Полное собрание сочинений. Том 8. Сентябрь 1903 — сентябрь 1904 - Владимир Ленин (Ульянов)

Во-вторых, из текста, приведенного выше, видно, что даже согласия всех трех членов ЦО недостаточно было бы еще для расширения тройки. Это тоже всегда упускается из виду. Для кооптации нужно 2/3 от шести, т. е. четыре голоса; значит, стоило бы только трем выбранным членам ЦК сказать «veto», и никакое расширение тройки не было бы возможно. Наоборот, если бы даже двое из трех членов редакции ЦО были против дальнейшей кооптации, – кооптация все же могла бы состояться, при согласии на нее всех трех членов ЦК. Очевидно, таким образом, что имелось в виду, при превращении старого кружка в партийное учреждение, дать решающий голос руководителям практической работы, выбираемым съездом. Какие товарищи приблизительно намечались нами при этом, видно из того, что редакция до съезда единогласно выбрала седьмым в свой состав т. Павловича, на случай, если придется на съезде выступать от имени коллегии; кроме товарища Павловича на место седьмого был предлагаем один старый член организации «Искры» и член OK, выбранный впоследствии в члены ЦК{109}.

Таким образом, план выбора двух троек был рассчитан явным образом: 1) на обновление редакции, 2) на устранение из нее некоторых черт старой кружковщины, неуместной в партийном учреждении (если бы нечего было устранять, то незачем бы и придумывать первоначальной тройки!), наконец, 3) на устранение «теократических» черт литераторской коллегии (устранение посредством привлечения выдающихся практиков к решению вопроса о расширении тройки). Этот план, с которым ознакомлены были все редакторы, основывался, очевидно, на трехлетнем опыте работы и соответствовал вполне последовательно проводимым нами принципам революционной организации: в эпоху разброда, когда выступила «Искра», отдельные группы складывались часто случайно и стихийно, неизбежно страдая от некоторых вредных проявлений кружковщины. Создание партии предполагало устранение таковых черт и требовало их устранения; участие выдающихся практиков в этом устранении было необходимо, ибо некоторые члены редакции всегда ведали организационные дела, и в систему партийных учреждений должна была войти не литераторская только коллегия, а коллегия политических руководителей. Предоставление съезду выбора первоначальной тройки было равным образом естественно, с точки зрения всегдашней политики «Искры»: мы до последней степени осторожно готовили съезд, выжидая полного выяснения спорных принципиальных вопросов программы, тактики и организации; мы не сомневались, что съезд будет искровским в смысле солидарности громадного большинства в этих основных вопросах (об этом свидетельствовали отчасти и резолюции о признании «Искры» руководящим органом); мы должны были поэтому предоставить товарищам, которые вынесли на своих плечах всю работу распространения идей «Искры» и подготовления ее превращения в партию, предоставить им самим решить вопрос о наиболее пригодных кандидатах в новое партийное учреждение. Только этой естественностью плана «двух троек», только его полным соответствием со всей политикой «Искры» и со всем тем, что знали про «Искру» сколько-нибудь близко стоящие к делу лица, и можно объяснить общее одобрение этого плана, отсутствие какого бы то ни было конкурирующего плана.

И вот на съезде тов. Русов прежде всего и предложил выбрать две тройки. Сторонники Мартова, который письменно уведомлял нас о связи этого плана с ложным обвинением в оппортунизме, и не подумали, однако, свести спор о шестерке и тройке на вопрос о правильности или неправильности этого обвинения. Ни один из них и не заикнулся об этом! Ни один из них не решился сказать ни слова о принципиальном отличии оттенков, связанных с шестеркой и тройкой. Они предпочли более ходкий и дешевый прием – апеллировать к жалости, ссылаться на возможную обиду, притворяться, что вопрос о редакции решен уже назначением «Искры» Центральным Органом. Этот последний довод, выдвинутый тов. Кольцовым против товарища Русова, представляет из себя прямую фальшь. В порядок дня съезда были, – конечно, не случайно, – поставлены два особые пункта (см. стр. 10 протоколов): п. 4 – «ЦО партии» и п. 18 – «Выборы ЦК и редакции ЦО». Это во-первых. Во-вторых, при назначении ЦО все делегаты категорически заявляли, что этим не утверждается редакция, а лишь направление[109], ни одного протеста против этих заявлений не последовало.

