Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

В дверь скользнул еще какой-то человек, потом тоже мужчина и женщина. Женщина прикрывала лицо краем платка, мужчина хазарскую войлочную шапку с широко раскинутыми «ушами» надвинул низко на глаза. Но отца Ригора, стоявшего возле била с колотушкой, это ничуть не смущало: многие предпочитали не привлекать к себе внимания по пути в церковь Святого Ильи.

При виде входа в церковь молодая женщина с Киевой горы ускорила шаг, почти побежала, так что спутник едва за ней поспевал. Казалось, она торопится спрятаться в клети с крестом от опасности. Она отпустила края платка, он упал ей на плечи, открыв голову с девичьим очельем. Отец Ригор кивнул ей издалека и вошел в церковь: пора начинать службу. Эта гостья приходила к нему не в первый раз, и сегодня он особенно ее ждал. Она почти всегда являлась в числе последних, после того как откроются ворота на Горе.

Но когда она уже готова была ступить под навес у входа, возле самого порога появилась из тумана еще одна фигура. Это тоже оказалась женщина, но средних лет; на плечах ее тоже лежал широкий простой платок, сброшенный с тонкого белого убруса.

– Будь жива, Олеговна! – мягко окликнула она спешившую. – Что ты здесь делаешь?

Девушка застыла, будто наткнулась на невидимую стену. Коротко охнул за спиной ее спутник, челядин Казда: перед ними стояла сама Эльга, княгиня киевская.

Отрок захлопнул церковную дверь. В первый миг потрясенная Горяна попятилась, но вид этой закрытой двери, оставлявшей ее снаружи, отсекавшей от слов «Благословенно царство Отца и Сына…», заставил ее опомниться.

– Я… Мне… – Она сглотнула и сделала движение, будто хотела обойти княгиню, но не посмела. – Мне нужно…

– Я знаю, – так же мягко, но строго ответила Эльга. – Что у тебя там? – Она кивнула на короб в руках челядина. – Приданое?

Горяна вдохнула, будто собираясь ответить, но промолчала. Эльга слегка повернула голову: Зимец, ее отрок, вышел вперед и забрал у Казды короб. Челядин не посмел возразить; Горяна слегка двинула рукой, будто желая защитить свое добро, но осталась на месте. Зимец открыл короб и вытащил что-то белое. Развернул: светлое полотно в его руках растянулось до земли. Это оказалась женская сорочка – новая, из тонкого и сияюще-чистого, будто летнее облачко, льна.

– Что это ты с сорочкой пришла – здесь разве баня? – сказала Эльга, спокойно и без угрозы, но Горяна почувствовала себя в ловушке.

– Н-нет, – дрожащим голосом, изо всех сил пытаясь собраться с духом, ответила девушка. – З-десь… купель… очищения… от греховной жизни… Чтобы умереть и воскреснуть с Христом.

– Ты умереть собралась? – Эльга подняла брови.

– Воскреснуть, – уже почти твердо ответила Горяна.

Белая сорочка в руке Зимца, возле двух женщин – почти готовых свекрови и невестки, – наводила на мысль о свадьбе. С утра невеста идет в баню, и после на нее надевают такую же сорочку: в знак того, что она умерла в девах и готова возродиться женой. Наутро эту сорочку вывешивают на тын, а в иных местах волхвита ездит вокруг селения на метле, размахивая этой самой невестиной сорочкой со смазанным пятном подсохшей уже крови – благословляет людей, скотину и нивы животворной силой новой жены. Но сорочка Горяны дышала чистотой, как свежий снег. Ибо направлялась она в это строение ради совсем иного «жениха».

– Пойдем со мной, – негромко сказала Эльга, кивнула и пошла, не оборачиваясь.

Горяна беспомощно оглянулась на церковь; слух различал слабые отзвуки пения внутри, но дверь была закрыта, никто не спешил ей на помощь. «Оглашенные, изыдите…»

Три отрока стояли возле нее и ждали. Какие-то прохожие с пристани остановились, любопытствуя, что дальше будет. Горяна подумала об отце, потом о Ригоре – и пошла за княгиней. Не случайно же сама Святославова мать оказалась рано утром на Подоле, в такой дали от своего жилища! Она знала больше, чем позволяла понять.

К тому времени как они добрались до Святой горы, уже окончательно рассвело, туман над рекой растаял, лучи золотили верхушки тынов. Рассеялась утренняя прохлада, в воздухе веяло той смесью зноя и свежести, что бывает только в эту послежатвенную пору. Проходя мимо площадки святилища, где у подножия капов лежали многочисленные пучки сжатых колосьев – их приносили каждый день, чтобы боги держали ясную погоду до самого вывоза снопов, – Горяна негодующе сжала губы. Опять ее привели к этой мерзости! Перехватили у самых ворот спасения! Но вид идолов, напротив, прибавил ей мужества.

