Вернуться по следам - Глория Му

– Да-а-а… Катя – это да. Молоток! О! Так вы и возьмите эту, – Тарас кивнул в мою сторону, – в питомник, как поедете. Уж там собаки грамотные, пусть посмотрит… Только я готов на рубль поспорить, что с этого толку не будет.

– Рубль? Давайте. Только железный, ленинский, идет? – Я протянула Тарасу руку.

– А у тебя-то есть железный? – усмехнулся он.

– Абижаешь, да? – сказала я с бабаевской интонацией. – У меня их восемнадцать штук. Мы с дедушкой собираем…

– Так далеко… – засомневался Федор Сергеевич. – Туда – час электричкой… да там… да обратно… А ей же в школу…

– Мы доедем, Федор Сергеевич. Вы скажите – когда.

– Нет, школу прогуливать не дело. Служба, брат, она служба и есть.

– Я не буду прогуливать. Мне Омар Оскарович записку напишет, он нас часто отпрашивает. Я ему скажу, что надо с собакой съездить, он и напишет, он все понимает, Омар Оскарович.

– Что за Омар Оскарович такой?

– Тренер наш, по джигитовке. Я в школе ЮК занимаюсь, тут неподалеку, может, знаете?

– Да ты что? – вдруг загорелся Тарас. – В ЮК? Да я вас видел, брательника младшего на ваше выступление водил! Так ты там учишься? И выступаешь тоже?

– Ну… да.

– А где ты там была?

– Ну… Номер этот, с платком, помните? Там…

– С платком?! Так это ты там была, которая девка?!! Дядь Федя, это класс!!! Вы не видели? А… И с лошадью дрессированной – ты? Это где она всякое смешное делает – танцует, лапу дает, сама себя расседлывает? Ты?!

– Ну… да.

– Так ты ее сама так научила или кто?

– Ну… сама…

– Так это – класс! Дядя Федя, вы бы видели, там такие шпингалеты мелкие, но такое творят… А у вас все такие, что ли?

– Ну… Лошадей обучаю только я. И Бабай… то есть Омар Оскарович, и Геша… Мой старший брательник. – Я улыбнулась Тарасу. – Но остальные все равно сами много делают… И со своими конями постоянно… Можно и иначе – только ездить, но у Омара Оскаровича такая школа… Человек – артист, и лошадь – артист… Если работаешь с кем-то в паре, то должен ему доверять, знать его… Так что и другие тоже с лошадьми много… Со своими…

– Это класс! Ты даешь… Лошадь у нее там ученая, дядь Федь, умора просто… Я так понимаю, собаку ты в два счета научишь, раз уж – лошадь… Чур, я с тобой не спорил, раз так… У меня лишних рублей нету!

– Эх ты, что ж ты на попятный-то идешь? – поддразнил его Федор Сергеевич.

– А что она людям головы морочит? Я-то думал, она обычная девчонка, а она – вон чего…

– Чем это я голову морочу? – возмутилась я.

– Так… так бантиками этими своими! Такая овечка прям – бантики, фартучек, фу-ты ну-ты, а сама… Вы бы ее видели, дядь Федя! Она там с завязанными глазами через лошадь – туда-сюда, туда-сюда… Аж жутко… А потом лошадь ей – все… Папаху приносит, даже садится! Лошадь!!! А она прикидывается тут…

– Ну и ладно. Не спорили – так не спорили. – Я решила потихоньку закруглить этот разговор. – А куда и когда нам приехать, Федор Сергеевич?

– Завтра я в питомник еду и в пятницу. Ты когда сможешь?

– В пятницу, если можно.

– Договорились. – Федор Сергеевич объяснил мне, как доехать, и добавил: – Смотри не опаздывай. Машину они за мной присылают, ждать не смогу.

– Не беспокойтесь, мы не опоздаем.

Глава 27

Дачникам был не сезон, и электрички шли полупустыми. Мы с Ричардом устроились в уголке, у самой двери, где было всего одно сиденье, и пес немедленно уставился в окно.

Очень он любил это дело. Когда мы ездили с ним в книжный клуб, то всегда забуривались на заднюю площадку трамвая и Ричард, положив мне на колени передние лапы, неотрывно смотрел в окно.

Даже сейчас, когда книжный клуб перебрался на зиму с открытой площадки в один ДК, Ричарда туда пускали.

На вахте нас встречал Шкарик, и, если вахтер был новый, мы устраивали ему «цырк».

– Да вы что же, не знаете, этот пес – уникум, он читать умеет, – говорил Шкарик специальным профессорским голосом. – Не верите? Ричард, друг мой, не желаешь ли проглядеть газету? – Он вынимал из кармана газету, разворачивал и совал псу в морду.

– Читай, Ричард, – говорила я, и Ричард послушно начинал водить носом по строчкам (если у вашего пса достаточно выдержки, а у вас есть сосиска-указка, то и вы можете научить его «читать»).

– Ну? Как новости? – спрашивал Шкарик с деланной тревогой.

Ричард лаял, махал в воздухе передней лапой и отворачивался.

