Пятая авеню, дом один - Кэндес Бушнелл

— Действительно ли секс — необходимость? — повторила Минди, держа перед собой распечатку своего Живого Журнала. — Мы принимаем важность секса за данность. Расхожая истина гласит, что это так же важно, как воздух и еда. Но если хорошенько поразмыслить, то в определенном возрасте секс становится совершенно не обязательным…

Джеймс нашел второй носок и поднял оба носка над головой. Что действительно совершенно не обязательно — так это Живой Журнал его жены.

— «Зачем утруждаться, когда вы уже вышли из детородного возраста? — продолжала она читать. — Ежедневно по пути на работу я прохожу по меньшей мере мимо пяти плакатов, рекламирующих секс в виде кружевного белья…»

Джеймс, натягивая носки, представил Лолу Фэбрикан в кружевном белье.

— «Можно подумать, — не унималась Минди, — что кружевное белье — это ответ на все наши жизненные огорчения». — Может, и не ответ, подумалось Джеймсу, но вреда не приносит. — «И я говорю, — вещала Минди, — срывайте эти плакаты! Жгите магазины Victoria’s Secret! Подумать только, сколько всего мы, женщины, могли бы достичь, если бы нам не приходилось беспокоиться о сексе!» — Она сделала торжественную паузу и посмотрела на Джеймса: — Ну, хочу услышать твое мнение.

— Пожалуйста, не пиши больше про меня! — взмолился Джеймс.

— Я пишу не про тебя, — возразила Минди. — Ты что, услышал свое имя?

— Еще нет, но уверен, что оно еще прозвучит.

— Вообще-то здесь речь не о тебе.

— Есть надежда, что так будет и впредь?

— Ни малейшей! — вынесла приговор Минди. — Я замужем за тобой, ты мой муж. В блоге говорится о моей жизни. Мне что, делать вид, что тебя не существует?

— Да, — ответил Джеймс, хотя ответ был риторический. По каким-то невообразимым для него причинам блог Минди приобретал все больше популярности. Дошло до того, что у нее состоялась встреча с продюсером программы «Вид», подумывавшим, не сделать ли с Минди цикл передач.

С тех пор ее уже невозможно было остановить. Пусть у него, Джеймса, готовилась к печати новая книга, пусть ему недавно выплатили миллионный аванс, пусть его успех был уже не за горами — все по-прежнему вертелось исключительно вокруг Минди.

— Может, ты по крайней мере изменишь мое имя? — попросил он.

— Как ты это себе представляешь? — разозлилась она. — Нет, уже поздно. Всем известно, что ты мой муж. Кроме того, мы оба писатели. Мы понимаем, как это действует. В нашей жизни нет запрещенных тем.

За исключением сексуальной жизни в их семье, подумал Джеймс. И по одной-единственной причине: у них таковая отсутствовала.

— Тебе не пора собираться? — спросил он.

— Я и так готова, — зло ответила она, указывая на свои серые шерстяные брюки и водолазку. — Подумаешь, ужин по соседству, в «Никербокере». На улице сильный мороз. Не собираюсь наряжаться ради какой-то двадцатилетней потаскушки!

— С чего ты взяла, что Лола Фэбрикан — потаскуха?

— Типичное мужское высказывание! — заявила Минди. — Ни ты, ни Филипп Окленд не видите правды. Чего удивляться, ведь мужчины думают не головой, а головкой.

— Я — нет, — невинно возразил Джеймс.

— Неужели? — прищурилась Минди. — Зачем ты в таком случае нацепил галстук?

— Я всегда ношу галстуки.

— Никогда ты их не носишь!

— Может, это новый, — сказал Джеймс, стараясь превратить все в шутку.

На его счастье, Минди эта тема не слишком интересовала.

— Такой галстук с таким пуловером носят одни тупые мужланы, — заявила она.

Джеймс послушно стянул пуловер, потом махнул рукой и избавился от галстука.

— Никак не пойму, чего ради мы идем на этот дурацкий ужин, — повторила она в четвертый, если не в пятый раз за день.