Таким образом, заявление, что, утвердив определенный орган, съезд уже в сущности тем самым утвердил и редакцию, – заявление, повторявшееся много раз сторонниками меньшинства (Кольцовым, с. 321, Посадовским, там же, Поповым, с. 322 и мн. др.), – было прямо фактически неверно. Это был явный для всех маневр, прикрывающий отступление от позиции, занятой тогда, когда к вопросу о составе центров все могли еще относиться действительно беспристрастно. Отступление невозможно было оправдать ни принципиальными мотивами (ибо на съезде поднимать вопрос о «ложном обвинении в оппортунизме» было слишком невыгодно для меньшинства, которое и не заикнулось об этом), ни ссылкой на фактические данные относительно действительной работоспособности шестерки или тройки (ибо одно прикосновение к этим данным дало бы гору указаний против меньшинства). Пришлось отделываться фразой о «стройном целом», о «гармоническом коллективе», о «стройном и кристаллически-цельном целом» и т. п. Неудивительно, что такие доводы сейчас же и были названы настоящим именем: «жалкие слова» (с. 328). Самый план тройки ясно уже свидетельствовал о недостатке «гармоничности», а впечатления, собранные делегатами в течение более чем месячных совместных работ, очевидно, дали массу материала для самостоятельного суждения делегатов. Когда тов. Посадовский намекнул (неосторожно и необдуманно с его точки зрения: см. стр. 321 и 325 об «условном» употреблении им слова «шероховатости») на этот материал, то тов. Муравьев прямо заявил: «По моему мнению, для большинства съезда в настоящий момент вполне ясно видно, что такие[110] шероховатости несомненно существуют» (321). Меньшинство пожелало понять слово «шероховатости» (пущенное в ход Посадовским, а не Муравьевым) исключительно в смысле чего-то личного, не решившись поднять брошенной тов. Муравьевым перчатки, не решившись выдвинуть ни единого довода по существу дела в защиту шестерки. Получился прекомичный, по своей бесплодности, спор: большинство (устами тов. Муравьева) заявляет, что ему вполне ясно видно настоящее значение шестерки и тройки, а меньшинство упорно не слышит этого и уверяет, что «мы не имеем возможности входить в разбор». Большинство не только считает возможным входить в разбор, но уже «вошло в разбор» и говорит о вполне ясных для него результатах этого разбора, а меньшинство, видимо, боится разбора, прикрываясь одними «жалкими словами». Большинство советует «иметь в виду, что наш ЦО не есть только литературная группа», большинство «хочет, чтобы во главе ЦО стояли лица, вполне определенные, известные съезду, лица, удовлетворяющие требованиям, о которых я говорил» (т. е. именно требованиям не только литературным, стр. 327, речь тов. Ланге). Меньшинство опять-таки не решается поднять перчатки и ни слова не говорит о том, кто пригоден, по его мнению, для коллегии не только литературной, кто является «вполне определенной и известной съезду» величиной. Меньшинство по-прежнему прячется за пресловутую «гармоничность». Мало того. Меньшинство вносит даже в аргументацию такие доводы, которые абсолютно неверны принципиально и потому вызывают по справедливости резкий отпор. «Съезд, – видите ли, – но имеет ни нравственного, ни политического права перекраивать редакцию» (Троцкий, стр. 326), «это слишком щекотливый (sic!) вопрос» (он же), «как должны отнестись неизбранные члены редакции к тому, что съезд не желает долее их видеть в составе редакции?» (Царев, страница 324)[111].