«…Жила в Персидской стране женщина одна, именем Голиндуха, – рассказывал ей еще в детстве священник матери, Косма Житина. – Была она рода знатного и богатого, и муж ее был начальник над всеми волхвами. Но стала она размышлять и познала ложность персидской веры. Захотела узнать, какая есть вера истинная…»

Горяна давно знала: в мире куда более слепых, чем зрячих. Эти вот идолы, и другие, деревянные и каменные – воплощения людской слепоты. Как странно: ведь благая весть дана людям уже очень давно – тысячу лет назад. И около ста лет миновало, как весть эта передается жителям лесов дремучих на их родном славянском языке – а последние сто лет, которые легко проследить по жизни дедов, кажутся более долгим сроком, чем таящаяся во мгле давно минувшая тысяча. Более века назад пришли в страну Мораву святые учителя Константин и брат его Мефодий, множество людей слышали проповедь их и учеников их, и среди услышавших, прозревших имелись даже люди княжеских родов. Но нет: во тьме пребывают народы, с князьями своими во главе.

«…Во времена святых апостолов жила в городе Иконии некая дева именем Фекла. Красота лица ее была необычайна, а родители ее были люди знатные и богатые. Как подросла она, нашли ей жениха, юношу столь же высокородного. Но достигла слуха ее проповедь святого апостола Павла о Спасителе, и возлюбила Фекла Господа Иисуса Христа всем сердцем. Отказалась она от замужества, желая жизнь отдать на проповедь Евангельскую. Но мать ее воспротивилась и принуждала дочь выйти замуж…»

Эти рассказы отца Космы Горяна слушала вместе со своей матерью, и обе знали: это говорится о них самих. Ярославе Земомысловне повезло: ее жених, недавно овдовевший Олег Предславич, сам имел намерение приобщиться к Христовой вере, и Ярослава согласилась на брак, радуясь, что может спасти своим примером еще одну душу. Но дочь они крестить не смогли: поначалу мешали превратности военной жизни и отсутствие храмов и священников. Когда же появился отец Косма, Горяну уже обручили с юным князем русов, и Олег Предславич не решился положить такое препятствие ее браку, на который дал согласие.

Однако к благой вести Горяна тянулась с тех пор, как начала что-то понимать. Родители ее и радовались, видя в этом волю Божью, и горевали: как она будет жить среди язычников?

– Ты должна исполнить уговор и выйти за Святослава Ингоревича, – внушал ей отец. – А там, коли будет Господня воля, муж прислушается к твоим словам, и вы вместе примете крещение, а потом и народы русские за собой к вратам Божьим приведете.

Горяна слушалась родителей – этот долг на нее возлагал и старый закон, и новый, – но с каждым годом ей все труднее удавалось мириться со своей вынужденной нечистотой. Ведь сказано: «если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие»[23]. Двери этого Царства были так близко, она чувствовала, что душа ее уже на пороге. Но Христос заповедал идти к Нему не только духом, но и телом. «Кто будет веровать и креститься, спасен будет»[24]. Мало толку от крещения без веры, но и от веры без крещения – немногим больше. Не войдет в чистый дом путник в грязной обуви, и не войдет в Царство Божие тот, с кого не смыт первородный грех и все грехи и заблуждения прежней языческой жизни. Но если сотни, тысячи людей вокруг Горяны жили весело, не замечая своей нечистоты, то она ощущала ее тем сильнее, чем больше стремилась от нее избавиться.

Ехать в Киев она не хотела: там ждал ее тот самый «знатный и богатый юноша», один из тех, что и других чистых душой дев подстерегали на пути к Господу. Но Святослава на месте не оказалось, зато здесь она встретила Ригора-болгарина. И воодушевилась: в Киеве есть церковь, есть христиане, есть служители Божьи, не боящиеся угроз. А ведь здесь были и свои мученики, о которых не знают люди, но знает Господь. Ростислава, сестра отца, рассказала ей о мученической кончине отца Килана, убитого нечестивцами, и деда, Предслава Святополковича, тоже в тот день пострадавшего и скончавшегося месяц спустя.

Олег Предславич, свидетель тех событий почти двадцатилетней давности, ей об этом не рассказывал. Горяна знала лишь, что дед по отцу умер в Киеве, но поскольку дожил он до весьма преклонных лет – без малого шесть десятков, – она не задавалась вопросом о причинах его смерти.

Но теперь она знала. Ее родной дед, человек знатный и богатый, как те родители из житий святых, сам пострадал за веру Христову. И уж верно вошел в Царствие Небесное. Как же не сокрушаться ему, видя, что и внучка тянется по его стопам, желает вместе с ним наследовать Царство Небесное в жизни будущей, а ей преграждают путь!