— Нас пригласил Окленд, помнишь? Мы уже десять лет соседи по дому, но ни разу вместе не собирались. Я подумал, неплохо было бы поужинать вместе.

— Ну вот, тебе уже нравится Окленд, — скептически высказалась Минди.

— Человек как человек.

— А я думала, ты терпеть его не можешь. Он же тебя никогда не узнает.

Вот что такое брак, подумалось Джеймсу. Брак — это цепь, которой ты навечно прикован к гире прошлого.

— Я никогда подобной ерунды не говорил.

— Говорил-говорил! Только это и твердишь.

Джеймс попытался укрыться от Минди с ее вопросами в ванной. Минди была права: насчет ужина он ей наврал. Филипп и не думал их приглашать, хуже того, первую половину января он старался избегать Джеймса, прошмыгивая мимо него в вестибюле дома. Но Джеймс проявил настойчивость, и Филиппу пришлось сдаться. Джеймс его не переносил, зато к Лоле относился очень даже хорошо. Повстречав ее однажды с Филиппом в магазине Paul Smith, он почему-то возомнил, что он ей понравился.

Напомнив себе, что через несколько минут он будет лицезреть сногсшибательную Лолу Фэбрикан, Джеймс снял очки и присмотрелся к своей физиономии в зеркале. Пустой взгляд, как у пещерных жителей Платона, которым еще только предстояло увидеть свет! Между глазами залегли две глубокие борозды, куда так часто попадали семена его недовольства жизнью, что от них уже нельзя было избавиться. Он оттянул кожу, борясь с этими свидетельствами своего несчастья. Потом шагнул к двери ванной.

— Как это называется? — спросил он у Минди.

— Ты о чем? — Минди сняла брюки и теперь натягивала черное трико.

— Ну, чем пользуются все эти светские люди для разглаживания морщин.

— Ботокс, а что?

— Я подумал, что он и мне пригодился бы. — Видя удивление Минди, он объяснил: — Я же буду ездить с рекламой книги. Как говорится, выглядеть моложе не вредно.

Лола терпеть не могла ресторан «Никербокер», там вечно было полно стариков и жителей Гринвич-Виллидж. Разношерстная толпа, гламура ни на грош, вокруг одни свитера да очки для чтения. Если ее жизнь с Филиппом будет такой же, она выпрыгнет из окна! Одно облегчение — что им предстоял ужин с Джеймсом Гучем, о его будущей книге все только и говорили, хотя Филипп утверждал, что не понимает, с какой это стати. По его словам, Джеймс Гуч был второсортным писателем. Пусть даже так, все равно Лоле было невдомек, почему Филипп воротит от Джеймса нос. Ей он как раз приглянулся: таким олухом, как он, ничего не стоило вертеть. Он все время на нее поглядывал и, ловя ее взгляд, опускал глаза.

Его жена, Минди Гуч, наоборот, бесила Лолу. Каждое ее слово заставляло Лолу морщиться. Минди даже не старалась скрыть, что для нее Лолы не существует. Она не изволила повернуть голову в ее сторону и сосредоточивала все свое внимание на Филиппе. Хотя разговаривать с этой Минди Лоле совершенно не хотелось. Ужас, а не женщина: с большим бюстом, остроносая, бледная, как смерть. Удивительнее всего было то, что она вела себя так, словно считала себя очень даже миловидной. Лоле пришла в голову остроумная мысль: миллион лет назад, когда Минди было восемнадцать лет, она, возможно, и была смазливой. Но потом красота поблекла. По мнению Лолы, в восемнадцать лет любая могла быть хорошенькой, но настоящее испытание красоты приходит с возрастом. Сохранила ли ты красоту в двадцать два года? В тридцать? Даже в сорок? Это напомнило ей о Шиффер Даймонд: Филипп заявил, что та, несмотря на свои сорок пять, по-прежнему красавица. Это утверждение вызвало у Лолы принципиальные возражения, Филипп в ответ назвал ее ревнивицей. Она не соглашалась, доказывая обратное: это она вызывает ревность у других женщин. Филипп стоял на своем, и ей в конце концов пришлось признать, что Шиффер Даймонд красива — ясное дело, «для своих лет».