Утро без рассвета. Сахалин - Эльмира Нетесова

Вырастить Митьку человеком я должен и перед памятью Марии. Конечно, Митянька многого не знает. Обо мне. Молод он пока. Боюсь, что поняв кое-что превратно, стыдиться меня начнет. Пусть возмужает окончательно. А тогда я открою ему все без утайки. Пусть решит сам. Я знаю, что нелегко мне придется в том моем, возможно последнем с ним разговоре. Но я его проведу. Он должен понять меня — мой сын, моя последняя радость.

Кстати, чуть не забыл, хотели его у меня забрать родственники. Вначале письма писали, а потом и через суд… А Митянька наотрез отказался ехать к ним. Меня единственным родственником признал. Отцом. И не захотел бросить меня. Правда, им нужен был не Митянька, а его квартира. Но это он понял сам. Я ничего не говорил сыну. Он сам решил. Как подсказало сердце.

И еще, Яровой, я долго ничего не знал о том, что случилось тогда. Скальпа убили. Но я узнал все подробности много позже. Я думаю, что в этом деле ты правильно разобрался. Скальп был паскудой, но стать ею ему помогли. Жаль мужиков. Не сдержались. И поплатились дорого. Не знаю, где они теперь. Они еще будут людьми. Они все поняли. Жаль, что это приходит к нам с опозданием, когда жизнь уже прошла. И ее уже не вернуть, как судно к берегу. Состарился экипаж. И матросы обессилели в шторме жизни. Слишком долгой была их схватка за жизнь. И спасению нет сил радоваться. На висках каждого из нас лежит седина опоздания. Ты прости нас, Аркадий. Мы живы. Но не в радость себе. У тебя уже утро. А у нас еще ночь. Мы дождемся рассвета. Но он не подарит нам молодость. А пробуждение, как и прозрение, всегда жестоко…»

Аркадий дочитал письмо. И снова перед глазами встал неприветливый берег Анапки. И одинокая фигура Кости, устало бредущего вдоль морского прибоя.

А вскоре пришло письмо из Каменского от Магомета[21]. Корявые буквы написаны неуверенной рукой:

«Недавно я был в отпуске на материке и виделся там кое с кем. Не «по делам». Встретились случайно. От них, если говорить честно, от бывших зэков, с какими вместе отбывал, узнал, что вы раскрутили дело по Скальпу. Слышал, что убили его Клещ и Муха. Вот видите, а вы меня подозревали. Я им не чета. Они ж «в законе» были. А я — нет. И не убивал я никогда никого, кроме барашков. Правда, Авангард был совсем ишак, зря он на них попер. Зря «заложил». Ненавидел он их. И меня тоже. Хотя я ему ничего плохого не сделал. Даже, наоборот, помогал выкрутиться. А он — сволочь. Если б я знал, что он такой, никогда бы и близко к нему не подошел.

Но сейчас все позади. Я по-прежнему живу в Каменском на Камчатке. Через год мне дадут пенсию. Хорошо, что здесь год за два идет. Успел заработать. Может, еще и отдохнуть успею. Пенсия у меня неплохая получится — сто двадцать рублей. Можно жить. Я даже домик себе купил. В своем же селе. С садом. Участок хороший. Самому можно было и на Камчатке дожить. Но я женился. Верней, помирился с Клавдией. Живем неплохо. Была она раньше ветреной бабой, но сейчас одумалась. Стала верной, меня любит. И не крутит, как раньше, с кем попало. Да и я этим грешил. Но теперь — все. Ведь у меня семья. И баба! Русская. Все мое село завидовать мне будет. А Клавдия неплохая хозяйка. Все умеет. Вот и по хозяйству теперь — свиней держим, мясо свое. Куры есть. Картошку растим. Рыбу ловим. Нужды нет ни в еде, ни в деньгах. Кажется жить еще три жизни можно на таком пайке. Да годы ушли, постарели мы. Упустили много. А теперь — жалей ни жалей — не вернешь. Последний год мы на Камчатке. Скоро поедем на солнце. Хватит Севера. Клавдия уже пенсию получает. Но и работает. Каждую копейку в дом несем, на будущее. А сколько его будет, кто ж знает!

В селе все по-прежнему. Я воду вожу. И в баню, и людям. Один Петро умер. Если б жил, наверное, так бы и не простило мне Каменское Геннадия. Но и этого не стало. Сейчас один за троих управляюсь. Еле успеваю. Зарабатываю хорошо. Вдвое больше, чем раньше. Да, люди не обижают. Эх, мне б по молодости такую жизнь. Отказа ни в чем, баба под боком. Никогда бы в беду не попал.

А знаете, что наш начальник милиции придумал? Меня почетным сделал. И не в шутку. Попадет к нему кто-то на пятнадцать суток, из молодых, он сразу меня к нему ведет, как наглядный экспонат бывшего преступника. И говорит: «Расскажи ему о местах заключения. О тех, кто там сидит. И расскажи, как ты туда попал».

