Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма - Фаина Сонкина

Я буду в этот день думать, сколько всего с тобой было перечувствовано и пережито мною за 24 года (27 января будет 24 года от того вьюжного дня в Москве). Ты и Марина – вот все в моей судьбе. Нет ни книг, ни особенно добрых дел. Нельзя же думать, что 17 лет, когда я, дура, учила детей, как Нагульнов раскулачивал крестьян, а Ниловна под ручку с сыном ходила на демонстрации[472], – нельзя думать, что это была полезная жизнь[473]. Горько, да, но – не я одна…

Теперь даже нельзя понять, что это за жизнь. Прекрасный город, нет забот о хлебе насущном, никто меня не обижает, а не живется – и все. Я постоянно грустна. Думаю, что это просто возраст, а может быть, крутые перемены так трудны?

Монреаль сегодня весь в снегу – первый снег. Метет «по всей земле», бело и чисто, город, несмотря на растущую дороговизну, безработицу и т. д., готовится к Рождеству: уже сияют тысячи цветных лампочек возле домов, на маленьких елочках и молодых деревцах. Новостей особых нет. Вот Федя в порядке: учится, работает успешно, ни о чем никого не просит, его хозяин по дому им доволен. Если – редко – забегает, то выглядит довольным и уверенным в себе. Увы, часто забывает русские слова, ведь он совсем лишен теперь русской речи, но… как уж будет. Марина пока без работы. Сценарий, книжка – все без движения. Теперь появился новый «проект», который мне кажется чистой химерой, но, быть может, я не понимаю этой жизни. Она задумала организовать нечто вроде обмена между культурными деятелями Лен-да (Спб!!!) и Канады. Инициатива – из Лен-да. Те просто хотят сюда – это понятно, а вот канадцы спрашивают, чем они могут быть полезны там, чего мои дорогие соотечественники и сформулировать не могут, увы… Роль Марины – все организовать, а главное – найти на все благотворительные деньги, из которых и должна составиться ее зарплата. Трудно ужасно, а главное, дадут ли деньги. Ее главная цель – поехать в Союз, чтобы увидеть Юру – могла бы быть достигнута. Вот такие дела. <…> Есть еще одна надежда: попасть преподавать в колледж, причем она сама должна придумать какой-нибудь курс-курсик. Что-нибудь по эстетике, искусству, м.б., по театру. Уровень здесь такой, что каждый может, пишет она просто хорошо, на определенном журналистском уровне, и это бы пошло. Но устроиться непросто, поскольку в университетах платят меньше, чем в колледжах[474], а творческие люди, чтобы иметь возможность заниматься своим делом, зарабатывают на жизнь таким образом. Причем гуманитарные легкие курсы читаются в колледжах вполне технического или естественного профиля. Сужу по Федьке, который в первом семестре занимался Чеховым, а сейчас, во втором, выбрал себе историю Древнего мира – он это давно любит <…>. Хорошо, что студенты сами выбирают из того, что им предлагают, что им интересно. У Федьки в колледже, кстати, очень интеллигентная обстановка и прекрасно поставлены его математика и физика.

Юрасик, мой дорогой, мы дожили с тобой до 1992 года? Вот уж не ждала, что доживу до Марининых 40 лет. А вот, кажется, доживаю. Если я переживу 91 год, то дальше, несмотря на «високосность» следующего года, будет легче, я надеюсь. Дай Бог Вам пережить эту жуткую зиму. От Веры из Питера пришло жуткое письмо, там, как и в Москве, очень плохо. Я просто страдаю от того, что не могу помогать маме и сестре. Да что же делать…

Как-то невозможно поздравлять тебя с Новым годом, но желать тебе здоровья, сил, воли жить и творить – ведь можно? Я хочу дожить до выхода ГЛАВНОЙ твоей книги, счастлива, что она написана, люблю тебя навеки, будь, мой милый, здоров, не забывай.

Твоя Фрина

3.12.91

Около 21 декабря 1991 года [475]

С Новым годом, мой дорогой друг, с Новым годом!

Дай тебе и всем твоим Господь счастья и здоровья, веселья и радостей, пусть даже мелких – ведь они-то и делают нашу жизнь выносимой.

Ты знаешь мою бестолковость – мне уже через несколько дней после получения от тебя письма кажется, что прошла целая вечность. Сейчас, кажется, действительно давно нет писем, но, м<ожет> б<ыть>, это только мое ожидательное нетерпение говорит.

Пока это письмо попадет в твои руки (попадет ли?), пройдут оба Новых года – и русский, и западный. Как ты их проведешь? С Мариной? С внуком? А может быть (хоть в воображении), немного и со мной? По крайней мере я (в воображении, увы) жду тебя в гости.

Обо мне не беспокойся – у нас все тихо. Конечно, все безумно дорого, но голода нет. Даже в Питере, где несравненно хуже, чем у нас, настоящего голода – блокадного – нет. Но там очень нервно, у нас же тихо. Конечно, я не эстонец, как ты догадываешься, и лишен прав гражданства активного, но меня уже такие вещи не волнуют. Помнишь «Макбета»?

Земля, как и вода, содержит газы —И это были пузыри земли…

Ночью я вижу один и тот же сон: я вскакиваю на ходу в последний вагон поезда, в котором, я знаю, где-то едет Зара… Так что можно ли замечать, что метр березовых дров стоит 350 рублей? Не пойми меня неверно – действительно, все совсем не плохо, есть даже нечто очень хорошее – жизнь ближе к сути.

Я ВЧЕРА КОНЧИЛ КНИГУ![476] Десять печатных листов, и чувствую себя, как курица, снесшая яйцо. Всякая курица в эту минуту считает, что совершила всемирно-историческое действие. Я тоже так считаю. М<ожет> б<ыть>, это очередной мыльный пузырь, но сейчас мне кажется так.

У нас нежная зима – 5–6 градусов, ясно, иней. На улице чуть скользко – хорошо. Но мое всегдашнее «к прогулкам в одиночестве пристрастье» мне изменило – вдвоем ходить тошно и не с кем, а одному – тоскливо, и память все время уносит так, что, того и гляди, свалишься на льду.

Вчера окончил осенний семестр лекций – все на память: дома хоть медленно, но читаю, а на лекции – только память.

Что у вас в вашем «прекрасном далеке», как говорил Гоголь?

Что Марина, как живут твои мужчины – взрослый и юный?

Пиши мне чаще. Ведь это не трудно, и, м<ожет> б<ыть>, из трех писем хоть одно ко мне и дойдет.

Целую тебя через полушарие, с другого конца мира – о, Господи!

Будь здорова и бодра. Пиши мне.

Твой Юра

Р.S. Сегодня утром беда – сгорели сразу две лампочки – это почти катастрофа. Однако, м<ожет> б<ыть>, получу в Союзе писателей Эстонии.

25 декабря 1991 года

Юрочка, мой дорогой!

Поздравляю тебя с рождеством и Новым годом!

Мы все вчера были на прекрасной рождественской мессе с великолепным хором мальчиков. Был и Федя, который ныл и просился домой, как маленький. Сегодня я его нежила у себя. Трудно с ним и тяжело узнавать прежнего малыша. Но… жизнь идет, и «тот мир, где жили мы с тобою», утрачен нами навсегда. Может быть, мы слишком задержались на этом свете, и поэтому так странно многое и многие, что нас окружают? Не хочется верить, ибо, несмотря на разнообразные немощи, не всегда кажешься себе такой уж старой.