Алоха из ада - Ричард Кадри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пыхтя и воняя нечистотами и тухлой рыбой, Джек выбирается на тротуар и падает. Я закуриваю «Проклятие».
— Оставайся там, Джек. Ты пахнешь тем, что выходит из Моби-Дика после буррито на стоянке для грузовиков.
Он просто лежит там, тяжело дыша и дрожа, как выброшенная на сушу проплывающей лодкой форель.
Я курю пару минут, пока Джека не перестаёт трясти.
— Знаешь, ты распугал всех моих ненормальных. Я собирался сделать так, чтобы они отвели меня в психушку. Теперь они исчезли. Ты знаешь, где она? Будь очень осторожен с ответом. Если солжёшь, я буду это знать и скормлю тебя обратно этому дерьму, мордой вперёд.
Он указывает на купол на вершине холма, который в основном состоит из грязи и мёртвой травы. Хижины и навесы, сделанные из обломков древесины, сплющенных алюминиевых банок и гипсокартона из психушки, мусорной лавой стекают по склонам с вершины холма. Похоже, многим ненормальным хватило ума сбежать, но не хватило на то, чтобы отрезать пуповину и покинуть дом.
Я качаю головой. Курю.
Возможно, этот головоломный Лос-Анджелес — божья расплата за сожжение Эдема. В прежние времена, когда я убивал здесь для Азазеля, то вряд ли бы подумал об этом парне. Теперь же не могу выбросить его из головы. Он как школьная возлюбленная, о которой ты ноешь всякий раз, как выпиваешь слишком много виски с содовой. Ты не хочешь думать о ней. На самом деле, ты никогда не вспоминаешь о ней, пока не отравишь свой мозг коктейлями с зонтиками. Тогда она становится одним большим плаксивым вопросительным знаком в твоей жизни. Детка, где всё пошло не так?
Только мы с Богом никогда не были парой. Я едва вспоминал о нём в миру, и думал о нём в Даунтауне лишь потому, что за то короткое время, что мама водила меня в воскресную школу, меня научили, что он был Богом любви и прощения. Как раз то, что доктор прописал. Прости за все аферы, игры и развесёлые похождения, и пролей на меня ту любовь, или, хотя бы, вызови мне такси. Даже Гитлеру пришлось умереть, прежде чем забраться в тележку с углём. Ничего. Голяк. Выясняется, что когда запустил руку в шляпу, то не вытянул счастливого сияющего Бога Любви из воскресной школы. Мне достался ветхозаветный Бог гнева. Города обратились в соль. Новорождённые убиты в своих детских кроватках. Твин Пикс отменили, когда снова стало хорошеть. Никто не пришёл спасти мою поджаренную задницу. Прямо как Мейсона. Но с тех самых пор мне кажется, что эта шишка положила на меня глаз, время от времени подсовывая мне резиновую сигару. Прямо как сейчас.
Там, куда указывает Джек, находится Обсерватория Гриффит-парка. Джеймс Дин[235] частично снимал там «Бунтаря без причины». Любой турист с деньгами на такси может посетить это проклятое место. Дома мне потребовался бы час, чтобы добраться туда и вернуться обратно в отель, где мы с Кэнди могли бы ещё поломать мебель. Но нет. Мне приходится избегать провалов, землетрясений, адовцев и серийных убийц, чтобы попасть туда, куда в любой нормальной вселенной я мог бы доехать на автобусе. Хотелось бы мне сказать: «Больше никакого Мистера Славного Парня»[236], но поезд давно ушёл.
Я затягиваюсь «Проклятием».
— Эй, Джек. Чем ты занимался до того, как стать чудовищем?
Он встаёт на колени, поднимается на ноги и пытается отереть с одежды грязь и кровь.
— Был обойщиком.
— Серьёзно?
Он смотрит на меня.
— Да.
— Полагаю, «Потрошитель» в газетах звучит лучше, чем «Джек — Мастер по Ремонту Диванов».
Он игнорирует меня, стряхивая грязь с ног, пока не показываются ботинки. Может, он и прав. Кому нужны Небеса, когда в аду гораздо больше смысла?
— Ладно, Джек. Здесь наши пути расходятся. Я направляюсь прямо на тот холм. Ты можешь идти куда хочешь, но я бы пока держался подальше от Пандемониума. Скорее всего они заметили, что потеряли одного генерала.
— Ты не можешь просто бросить меня здесь.
— Думаю, я только что сделал это. Ты в раю. Это мир дерьма, но это лучше, чем следующий миллион лет сидеть в банке из-под сардин, не так ли?
— Могу я хотя бы пойти с тобой? Тебе не придётся заботиться обо мне.
— Я только что спас тебя во второй раз. Мне всё равно, что ты делаешь. Хочешь следовать за мной? Мне по барабану, но станешь у меня на пути, и я убью тебя точно так же, как убил бы любого адовца.
— Понял, — говорит он, но я уже двигаюсь дальше.
Я бегу в ровном темпе, но не спринтом. Улица прямая, но много чего может напасть на меня из переулков и выгоревшей листвы вокруг старых зданий. Я слегка выпускаю ангела, чтобы расширить свои чувства и не пропустить опасность. Даже так далеко от дороги смертников земля под зданиями неустойчива. Стены старых многоквартирных домов перекосились, а у деревянных викторианских строений подпираются стволами деревьев и обрезанными по длине деревянными опорами линий электропередач. Пальмы по обеим сторонам дороги горят, как те, что на Сансет, окрашивая тёмную улицу в оранжевый цвет и освещая её ярче, чем уличные фонари.
По мере того, как я углубляюсь в Элефсис, удаляясь от стены и дороги смертников, на улице появляется всё больше душ атеистов. При моём приближении они укрываются под машинами и прячутся в сгоревших зданиях, и я вспоминаю, что на мне лицо адовца. Спасибо, что напомнили. Оно всё ещё слегка жжёт и начинает зудеть по мере того, как приживается. Ещё один уровень херни, с которой приходится иметь дело, но, по крайней мере, оно расчищает улицы.
В квартале впереди поперёк дороги рухнул один из больших многоквартирных домов. Я замедляюсь, когда приближаюсь. Во всех этих развалинах полно мест, где можно спрятаться. Из-за угла выбегает адовец, одетый в армейские штаны и красную кожаную куртку, видит меня, и рвёт когти в мою сторону. Я достаю из пальто наац. Элис находится прямо на вершине холма, и сейчас меня никто не остановит. Вращаю запястьем, чтобы из кончика нааца выскочило лезвие. Это адовка, которая скоро станет мёртвой адовкой. Когда она приближается ко мне, то яростно рявкает на меня на адовском. Она запыхалась, и у