Ну и рассказываю. Все. Это называется воспитанием наглядным примером, а еще начальник милиции это называет чисткой мозгов. Правда, после такого, никто вторично не попадал. Боятся. Не столько меня, сколько моей участи. Даже материться мужики разучились совсем. Не дерутся. Баб не колотят. Тихо живем. Двадцать семь таких разговоров было. А с позапрошлого года говорить стало не с кем. Не попадают мужики в вытрезвитель. А начальник милиции мне за эти разговоры грамоту дал. За воспитательную работу среди алкоголиков и правонарушителей.

Я ее на самом видном месте держу. В рамке. Под стеклом. Единственная она у меня, за всю мою жизнь, награда. Пусть хоть другим моя наука впрок пойдет. Чтоб они моего не знали.

Да, а еще знаете, те, с кем я говорил, теперь ко мне хорошо относятся. Не смеются, как раньше. Я ведь не то, что они, хорошего в жизни не видел. Даже Клавдия это поняла. Уважает меня. Я, когда Петро умер, первым человеком в селе стал. Мог бы на любой жениться. И моложе, чем Клавдия, и красивее, да не решился. Молодая жена — неверная. А мы с Клавдией уже остепенились.

Еще хотел написать вам вот что. После того, как вы приезжали к нам в Каменское, оказывается, не я один испугался, а и начальник милиции. Хотели к нам в село еще троих на поселение прислать, а начальник милиции уперся. Не согласился ни в какую. Сказал, что хватит с него и одного меня. Оно и верно, в вытрезвитель никто не попадает, о моей жизни знают все. Зачем других присылать? Мне одному уже делать нечего стало.

Да и боязно, а что если пришлют кого-нибудь из тех, кого я знаю? Всю мою авторитетность испортят. Я даже рад, что начальник милиции не согласился на новых поселенцев.

Чуть не забыл сказать вам, в Каменском за эти годы многое изменилось. Построили Новые дома. Двухэтажные. С паровым отоплением. В одном доме, в нижнем этаже, гостиница. Так что если теперь приедете, то будет где ночевать и помимо милиции.

Правду сказать, я поначалу боялся, а вдруг в этих домах и вода будет? Это же я первый понес бы убыток. Но нет. Воду не подвели. Грунт не позволил. Не те условия. Но вам, если вы приедете, я много воды привезу. И бесплатно. По знакомству. Раньше, чем другим. Ведь вы поняли, что я не был тогда виноватым. А других поселенцев у нас не будет. Так что ничего у нас не случится. Если когда-нибудь у вас будет свободное время, приезжайте к нам. Хотя бы в отпуск. Вместе порыбачим. Сходим на охоту. Места у нас красивые, сами знаете. А я здесь еще целый год буду. Встретимся, как люди. А если на Камчатку приехать не захотите, ведь это все же далеко, приезжайте ко мне в село. Встречу хорошо. Ведь я теперь не поселенец, а хозяин. Свободный человек. Я буду рад вам.

Приезжайте с семьей. Всем места хватит. Дом я купил большой. Из четырех комнат. И зарежу барашка к вашему приезду. А в моем саду будет много фруктов. Мне будет чем доказать, что старый Рафит умеет и любит жить, что не все еще кончено. Что жизни и последние годы можно прожить красиво.

Я не хочу стареть. Не хочу считать свои годы. Не люблю воспоминаний. От них становится холодно. Ведь ничто не вернуть. И все ж спасибо вам, что снято с меня пятно второй судимости. Я знаю, это не обошлось без вашего участия. Это вы помогли мне. Жаль, что не раньше.

Другую жизнь я начал и благодаря вам. Вы были предупреждением на будущее! И помня об этом, я всегда боялся оступиться. Боялся сделать что-то не то. Я очень дорожу своей свободой. Она — жизнь. Потому, ни с кем из прежних знакомых не поддерживаю никаких отношений и переписки. Прошлое я вычеркнул. Не было его у меня. Обидно только чувствовать себя рожденным на свет стариком. Но тут ничего не поделаешь.

Вы, наверное, не понимаете к чему это я вам написал? Зачем? Вам, может, и вспоминать обо мне неприятно. Но вы поняли, и не отняли последние мои годы. И я даже теперь радуюсь каждому дню. Я жив! Но потому, что есть вы! И я пишу вам. Приезжайте, Яровой. Старый Магомет будет рад вам, как своему утру, своей жизни».

Внизу Яровой прочел адрес, написанный крупными буквами.

А через несколько месяцев получил Аркадий письмо из совхоза «Октябрьский» от Семена[22]. Он торопливо вскрыл конверт.

«Здравствуй, Аркадий! Удивился? А я давно хотел тебе написать, да все не решался. Кто я такой, чтобы писать тебе? И все же осмелился. Прости нахальство. И не ругай. Решил немного написать о своем житье- бытье. Как видишь, я по-прежнему живу на Камчатке, в том же совхозе, работаю в том же качестве. Все идет по-прежнему. И в то же время прежнего ничего нет. У меня теперь растут два сына. Скоро Ануш родит и третьего ребенка. Не знаю, кто будет — сын или дочь. Теперь, конечно, можно бы и дочку. Ведь даже старший сын мой говорит, что во всем нужно соблюдать равновесие. И хочет сестру. А знаешь, у меня уже большие дети.