Убийца где-то рядом... Смерть в белом галстуке - Дженет Керд

— Ни слова не сказав своему дяде?

— Да.

— А лорд Роберт?

— Лорд Роберт своим пронзительным, необыкновенно высоким голосом спрашивает у Димитрия, не видел ли он миссис Хэлкет-Хэккет. Я как сейчас вижу и слышу его — собственно, это последнее, что я там увидел и услышал, прежде чем двойные двери захлопнулись за мной.

Глава XIV

Дэйвидсон отступает

— Сценка довольно колоритная, — сказал Аллен.

— В конце концов, прошло не так уж много времени, — ответил Дэйвидсон.

— Выйдя из дома, вы на улице больше никого не заметили, или все уже разошлись?

— Вместе со мной выходила группа молодых людей. Обычная суета по поводу такси, объяснение с фонарными лакеями и швейцарами. Ох эти фонарщики! Они действительно — напоминание о былом великолепии[39]. Когда прыгающие огни их фонарей выхватывают из темноты бледные, почти шальные физиономии натанцевавшихся до упаду гостей, так и кажется, что сейчас по ступеням сойдет сама Миламент, а такси превратятся в портшезы. Однако долой фантазии! Мне не след отвлекаться на них. Швейцар вызвал три такси, и группа молодежи тотчас заполнила их. Он уже принялся подзывать такси для меня, как вдруг к своему ужасу я увидел на другой стороне улицы «роллс-ройс». Стекло было опущено, и в нем, точно гримасничающая сивилла, виднелась Люси Лорример. «Сэр Дэниел! Сэр Дэниел!» Я повыше натянул шарф, но тщетно — услужливый лакей мне тут же напомнил: «Сэр, вас леди зовет». Все, что оставалось, — пересечь улицу. «Сэр Дэниел! Сэр Дэниел! Я жду вас. Есть нечто крайне важное. Я отвезу вас домой и по дороге расскажу…» Невозможная женщина. Я же знаю, что имеется в виду. У нее постоянно где-то болит, а где — неизвестно, и как тут ей не воспользоваться удобным моментом для консультации со мной! Я должен идти. Она прямо-таки агонизирует. Я лихорадочно размышляю, и к тому моменту, когда я подхожу к машине, я уже знаю, что сказать. «Леди Лорример… не могу сейчас уделить вам внимание… премьер-министр… у него внезапное недомогание…», и, пока она переваривает услышанное, я поворачиваюсь и, точно заяц, уношусь в туман.

В первый раз со времени происшедшей трагедии Аллен засмеялся. Дэйвидсон озорно взглянул на него и продолжил свою историю:

— Я бегу, как не бегал со времен моего детства в Гренобле, слыша позади голос, который, конечно же, предлагает мне довезти меня на Даунинг-стрит быстрее ветра. К счастью, туман густеет. По пути я начал оглядываться в поисках такси. Впрочем, тщетных. Я услышал звук автомобиля и спрятался в тень. Мимо проехал «роллс-ройс». Я вышел из укрытия. Наконец такси! Оно двигается где-то сзади. Вижу еле брезжущий свет фар. Слышу плохо различимые голоса. Вот такси остановилось, потом едет в мою сторону. Занято! Mon Dieu, ну и ночка! Я шел и уговаривал себя, что рано или поздно, но такси найду. Ничего похожего! К этому времени, полагаю, разошлись уже все гости. Бог знает, который час, несколько такси мне встречаются, но все заняты. Я шел от Белгрэйв-Скуэр до Кадоген-Гардене и уверяю вас, дорогой мистер Аллен, никогда так не наслаждался прогулкой. Я чувствовал себя клоуном средних лет в поисках приключений. И то, что я не нашел ни одного, не имеет ни малейшего значения.

— Если я не слишком ошибаюсь, — сказал Аллен, — от приключения вас отделял миг. Да и приключение, наверное, не то слово. Полагаю, мимо вас, сэр Дэниел, проехала трагедия, а вы ее не узнали.

— Да, — ответил Дэйвидсон, и голос его внезапно упал. — Да, я верю, что вы, по всей видимости, правы. Это вовсе не забавно.

— Это было такси. Какой дорогой вы пошли, сбежав от леди Лорример?

— Направо.

— Сколько вы прошли прежде, чем услышали такси?

— Понятия не имею. Это невозможно определить. Сотни четыре ярдов. Не так уж далеко, потому что я еще останавливался и прятался от Люси Лорример.

— Вы сказали, что слышали голоса. Вы узнали их?

Дэйвидсон помолчал, задумчиво глядя на Аллена.

— Понимаю, как это важно, — проговорил он наконец, — и прямо-таки боюсь отвечать. Мистер Аллен, могу сказать только одно. Я, правда, не слышал слов, но когда эти голоса донеслись до меня сквозь туман, я сначала решил, что один из них женский, а потом отказался от этой мысли и понял, что он принадлежит мужчине. Это был высокий голос.

