузить, но я с ее слов знаю, что во мне три килограмма одних только бактерий, их не меньше чем триста видов. И что микробов во мне в десять раз больше, чем клеток тела. Но, честно говоря, если бы она занималась не микробами, а слонами и бегемотами, я бы считался с ее работой больше.