Таящийся ужас 3 - Владимир Гриньков

— Это не так. — Ее голос дрожал, умолял.

— Именно так, и он продолжает болтаться у нас под ногами.

Снова слезы:

— Лэрри, я не знаю, что мне делать. Мне не нравится, когда ты так говоришь. Ты меня пугаешь. Ну скажи, как мне поступить? Я сделаю все, что ты мне скажешь.

Возникла пауза, пока он затягивался сигаретой и медленно выпускал дым, потом заговорил — медленно и мягко: Он надеялся на то, что телефонистка их не подслушивает; это был его шанс, и он намеревался им воспользоваться.

— Дженис, с ним что-то надо делать. Пока он существует, это никогда не кончится.

— Я тебя не понимаю.

— Понимаешь, понимаешь, — терпеливо увещевал он. — Все ты понимаешь. Существует только один вариант: или он, или я.

Он услышал ее судорожный вздох. Деваться ей было некуда. Разумеется, будут протесты, возражения, но он ясно понимал, что она уже на крючке.

— Лэрри, но это же полнейшее безумие.

— Я или он, — повторил мужчина. — Только так. Сегодня все должно быть решено.

— Но каким образом? Что ты предлагаешь? Чего ты от меня хочешь?

Могло показаться, что она задыхается и, лишенная сил, вот-вот пойдет ко дну.

— Он лежит там в полном бесчувствии, так? Ты сама говорила, что он, когда напьется, несколько часов беспробудно спит. Все будет очень просто. Ты сказала, что никто не видел, как он входил в дом. На улицах никого нет. Таким образом, никто ничего не узнает.

— Но как? — Мужчина почти физически ощутил давление ее голоса, таким он показался ему напряженным, даже жестоким.

— У тебя на кровати лежит большая подушка. Та самая, которую я тебе подарил, когда снимался в Атлантик-Сити.

— О, Лэрри, нет. Я не могу, не могу… — Она быстро уловила его мысль.

Он продолжал, словно ничего не слышал:

— Ты пойдешь и возьмешь эту подушку, Дженис. Сама говорила, что он такой маленький, а голова так и вовсе как кокосовый орех. Так вот, накрой его лицо подушкой и подержи так минут пять.

— Лэрри, прошу тебя…

— Он и так уже почти мертв, так сделай все, чтобы он — умер окончательно.

На сей раз послышались уже настоящие рыдания — вся ее боль, все ее смятение рвались к нему по проводам, преодолевая тысячи миль расстояния. Он решил немного выждать. По потолку медленно проплыла искаженная тень от фар проехавшей машины. Его окружала ночь, наполненная неясными шорохами. Он внимательно всматривался в тлеющий огонек сигареты.

— Лэрри… — послышался ее умоляющий голос.

— Дженис, я уже все сказал. Ты сама сотни раз желала ему смерти, и сейчас у тебя появилась такая возможность. Он тенью нависал над всеми счастливыми минутами, которые у нас с тобой были.

— Но ведь он же живой… он мой муж.

—. Он — наше проклятие, вот и все. И навсегда им останется, если ты сейчас не сделаешь так, как я тебе говорю. — Он снова умолк в надежде на то, что молчание передаст ей все его нетерпение и гнев. А когда снова заговорил, слова его зазвучали уже жестко:

— Мне больше нечего тебе сказать, Дженис.

— Лэрри! — закричала она. — Лэрри, пожалуйста, не вешай трубку. Пожалуйста, Лэрри, я покончу с собой, если потеряю тебя.

— Тогда делай так, как я сказал.

— Да, да, что угодно… Но мне страшно. Мне надо, чтобы ты был здесь. Я хочу чувствовать объятия твоих рук…

— Скоро… очень скоро, — успокаивающе проворковал он.

— Я вся дрожу, прямо как какая-то девчонка. У меня лицо распухло на том месте, где он ударил меня. Видел бы ты…

— Дженис, возьми подушку. Иди и возьми ее. Освободись от него раз и навсегда.

— Взяла. Дорогой, я люблю тебя. Скажи, что ты меня тоже любишь.

— Я люблю тебя, — проговорил мужчина. — Представь, что я сейчас рядом с тобой.

— Да, да, мы вместе.

— Ну, иди, беби, я подожду тебя.

— Лэрри…

— Не надо больше слов. Помни, кем он для нас — является. Кончай с этим. А я побуду здесь и подумаю пока, что делать дальше.

— И мы больше никогда не расстанемся?

— Никогда.

— О Боже, я боюсь… — Ее снова охватила слабость.

— Ради меня, беби. Ради нас. Я люблю тебя.

— Сейчас, сейчас я сделаю это, — сказала женщина. — Подожди меня.

