Черноморские казаки (сборник) - Прокопий Короленко

В том же году повелено было: командировать один пеший полк черноморских казаков в Крым, в команду адмирала де Траверсе, — выбрав для этого людей, способных к мореходству и действию на судах пушками.

Атаман Бурсак, получив предписание министра военно-сухопутных сил от 2 февраля 1807 года, сформировал экстренно 9-й пеший полк, под командою подполковника Паливоды. Полк этот, переправившись чрез Керченский пролив в Ениколь, двинулся по приказанию адмирала де Траверсе 10 марта форсированным маршем в Херсон. Отсюда Паливода отправился с полком, на судах, морем к Дунаю для службы на 23 канонирских и трех разъездных барказах, под наименованием 3-го морского полка [219].

Во время военных действий с турками подполковнику Паливоде поручено было подойти к береговым турецким батареям и уничтожить их внезапным нападением. Неустрашимый Паливода, выбрав, на 12 мая, бурную ночь, пустился под разыгравшуюся с вечера погоду по Дунаю, к турецким берегам; но буря расстроила барказы казаков; сам Паливода был отнесен течением под турецкие батареи. На рассвете турки, увидя казачий барказ, бросились к нему. Несмотря на отчаянное сопротивление черноморцев, борьба оказалась слишком неравною: Паливода и с ним многие казаки были убиты, другие ранены, а уцелевшие взяты в плен [220].

На место Паливоды, по требованию Дюка де Ришелье, был отправлен войсковой старшина Матвеев.

9-й пеший полк, участвовавший во многих делах под стенами турецких крепостей и на водах Дуная, постоянно отличался храбростью и отвагой. Достойный предводитель черноморцев, Матвеев, был награжден за свои подвиги: чином подполковника и орденами Св. Георгия 4-го, Св. Анны 2-го и Св. Владимира 4-го классов. По заключении с турками мира и по сдаче полка сыну атамана, войсковому полковнику Бурсаку, он возвратился в войско в 1812 г. Бурсак, приняв от Матвеева 9-й пеший полк, поступил с ним в дунайскую армию адмирала Чичагова. По соединении этой армии с армией Тормасова он был откомандирован генералом Лидерсом, в числе прочих войск из Молдавии, для прикрытия транспортов, двигавшихся из Волыни, Подолии и Украйны; но Кутузов, узнав о понесенных полком больших потерях, в 1813 году, возвратил его в войско [221].

Во время турецкой войны Усть-Дунайского-Буджакского войска хорунжий Иван Губа находился под г. Измаилом; желая оказать свое усердие России, он явился к генералу Михельсону с бывшими при нем казаками и с четырьмя собственными судами. За отличную службу в русской армии, за мужество и храбрость, он, по ходатайству барона Мейендорфа, был награжден чином полкового хорунжего, а в конце 1808 года, по повелению Дюка де Ришелье, Губа с буджакскими старшинами и казаками, в числе 400 человек, прибыл в Черноморское войско, принял присягу на верность службы и включен, со всеми выходцами, в число казаков.

Кроме Губы, в 1807 году, по распоряжению Ришелье, доставлено в Черноморию еще до 50 турецких запорожцев, вышедших из Килии. Они также были зачислены в Черноморское войско.

В продолжение блокады Браилова и по покорении сей крепости некоторые из находившихся там турецких запорожцев, не желая, по капитуляции, заключенной о сдаче Браилова, последовать за турками, явились к нашим военачальникам добровольно, с просьбой принять их, как и других, в Черноморское войско. Михельсон принял их и, кроме того, вызывал и остальных турецких запорожцев в подданство России. Он даже ходатайствовал о возобновлении на Дунае Запорожской Сечи, но ходатайство его, конечно, не могло быть уважено. Вообще, в продолжение этой войны много переходило к нам турецко-подданных запорожцев, заблудшихся сынов Днепра [222].

Недовольные запорожцы, уходя некогда из России, пели:

Прийшли до Тураса,

Та й вклонидися низько:

«Ой дай же нам землю

Та й коло гряници близько».

«Як будете, хлопци,

Мини вирно служили,

То дам я вам землю

Та по прежнему жити».

«Дарую вам землю,

Ще й обидна лиманы,

Ловите, хлопци, рибу,

Та справляйте жупани!»

