Таящийся ужас 3 - Владимир Гриньков

Лим Чонг снова наклонился над ним — тот же мерзкий запах донесся до носа Харрисона, когда старик зашептал ему в ухо:

— Нет, сэр. Ваши деньги нам не нужны.

Харрисон начал понимать суть происходящего лишь тогда, когда почувствовал резкую боль на лбу — ловким движением Лим Чонг сделал острым как бритва ножом глубокий надрез прямо над линией роста волос.

Теперь он все понял. Харрисон сопротивлялся как безумный, но ничего не мог поделать. Он стал громко кричать, звать на помощь Кларка, а когда никто так и не появился, отчаянно, дико завопил. Потом еще и еще…

Боль становилась невыносимой. Он чувствовал, как с его черепа сдирают волосы, а вместе с ними и весь скальп, вслед за этим ощутил теплую, густую струю крови, заскользившую вдоль шеи, потом еще одну — стекавшую по лицу и попавшую в глаз, отчего все вокруг подернулось пеленой красноватого тумана. Крики его достигли своего апогея, сердце в груди стучало подобно кузнечному молоту. Обуявший его страх стал настолько громаден, что почти парализовал даже самое малейшее движение. Он больше не находил в себе сил продолжать эту бесполезную борьбу и лишь чувствовал, что ему стало трудно дышать. Крики постепенно переросли в хныкающие, булькающие мольбы о пощаде, пока наконец не превратились в хриплые, задыхающиеся рыдания. Он заплакал как ребенок, соленые слезы смешивались на губах с потеками крови.

Послышался быстрый скрежещущий звук, и Харрисона охватила боль, пронзившая каждый нерв его тела, — Лим Чонг принялся надпиливать черепную кость. Он содрогнулся от ужаса и, отказываясь верить своим глазам, уставился на крошечные белые крупинки — опилки его собственного черепа, которые стали покрывать пол у его ног.

Харрисон застонал и закатил глаза кверху. Там он разглядел несколько зловеще улыбающихся лиц, все омерзительно желтые в свете масляной лампы. Но самое ужасное было то, что среди них он разглядел лицо Кларка. Потом заметил, как каждый из них алчно поднял похожую на лапу руку и потянулся к его голове. Несколько секунд их ладони оставались вне поля его зрения, но все же ему удалось краем глаза заметить, как две из них принялись жадно запихивать в рот серовато-кровавую, губчатую массу. Потом все покрылось мраком.

Кларк медленно вел машину по направлению к городу. Теперь он точно знал, что никогда не вернется в Англию. Бизнес его развивался успешно, а тайны Востока попросту завораживали.

Джон Бурк

Ты не посмеешь

Она всегда предсказывала, причем в самых презрительных и обидных выражениях, что из них двоих он умрет первым. По ее словам, он не доживет даже до пятидесяти, она же, будучи все еще достаточно молодой и привлекательной, снова выйдет замуж, но при этом отыщет себе такого мужчину, которого будет за что уважать. Да, уж в следующий раз это будет настоящий мужчина!

Как-то он попытался было остановить поток ее бесконечных насмешек и спросил, как, по ее мнению, следует поступить ему, если первой на тот свет все же отправится она.

В конце концов, разве можно исключать возможность какого-нибудь несчастного случая? Ведь ему тогда придется всерьез задуматься о судьбе детей. Майкл уже имел возможность несколько раз доказать, что вполне способен сам о себе позаботиться, зато двенадцатилетняя Кандида с ее хитровато-лукавым и в общем-то довольно трудным характером представляла собой некоторую проблему. Девочка всерьез пристрастилась к чтению сомнительных американских триллеров, в изобилии стоявших на полках публичной библиотеки, и еще кое-каких, не менее низкопробных и скандальных книжонок, которые, несмотря на существовавший в семье запрет, покупала на свои карманные деньги. Запрет был наложен отцом, тогда как мать посмеивалась над его строгостью и советовала не быть таким ханжой.

— Я в ее возрасте глотала их пачками, — как-то сказала она. — Абсолютно все подряд, что могла отыскать. И мне они пошли только на пользу.

— В самом деле? — спросил он не подумав, поскольку дал ей повод наброситься на него с новым потоком едких насмешек.

Обычно Кандида читала подобные книжки тайком, но иногда явно назло ему бравировала своим увлечением.