— А другой?

— Ну этот-то был, безусловно, мужской.

— Не припомните ли еще что-нибудь — все, что хотите, — в этом происшествии.

— Нет, ничего. Кроме, разве, того, что, когда такси проехало мимо, я подумал, что оба пассажира — мужчины.

— Так. Вы подпишете нам показания?

— Об этих поисках такси? Разумеется.

— Не могли бы вы сказать мне, кто оставался в Марздон-Хаус, когда вы уходили оттуда?

— После шумной группы молодежи, ушедшей одновременно со мной, там оставалось очень мало народу. Дайте подумать. Там был сильно подвыпивший молодой человек. Мне кажется, его зовут Персиваль, он вышел из буфетной прямо передо мной и направился в гардеробную. Кто-то и еще был. Кто же? Ах, да, там была странная маленькая дама — по-моему, она чувствовала себя не в своей тарелке. Я ее еще раньше приметил. Она ничем особенным не выделялась и не привлекла бы внимания, если бы не то обстоятельство, что почти всегда она была одна. Она в очках. Вот, пожалуй, все, что я могу сказать вам о ней. Да, и еще то, что я видел, как она танцевала с лордом Робертом. Вспоминаю, что она смотрела, как он спускается по лестнице. Возможно, она была по-своему признательна ему. Она могла бы вызвать и сочувствие, если бы не ее невозмутимость. Я бы не удивился, если бы оказалось, что она работает в этом доме. Возможно, бывшая гувернантка Бриджет, возможно, компаньонка леди Каррадос. Мне кажется, я даже встречал ее на этом балу. Но где? Не помню.

— Бал, полагаю, получился в высшей степени удачным?

— Да. Леди Каррадос родилась под звездой гостеприимства. Я никогда не переставал удивляться, почему один бал проходит на редкость успешно, а другой с тем же оркестром, с тем же поставщиком, с теми же гостями — на редкость неудачно. Надо сказать, что леди Каррадос прошлой ночью неважно себя чувствовала.

— Вы имеете в виду, что ей было нехорошо?

— Значит, вы слышали об этом. Мы постарались не поднимать шума. Да, как и все матери, она сильно переутомилась.

— Она по поводу чего-то переживала, как вы думаете? — спросил Аллен и, увидев, как поднялись брови Дэйвидсона, добавил: — Тут все имеет значение. Иначе я не спросил бы.

— Должен сознаться, не могу себе представить, каким образом недомогание леди Каррадос может иметь хоть что-то общее со смертью лорда Роберта Госпела. У нее нервное истощение, и она чувствовала себя морально угнетенной. Как бы то ни было, а ничего хорошего ей это не принесет, — добавил Дэйвидсон словно про себя.

— Видите ли, — сказал Аллен, — в делах подобного сорта приходится рассматривать любое, в том числе предполагаемое, отклонение от нормы. Согласен, в данном случае отклонение может быть и совершенно несущественным. Но, увы, так будет со многими фактами, которые нам удастся выяснить. Если их нельзя будет привести во взаимное соответствие, значит, от них придется отказаться. Это обычная практика.

— Не спорю. Ну-с, могу вам только сказать, что я заметил недомогание леди Каррадос, порекомендовал ей пойти и прилечь в женской гардеробной, которая, как я понял, располагалась на верху здания, и прислать за мной служанку, если во мне возникнет надобность. Так как ко мне никого не прислали, я сам принялся ее разыскивать, но найти не смог. Позже она подошла ко мне и сказала, что чувствует себя лучше и не надо о ней беспокоиться.

— Сэр Дэниел, пришлось ли вам видеть, как этот поставщик, Димитрий, возвращал леди Каррадос ее сумочку?

— Нет, не помню. А что?

— Я слышал, что прошлой ночью в какой-то момент она решила, что потеряла ее, и была чрезвычайно расстроена.

— Мне она ничего об этом не говорила. Это вполне могло сказаться на ее самочувствии. Сумочку я видел. У нее необыкновенно изящная застежка с изумрудами и рубинами старой итальянской работы — чересчур изысканное украшение для абсолютно безвкусной вещицы. Но сейчас у людей нет никакого вкуса к гармоничным украшениям. Никакого.

— Я обратил внимание на эту вашу лошадь. Вы, разумеется, истинный знаток прекрасного. Простите, если я на миг отвлекся от дела — но солнечный луч так эффектно высветил эту лошадку! Красная роза и охра! У меня страсть к керамике.

Лицо Дэйвидсона прояснилось, и он с жаром принялся рассказывать о том, при каких обстоятельствах он приобрел свою лошадку. Он прикасался к ней, точно к розе. Они с Алленом окунулись в трехтысячелетнюю историю золотой эпохи гончарного дела, а инспектор Фокс сидел молчаливо с видом доблестного Кортеса[40], держа на коленях свой открытый блокнот, и на его широком серьезном лице сохранялось выражение спокойной терпимости.