Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид

Ночное небо над величественными башнями Кремля расцветало трассами зенитного огня, центр города был затянут дымом от бомб немецких пикирующих бомбардировщиков. Несмотря на падающую с неба смерть, люди гуляли по улицам, полностью игнорируя комендантский час. В гостинице «Метрополь» для высших офицеров играл оркестр, рекой текло шампанское. До конца оставались считанные дни, а то и часы... «Москву может спасти только чудо»,— говорили они, почти не таясь. Рядовые горожане испытывали большие трудности с продуктами, поток беженцев, захлестнувший Москву, усугубил и без того отчаянное положение. Паника, охватившая столицу, лесным пожаром распространялась по стране. Советское правительство, иностранные посольства и Центральный комитет перебрались в Куйбышев. Покинул ли Москву сам Сталин? Да, если верить слухам, хотя официальные источники продолжают это отрицать[316].

В конце октября командующий группой «Центр» фельдмаршал фон Бок попросил Берлин о двухнедельной передышке для перегруппировки войск. Гитлер назначил решающее наступление на 15 ноября. Новое наступление началось весьма успешно, и в финале его передовые части германской армии были уже в двадцати пяти километрах от центра Москвы. Но затем в развитие событий вмешались два новых фактора. Во-первых, резкое изменение погоды. Вместо дождя с неба повалил снег, температура упала до минус тридцати градусов. Жестокие морозы застали немцев врасплох. В расчете на быструю победу Гитлер не обеспечил свою армию зимним обмундированием (трудно сказать, было это сделано намеренно, чтобы германские генералы поторапливались завершить войну до наступления холодов, или по самому обыкновенному недосмотру). И все же, несмотря на глубокий снег и морозы, танки Гудериана продвигались к Москве.

19 ноября Сталин вызвал Жукова и спросил, что ему нужно, чтобы удержать столицу. «Две армии и двести танков»,— неуверенно ответил маршал, прекрасно знавший, что все резервы давно исчерпаны. К его вящему изумлению Сталин понимающе кивнул и обещал подтянуть имеющиеся резервы. Но откуда мог он взять сотни тысяч свежих солдат? Даже Жуков, один из ближайших соратников Сталина, не знал, что у кремлевского диктатора есть припрятанный козырь — выдающийся шпион, работающий на советскую разведку.

Предательство стало едва ли не важнейшим оружием Второй мировой войны, его пышный расцвет прямо связан с ненавистью значительной части немцев к гитлеровскому режиму. Весной 1941 года, когда Германия была в апогее своей мощи, «Вита нова ферлаг» в Люцерне выпустило 94-страничную брошюру «Место битвы, или условия ведения войны». Ее автор, взявший себе псевдоним Р.А.Гермес (в честь то ли греческого бога мошенников, то ли популярной в Швейцарии пишущей машинки), подробно изложил условия, на которых действовали Рудольф Ресслер («Люси»), И.Р.Харро Шульц-Бойзен («Коро»), Адам Кукхофф и действительный статский советник Арвид Харнак. Что объединяло этих людей? Все они были членами одного оркестра, «Красной капеллы», только музыка здесь совсем ни при чем. Они снабжали противников Германии закрытой информацией о ее военных планах. «Предательство по идеологическим мотивам», подробно описанное в трактате «Гермеса», вошло в их плоть и кровь. Оно давало этим добровольным шпионам моральное оправдание их предательских действий. И все же, хотя «Люси» и «Красная капелла» стали после лета 1942 года важнейшим для России источником информации[317], самым результативным советским шпионом по праву считается Рихард Зорге, германский журналист, работавший в Японии.

Доктор Рихард Зорге, чистокровный немец[318], был токийским корреспондентом «Франкфуртер цайтунг». Herr Doktor жил опасной двойной жизнью — респектабельный журналист для большинства своих знакомых и шпион для немногих, знавших о его существовании сотрудников Московского центра. Зорге представлял собой яркую творческую личность, шпионская рутина в стиле пересаживания из одного такси в другое не соответствовала его темпераменту. Да и мог ли высокий европеец затеряться среди косоглазых, малорослых японцев? Зорге приходилось работать в совершенно чужой для себя среде, и он делал это безукоризненно, его методы отличались убийственной простотой. Он переиграл всех своих противников. Когда сотрудники «Токко», японской тайной полиции, занялись проверкой вхожего в высокие круги немецкого журналиста, они не нашли ровно ничего подозрительного. Он даже сумел подружиться с Йозефом Майзингером, гестаповцем, прикомандированным к генеральскому посольству в Токио.

Фортуна улыбнулась Зорге 26 февраля 1936 года, когда группа японских офицеров при поддержке 1400 солдат заняла в Токио ряд важных правительственных зданий, а затем не пожелала внятно изложить причины, подвигшие ее на эту попытку coup d’état (государственного переворота). Берлин засыпал свое представительство в Японии запросами, однако дипломаты затруднялись объяснить «Токийский инцидент». Положение спас доктор Зорге, щедро предложивший посольству свою информацию, полученную из «надежных источников». Отправленный в Берлин доклад привел абвер в полный восторг, с этого момента преданность и надежность доктора Зорге стала считаться чем-то само собой разумеющимся. Акции Зорге поднялись еще выше, когда германским послом в Японии стал его «ближайший друг», бывший военный атташе подполковник Ойген Отт (успевший к этому моменту получить чин генерал-майора).

Красивый и бесшабашный, доктор Зорге имел две слабости, одна из которых чуть его не погубила, а вторая — погубила. Быстрые мотоциклы и красивые женщины. Ночью 13 мая 1938 года, находясь в приличном подпитии, он оседлал свой угольно-черный мотоцикл «Цунден» и на полной скорости врезался в стену. Врачам стоило огромных трудов сохранить ему жизнь. Тут стоит упомянуть эпизод, ярко демонстрирующий невероятную силу духа этого человека: уже на носилках, по пути в операционную, Зорге вспомнил, что в одном из его карманов лежат бумаги, никак не предназначенные для посторонних глаз. Он отказался ложиться на операцию, сказав, что хочет сперва передать прощальные приветы родным и знакомым через своего «ближайшего друга» — радиста Макса Клаузена. «Пошарь у меня в карманах»,— шепнул Зорге радисту, что тот и сделал.

Макс Клаузен играл в шпионской сети Зорге ответственнейшую роль. Великолепный радист и механик, он передавал в Москву шифровки с намеренно внесенными ошибками, служившими доказательством их подлинности. В некоторые слова текста (по заранее оговоренной скользящей шкале) вносились небольшие отклонения от правописания; при всей своей простоте эта система была очень надежной. Временами Клаузен даже поручал своей любовнице Анне Валлениус, ярой антифашистке, доставлять микрофильмированные донесения. Недостатком Клаузена был несдержанный характер. Весной 1941 года, когда Зорге предупредил Центр о готовящемся нападении Германии на Советский Союз и получил в ответ радиограмму: «Достоверность вашей информации вызывает сомнения», Клаузен взорвался. «Эти Scheisskopfe[319],— воскликнул он,— да как они смеют сомневаться в моем донесении?»

А затем наступил важнейший в карьере Рихарда Зорге день, когда он положил перед Клаузеном лист бумаги с несколькими строчками текста.

— Немедленно закодируй и передай, чего бы это ни стоило. Желаю удачи.

Крайняя спешка Зорге объяснялась не