Он слышал, как трубка ударилась о стол, затем наступила тишина. Закурив вторую сигарету, он пустил дым в темноту, потом вытянул руку, чтобы посмотреть, не дрожат ли пальцы, но в комнате было слишком темно, и он ничего не разглядел. Трубка была по-прежнему плотно прижата к уху, и он мог даже слышать, как по проводам до него доносится тихая мелодия. Наверное, она так и уснула при включенном приемнике — не раз уже такое было. На память пришел маленький белый радиоприемник, стоявший рядом с его кроватью. Какой невинной показалась ему сейчас эта музыка, звучавшая безо всякой связи с тем, что происходило в эти минуты. По руке скатилась струйка пота. «Интересно, — подумал он, — какая сейчас в Нью-Йорке погода?» Он курил и ждал, ждал и курил. В какой-то момент ему даже почудилось, что он услышал неясный шорох, потом вроде бы разобрал приглушенное рыдание.

Он даже не представлял, сколько времени так просидел. Чуть позже телефон стал казаться ему продолжением его самого, превратившись в такой же жизненно важный орган, как рука или нога. Музыка сменилась полной тишиной! Словно все звуки, все колебания, происходившие за три тысячи миль от него, замерли навеки, оставив уху лишь бестелесное, монотонное, мертвящее напряжение. Пот струился уже по груди, сердце бешено колотилось. Прошло не меньше пяти, нет, даже десяти минут. Ничего… ничего… а потом ее голос — слабый, потусторонний, почти неживой:

— Лэрри?..

— Дженис?

— Все кончено, Лэрри. Он мертв. Я убила его. Как ты и сказал. Мне показалось, что я просто уложила его спать. Он был такой маленький, совсем тихий и спокойный…

— Ты уверена, что все в порядке?

— Даже более того. Я поднесла ему ко рту карманное зеркальце, как в кино делают. Ни малейшего следа. Он умер. — Слова прозвучали жестко, обреченно. — Поговори со мной, Лэрри. Здесь так тихо. Пожалуйста, прошу тебя, ну скажи что-нибудь.

— Тебе не о чем беспокоиться.

— Он так и лежит там — такой маленький, неподвижный…

— Дженис, поверь мне, когда-то это надо было сделать.

— А когда ты приедешь домой?

— Раньше, чем ты об этом подумаешь.

— И ты никогда больше не оставишь меня одну?

— Я же сказал тебе — никогда.

— Извини, но мне очень хотелось услышать от тебя эти слова, вот и все. А что мне теперь делать?

— Сними с кровати одеяло и накрой его им.

— А потом?

— Убедись в том, что на улице никого нет. Потом подгони машину как можно ближе к дому и быстренько запихни его в багажник.

— Боюсь, я не справлюсь…

— Должна справиться. Сама же говорила, что он щуплый и совсем не тяжелый.

— Дорогой, мне страшно.

— Я полагаюсь на тебя, Дженис.

— Я люблю тебя, Лэрри.

— Ну начинай, начинай.

— Да, хорошо, только скажи, как все это будет?

— Все будет прекрасно.

— И ты через месяц вернешься домой?

— Да.

— И мы поженимся?

— Ну конечно.

— И ты будешь любить меня? Никогда-никогда не оставишь одну?

— Нет.

— А ты станешь великим артистом. И каждый вечер, когда ты будешь приезжать с работы, тебя будет поджидать готовый ужин. И в доме будет все прибрано. Мы выпьем вина и будем без конца целоваться. Скажи мне, что все так и будет.

— Дженис…

— Скажи, прошу тебя. Мне это так необходимо. Я ведь убила его. Убила своего бедного пьяного мужа. Ему было только сорок три года…

— Разумеется, все именно так и будет. В точности как ты сказала. Я приеду домой, как только смогу.

— Именно это я и хотела услышать. Я все сделаю, как надо.

— Управишься с телом?

— Управлюсь.

— Когда уложишь его в Машину, поезжай по шоссе Ист-Ривер. Только позаботься о том, чтобы он был укрыт одеялом. Помнишь тот док, где мы останавливались? Неподалеку от Шестнадцатой улицы?

— Помню. Именно там ты меня впервые поцеловал. О, дорогой…

— Тот самый. Поезжай прямо туда. Убедись в том, что там никого нет, а потом сбрось тело через парапет. После этого садись в машину и оставь ее в нескольких кварталах от дома. Не забудь надеть перчатки. Домой возвращайся пешком.

Наступило молчание.

— Дженис, ты меня слышишь? Все это надо проделать очень быстро.

— Я слышу тебя, — прошелестел голос женщины.

— Ну и умничка, дорогая.

— Я сделала это ради тебя, Лэрри. Я никогда бы не пошла на такое ради кого-то другого.

— Я знаю, беби, знаю, — проговорил мужчина, лаская ее своим голосом.

— Ты — частичка меня, а я — частичка тебя.

— Я тоже так думаю. Только тебе надо поспешить, пока не рассвело.

— Ты позвонишь мне?

— Через час. К тому времени ты должна управиться.