В голове у девочки тоже постоянно происходило что-то странное: она то выступала с ожесточенными нападками на кого-нибудь, а то погружалась в пучину долгого, загадочного молчания. Мать же то сюсюкала и заигрывала с ней, то набрасывалась с гневными упреками и бранью. Она сама часто провоцировала Кандиду на вспышки раздражения, после чего наотмашь хлестала ее по лицу и поднимала страшный крик, а потом, когда подобная сцена начинала основательно действовать Роберту на нервы, обе со слезами кидались друг другу в объятия. Лаура искренне верила в справедливость и целесообразность частой смены сильных эмоций и утверждала, что дети больше любят родителей именно такими, чем если они читают им скучные и холодные нотации. Да и вообще такие люди нравятся окружающим гораздо больше.

Но если всему этому неожиданно наступит конец, если она не сможет больше то щебетать, то полыхать от ярости, а то поливать его ядом своей желчи и в общем вести себя именно так, а не иначе, ибо этого самого «иначе» Для нее попросту не существовало, — то что тогда?

— Тогда мне придется снова жениться, — проговорил он, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный, даже будничный тон.

— Надеешься, что можешь кому-то понадобиться?

— Меня бы это не удивило.

— Хочешь сказать, что уже имеешь кого-то на примете?

Подобный вариант был явно ей на руку, поскольку позволял обрушиться на него с новым шквалом едких, подколов. Но и он испытывал какой-то извращенный соблазн подкидывать ей подобные поводы: в любом случае атаки следовали по другому, отличному от привычного русла. Впрочем, все эти стычки представляли собой полнейший абсурд.

— Нет, конечно, — сказал он.

— Я тоже всерьез на это не рассчитывала.

— Но если я и в самом деле останусь один с детьми…

— Ты не посмеешь, — заявила она. — Жениться снова? Ты не посмеешь.

Ему следовало бы давно понять, что все подобные разговоры ни к чему не приведут. Как, впрочем, никогда и не приводили. Да и нелегко было вообще вести эти разговоры о смерти. Разве люди всерьез помышляют о своей кончине, когда им всего-то под сорок?

— В любом случае, — подвела итог Лаура, — этого не случится. — И тут же в очередной раз произнесла свое счастливое пророчество: — Ты умрешь раньше меня.

И все же первой умерла именно она. К своей сороковой годовщине она была уже мертва, а он остался с Майклом и Кандидой.

«Ты не посмеешь…»

Но он посмел.

Меньше чем через год он женился на Джанет. Зыбкое напряжение, которое царило при жизни Лауры, сменилось после ее смерти своеобразным оцепенением. В доме поселилось тепло и расслабленность, когда можно было приятно потянуться всем телом, а заодно и облегчить разум.

Лаура была высокой светловолосой женщиной. Вне зависимости от текущей моды она предпочитала носить свои длинные волосы распущенными — красивая шелковистая грива, которой она очень гордилась. На спине между лопатками у нее росла узенькая полоска светло-золотистого пушка, и она постоянно рассказывала об этом, причем не только друзьям, но и почти незнакомым людям, равно как и не упускала ни малейшей возможности продемонстрировать им эту достопримечательность своего тела. Будучи в купальнике, она неизменно подставляла спину солнцу и при этом едва заметно подергивалась, чтобы лучи могли вволю поиграть на этой поросшей поблескивающим волосом пикантной полянке. Ей нравилось поддразнивать собеседников, заявляя, что, дескать, в этой особенности таится нечто специфическое и безумно сексуальное.

— У Роберта, — при этом она делала в сторону мужа жест, преисполненный отчаянной терпимости, — вообще нет нигде волос. Да-да, мои дорогие, нигде.

Замуж за Роберта Лаура вышла с целью избавиться от общества своей тучной, вялой и трогательно невежественной мамаши, которую она искренне презирала. Однако после смерти старой женщины принялась говорить о ней со все нарастающей любовью. Чуть ли не в одночасье она убедила себя в том, что они были просто идеальной матерью и дочерью и что ей следовало бы больше и почаще прислушиваться к ее мудрым советам.

— Что и говорить, замуж я вышла слишком рано. Но я отнюдь не виню Роберта — просто у меня не было ни малейшей возможности поступать так, как я сама считала необходимым.

Разумеется, ей бы надо было встретить на своем жизненном пути какого-нибудь повесу международного масштаба, чтобы он возил ее с собой по белу свету, а сама она между тем занималась бы исключительно горнолыжным спортом и серфингом. Тогда она чувствовала бы себя превосходно, она была просто уверена в этом. Она даже могла бы стать чемпионкой по теннису, не повстречайся ей Роберт, который подчинил ее себе и эмоционально, и физически, потом и вовсе «наградил» двумя детьми. У них не было ничего общего, но она, к сожалению, слишком поздно это поняла.