Персона нон грата - Владислав Иванович Виноградов

То же самое и в отношении Сильвестра Фельда. Конрад составил график всех перемещений Фельда в злосчастный вечер убийства. Потом оседлал его «ровер» старой пограничной модели, приспособленный для проселочных дорог, но отнюдь не гонок. Смерть Петера Дембински наступила в двадцать два часа десять минут. За ворота контрольно-пропускного пункта Фельд выехал без десяти десять. Повторяя предположительный маршрут «аэродром — улица Бабочек», Конрад Лейла затратил сорок минут, хотя вовсю жал на педали.

Были и другие детали, которые неопровержимо свидетельствовали, что Сильвестр невиновен. В том числе узбекский нож «пичак», который, как выяснилось, у Сильвестра был украден. Своим неожиданным побегом дядя Вести спутал все карты, но именно он сообщил в полицию номер автомашины, сбившей Зиту.

Конрад Лейла был уверен, что истинных убийц Петера и цыганки нетрудно обнаружить в окружении Дональда Фишера. Два-три перекрестных допроса, припереть молодчика к стенке, и выложит все как на духу. Еще спасибо скажет, что сняли камень с заячьей душонки.

Что еще имеет касательство к русскому аэродрому? Безусловно, тот самый ультиматум, «последнее предупреждение» коменданту, с которого все началось. В суматохе навалившихся дел Конрад забыл об угрозах в адрес российских военнослужащих. Они его не очень волновали. На то есть полковник Ржанков. Что-то ты сейчас поделываешь, Геннадий Николаевич?

Внезапно Лейла, ходивший из утла в угол по кабинету, остановился. Дьявол побери, а не решил ли его разыграть Ржанков, пригласив на свидание в «Ширали»? Дверь распахнулась без стука, на пороге стояла Моника:

— Приехали тишком и думаете отсидеться, господин полковник?

Конрад Лейла застыл на месте с незажженной трубкой в зубах. Моника была одета в строгих правилах учреждения: белая блузка, черная юбка, ничего лишнего. Вот именно, почти ничего.

— Моника, где ты отхватила эту штуку, которую выдаешь за юбку?

— Взяла у дочери. Раньше она разоряла мой гардероб, а теперь времена поменялись. Пользуюсь тем, что Эдита отдыхает на побережье в молодежном лагере.

— Понятно. И у мамы тоже каникулы, — ядовито сказал Конрад. — Надеюсь, Коложвар тобой доволен?

— Вполне. Зато тебя готов разорвать на части. Бегает по кабинету, как лев, и даже не пьет свой цветочный чай. Кричит, что ты все сделал не так, как надо. Ждет тебя с нетерпением.

Конрад зажег табак в трубке:

— Подождет. Присядь, Моника, я тебя давно не видел. Наверное, даже соскучился. Признаться честно, с последними делами я попал, как «кур в ощип» по русской поговорке.

— И собираешься умыть руки?

— Нет, — покачал головой Лейла, — старика Фельда я им не отдам. А если будут прижимать…

— То у тебя найдутся аргументы в споре, — вполне серьезно произнесла Моника.

Конрад глубоко затянулся и не понял, по какой причине у него закружилась голова — от крепкого ли американского табака или этой женщины, по которой он тосковал — ни много ни мало — всю жизнь.

В кабинет заместителя министра внутренних дел полковник Конрад Лейла вошел с дымящейся трубкой в зубах.

— Я не курю! — резко сказал Коложвар вместо приветствия.

— А я вам и не предлагаю, — ответил Конрад, усаживаясь в кресло. — Вы хотели меня видеть.

— Я хотел высказать вам, господин полковник, свое неудовольствие. Насколько я понимаю в этих ваших полицейских делах…

— Понимаете неважно, господин замминистра, — выпустил клуб дыма Конрад. — Ну, давайте дальше, я вас слушаю.

Коложвар покраснел, но справился с раздражением. В этих стенах ему остается провести всего несколько часов. Пятница, вторая половина дня, а в понедельник его ждет кресло в обставленном шведской мебелью кабинете в министерстве приватизации. Со строптивым полковником пусть разбираются другие. Единственная задача — выполнить просьбу доктора Агаштона.

— Возможно, я не профессионал в сыске, — сказал он миролюбиво. — Я политик, господин Лейла, и в этом качестве хотел бы с вами поговорить. Мне известно, что вами задержан молодой человек по имени Дональд Фишер, внук известного американского коммерсанта и начинающий…

— Садист, — вставил Конрад.

Коложвар поморщился:

— Он выдвинут кандидатом на пост мэра в родном городе, где его знают лучше, чем вы! Энергичный молодой человек, а в Охотничьей Деревне сейчас складывается напряженная ситуация. После вывода вертолетного полка…

— …чьи вертолеты ужасно экологически вредные, — с усмешкой сказал Конрад Лейла, — надо подготовить общественное мнение, чтобы разместить на аэродроме американские реактивные самолеты. Они прямо бальзам для природы национального заповедника. Так?

Коложвар машинально кивнул, чувствуя, как отливает от лица кровь и холодеет кончик носа. Лейла повторил его собственные слова, произнесенные вчера в этом кабинете при разговоре с доктором Агаштоном. А доктор, в свою очередь, упомянул банк «Сицилия». Пахнет скандалом. Тюремной решеткой. Возможно, и правительственным кризисом.

В дверь вежливо постучали.

На пороге кабинета с улыбкой на губах стояла Моника — исполнительный секретарь. Полицейскую службу она начинала в отделе радиотехнического контроля и сейчас лукаво подмигнула бронзовым грифонам на подлокотниках кресла заместителя министра. Пустотелые отливки мифических существ с головой орла и туловищем льва оказались прекрасным контейнером для чувствительных микрофонов. Запись последней беседы Коложвара с доктором Агаштоном получилась особенно качественной. Так сказал Конрад Лейла, прослушавший пленку перед тем как войти в этот кабинет…

— Не желаете ли цветочного чая, господин замминистра?

Коложвар понял, что заваренный Моникой «чай» надо расхлебывать незамедлительно, и слабым голосом попросил:

— Соедините меня, пожалуйста, с доктором Агаштоном.

Безмолвные свидетели секретных переговоров грифоны на подлокотниках кресла лучились начищенной бронзой.

29. Цвет измены

После бурных утренних событий на улице Бабочек расправила крылья тишина. Откочевала орда мотоциклистов, в разные стороны от дома Артура Миллера разъехались голубой «трабант» с хозяином, Евой и Барбарой и красный «Фиат-127», за рулем которого был Сильвестр Фельд, а на заднем сиденье — Костя Першилин. И тогда к антикварной лавочке подъехал серый «фольксваген-гольф».

Лоранд опустил боковое стекло. Зеленый запах старого сада, омытого дождем, приглушил в кабине приторный аромат автомобильного дезодоранта. На двери магазина еще покачивалась табличка: «Извините, у нас выходной». Лоранд выключил двигатель и услышал стук капель по капоту и крыше. Это был не дождь, а всего лишь память о нем: капли срывались с кроны черешни, что росла в саду Артура Миллера. Старое дерево помнило много дождей — веселую скороговорку грибных, занудливое постоянство осенних, пожалуй, на памяти черешни была и та ненастная ночь три десятка лет назад, когда Лоранд с пробитым пулей плечом чуть не упал на крыльце Миллера. Сил хватило лишь на то, чтобы сунуть под крыльцо автомат и постучать в дверь просящим стуком.

Почему он искал помощи именно в этом доме? Потому что за ним гнались рабмильцы. Потому что сюда принесли ноги, которым прибавили прыти хлеставшие на кладбище