– А! Как говаривал классик: «И—боже вас сохрани – не читайте до обеда советских газет…» Мое почтение! – Шкарик кивал ошеломленному вахтеру, а нас с Ричардом увлекал за собой.

Мы с двух сторон конвоировали Ричарда, а Шкарик раскланивался направо и налево:

– Здравствуйте… Приветствую… Нет, руки прочь! Гладить нельзя… Имейте уважение к собаке-уникуму! Вы же меня не гладите при встрече…

В людном, просторном зале по периметру на столах и прямо на полу были разложены разнообразные сокровища – книги, марки, монеты, значки.

Больше всего на свете Шкарик любил потрепаться, поэтому он с таким нетерпением всегда поджидал Ричарда. Усадив пса на свое место и положив у его лап записку, написанную большими буквами: «ЕСЛИ ВАС ЧТО-НИБУДЬ ЗАИНТЕРЕСУЕТ, СКАЖИТЕ ПСУ «ПОЗОВИ», Шкарик пожимал мне руку и отправлялся с упоением сплетничать.

Я тоже оставляла собаку и, сама принюхиваясь, как ищейка, быстро обегала ряды книжных торговцев в поисках чего-нибудь новенького, хотя с появлением Ричарда мой бюджет изрядно пошатнулся. Советские собаки в большинстве своем бывали вскормлены разной требухой, потрохами, кашами («Что в вымени тебе моем?» – да, это самое). Владельцы исхитрялись как могли, чтобы прокормить большого пса, и я не была исключением. Только я помнила папины слова: «Хищник должен есть мясо!» – и старалась не реже раза в неделю покупать собаке свежую говядину, так что с книжками было туго.

В электричке я раскрыла книжку, которую Шкарик преподнес в подарок как бы Ричарду. Книга была ценная, двадцать девятого года издания, автор – некий Крылов, о дрессировке собак. Ричард все смотрел в окно, а я время от времени зачитывала ему:

– «…лучший возраст собаки для дрессировки считается от одного года до двух лет. Предельный же возраст собаки для дрессировки – четыре года. Старше брать в дрессировку ни в коем случае не следует…» Слышал, Ричард? А тебе скоро четыре года, но ты не огорчайся, Шкарик правильно говорит, ты – собака-уникум, к тебе это не относится… А, вот еще послушай: «Всегда предпочтение нужно отдавать суке, так как последняя в большинстве случаев бывает более предана своему хозяину, чем кобель, более способна к дрессировке и имеет более острое чутье…» Если бы этот Крылов с тобой познакомился, он бы переменил мнение, я уверена…

Мы вышли из электрички, а из соседнего вагона вышел Федор Сергеевич и, не замечая нас, захромал к станции.

– Федор Сергеевич, Федор Сергеевич, подождите! – крикнула я, и мы бросились ему вдогонку.

– А, здравствуйте, друзья. Вы тем же поездом приехали? Какое приятное совпадение. Ну, здорóво, Ричард. – Федор Сергеевич нагнулся, протянул псу руку, а тот вложил в нее лапу. – О! Никак, признал? – обрадовался Федор Сергеевич.

– Нет, – ответила я. – Это он всем знакомым теперь лапу дает, привык. А погладить себя не позволит.

– А и правильно… Сейчас машина будет, поедем в питомник.

– А меня пустят? Дедушка сказал, что туда посторонних не пускают…

– Пустят, куда денутся… Я сказал, что с дочкой приеду… Ничего? Ты не обидишься, если я тебя за дочку выдам?

– Нет, что вы. А у вас есть дочка на самом деле?

– Есть. Только она со мной не живет. Жена увезла. Далеко. В Вильнюс.

– Понятно.

– Нет, ты не думай, я сам виноват… Запил я, как комиссовали… Крепко запил. Еще в госпитале лежал – радовался, что живой… Вернулся, живой, хорошо-то как, думал. А потом как с цепи сорвался… А Даше моей легко ли было – с калекой да пьющим еще? Вот она и… – Федор Сергеевич замолчал. Шел, опустив голову, потемнев лицом.

– Это очень хорошо, что вы живой, – сказала я, думая о своем. Думая о женщинах, которые увозят детей от пап. Думая о детях, которые уезжают с мамами. От пап.

– Верно. – Федор Сергеевич справился с собой и улыбнулся. – А вот и наша карета, пойдем.

Возле чистенького «бобика» курил высокий, красивый дядька в дурацкой мешковатой форме.

– Здрасьте, Федор Сергеевич! О, да вы с каким пополнением! – сказал он, притушив окурок сапогом.

– Здравствуй, Леша. Это Славка, дочка, а это пес ее, Ричард. Сама всему учит! Вот, на экскурсию приехали…

Леша усадил меня на переднее сиденье, а Ричард свернулся бубликом у моих ног, с легким сожалением поглядывая на недоступные окна.

– Ничего, – утешила я его, – назад тоже электричкой поедем. Насмотришься еще… Барбос в гостях у «бобика»…

Я сама уставилась в окно – чтобы избежать разговора с Лешей. Ведь Федор Сергеевич представил меня дочкой, а я совсем ничего о нем не знала и боялась ляпнуть чего-нибудь не то.