Опыт многих лет доказал, что жизнь в Турции полюбилась не всем. Мы видели уже, что во время турецкой войны 1787–1791 года турецкие запорожцы переходили к нам целыми партиями; и теперь, несмотря на прожитые вне отечества десятки лет, родина вновь тянула днепровских сынов с берегов Дуная, и только самые упорные остались под властью султана. Но и эти зачерствелые сердца, увидя в турецкую войну 1828 года русские войска, истосковались по родине. Неверные запорожцы тогда уже не десятками — как в первую, и не сотнями — как во вторую войну, а целым «войском», со своим атаманом Гладким, перешли в родную землю, святую Русь! Часть запорожцев осталась, правда, в Турции; но придет время, когда и последние скитальцы в чужой стране воротятся туда, где протекла их славная историческая жизнь. Не далее как года два-три назад я встретил турецкого запорожца, который, оставив в Турции своих детей, отправился вместе с женою в Россию, на богомолье в Киев, и уже не воротился в пределы Оттоманской Империи. А он говорил, что там было жить хорошо… Но, видно, отечество дороже всех чужеземных благ. Обратимся теперь к военным действиям на кубанской границе. Оттоманская Порта, начиная войну, ввиду развлечения наших военных сил посредством агентов из Анапы, взбунтовала закубанские горские племена. Они стали открыто нападать на кордонную линию, грабили казачьи хутора и селения, жгли запасы сена, и хотя несли чувствительный урон, но набегов своих не прекращали. 20 марта горцы, пользуясь слабыми силами в четвертой части кордонной линии, разграбили Курчанские хутора, многих жителей побили, а других взяли в плен; 22-го числа, приблизившись ночью на лодках к Кизильташскому лиману, напали на Стеблиевское селение, откуда увели до двадцати жителей; 24 марта, прокравшись через Кубань, зажгли и разграбили Титаровское селение [223].

Даже считавшиеся преданными нам черкесские владельцы сделались нашими врагами, и только весьма немногие из них остались спокойными; но и их дружба была крайне сомнительна.

Такое положение дел на границе заставило атамана Бурсака выдвинуть на кордонную линию из внутри Черномории все льготные строевые части казаков; старикам же и малолеткам приказал оберегать селения при Кубани, что было весьма тягостно для Черномории, и без того имевшей мало свободных и способных рук для поддержания своего благосостояния.

Поставив на границе крепкую преграду покушениям горцев, Бурсак хотел доказать им, что черноморцы, несмотря на разглашения турок о слабости казачьих сил на кордонной линии, попрежнему найдут дорогу в неприступные жилища черкесов. С этой целью Бурсак вошел в сношение с адмиралом маркизом де Траверсе, убеждая его в необходимости двинуться с отрядом в горы; де Траверсе приказал сделать закубанцам «репресаль». Начальником отряда был назначен генерал-майор Гангеблов; из Керчи и Ениколя собрались в Тамани десять рот 12-го Егерского полка и два гарнизонные батальона, с шестью орудиями легкой артиллерии. К этим частям предполагалось присоединить такое число черноморских казаков, какое, по местным обстоятельствам, будет возможно собрать, не ослабляя кордонной линии. Для крейсирования же у берегов Анапы, чтобы воспрепятствовать туркам давать помощь черкесам, назначен был фрегат «Златоуст».

Некоторые из этих распоряжений Бурсак считал несоответствующими положению дел на кубанской границе. Назначение в отряд регулярных войск, с начальником тоже из регулярных генералов, могло внушить горцам мысль о слабости Черноморского войска и подвинуть их еще на большие дерзости. Вот почему Бурсак, отклонив помощь регулярных войск, испросил у маркиза де Траверсе позволение предпринять экспедицию за Кубань с одним войском Черноморским.

Едва черкесы увидели, что черноморский войсковой атаман сдвигает силы Черномории на Кубань, как убедились в ложности уверений турок о бессилии казаков. Мятежные владельцы закубанского края явились 15 апреля с повинной головой к Бурсаку в Александровский пост. Бурсак приказал им явиться в Екатеринодар. Переговоры окончились тем, что некоторые закубанские владельцы дали присягу к покорности русскому правительству, и порукой за спокойствие кубанской границы оставили у нас заложниками князей Алкаса и Ахмета. Но это далеко не было выражением мирного расположения всего горского населения, и в особенности свирепых шапсугов, не имевших у себя народных представителей. Да и те немногие владельцы, которые условливались о сохранении мира, действовали так единственно от страха вторжения русских войск в закубанский край.

При предначертанном походе за Кубань, положено было не разорять владений присягнувших России горских князей. Генерал-майор Гангеблов, оставляя черноморцев действовать отдельно, 2 мая переправился с отрядом регулярных войск за Кубань. Бурсак, собрав у Староредутского поста шесть конных и четыре пеших полка, при восьми орудиях, 4 мая двинулся туда же навстречу Гангеблову. Пройдя по топким болотистым местам в землю шапсугов, он нашел аулы их пустыми; дал насупротив Копыла утомленным войскам своим отдых, и на другой день соединился с отрядом Гангеблова против Курок. Здесь оба начальника, после долгих совещаний, решились действовать одновременно обоими отрядами, над которыми главное начальство принял, по старшинству чина, Гангеблов.