Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти - Луис Броули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Прежде чем может случиться физическая смерть, вы должны потерять сознание — тогда вы не будете знать, что происходит». Тема Джидду Кришнамурти о том, что мы «оттачиваем инструмент, который и является проблемой», приобрела новое звучание. «Нет такой вещи, как страх неизвестного. Вы боитесь потерять известное».
Была ещё одна область, в которой Юджи вторил Джидду Кришнамурти: он считал, что отношений между двумя существовать не может. Когда я зачитал Юджи его слова спустя секунды после того, как он их произнёс, мне показалось, что он мониторит мой прогресс больше, чем что бы то ни было. И он меня не поправил, не сделал никакого комментария, что само по себе было комментарием.
Пока я находился рядом с ним, меня постоянно мучил вопрос: «Почему мы должны ему верить, если он снова и снова повторяет нам, что он никому не верил?» По всей видимости, я не мог отпустить его, потому что я на него опирался. Классическая дилемма — вытаскивание одного шипа другим. Найти выход с помощью логики не получалось. Действительно ли было что-то такое в его присутствии, что влияло на всех нас? Возможно ли, что мы были просто неспособны рассмотреть это?
Надежда, как сорняк, растёт на любой почве.
Чем дольше я исследовал его биографию, тем больше мне начинало казаться, что я сам придумал историю его жизни, основываясь на слухах, дурача самого себя, занимаясь поисками улик в уже закрытом деле.
В относительном мире очень многое из того, что он говорил, было ложью. Но он жил в абсолютном мире, а в нём всё было неизвестным, непознаваемым и безымянным.
— Говорю же вам, вам не может быть интересно то, о чём я рассказываю!
Нам и не было интересно. По крайней мере, это было логично. Тогда откуда же возникал интерес? Как всегда, здесь мои логические рассуждения упирались в тупик. Они просто крутились в голове, не давая мне отдыха.
«По кругу бежал оборванный негодяй».
Он был слишком абсолютным. То, о чём он говорил, имело отношение к физической смерти. Его история жизни была доказательством его желания отбросить всё.
«Можете ли вы выбросить полотенце и повернуться спиной ко всей структуре?» Ответ: «Нет». «Вы не готовы совершить самоубийство!»
Конечно, великий учитель Гурджиев почти убил себя, пытаясь добиться того же, что и Юджи, но, похоже, у него ничего не получилось. У каждого своя судьба.
«Если и существует нравственный человек, то он никогда не будет говорить о нравственности и никогда не будет делать ничего безнравственного».
«Эго есть не что иное, как конфликт между правильным и неправильным, плохим и хорошим. Это абстракция, никакого эго не существует».
Он был вправе так сказать. Другие — нет.
*По мере приближения отъезда Юджи вопросы Мохана становились всё более быстрыми и напористыми.
— Юджи, кто слушает?
Он был как та собака, что гоняется за своим хвостом, выкапывая в процессе ямку. Казалось, Мохан думал, что если он будет задавать вопросы достаточно быстро, то натолкнётся на собственный ответ и вся конструкция развалится сама собой, но он никогда не доходил до этой точки.
— Как ты слышишь меня, когда я задаю вопрос?
— Ты разговариваешь сам с собой.
— Кто отвечает на вопрос, если Юджи там нет?
— Никто.
— Как я могу смотреть без мысли?
— Ты не можешь этого делать даже в течение секунды. Если это случится, ты умрёшь.
Раздражённый, но не сдающийся, Мохан продолжал:
— Ты можешь прояснить это раз и навсегда и дать это мне?
— Нет.
Доктор Свами нашёл объяснение побоев с духовной точки зрения. Мастера использовали битьё для того, чтобы помочь своим ученикам духовно расти. Юджи тут же взял это на вооружение.
— Ты слышал, что говорится в той книге, где Джидду Кришнамурти бил Дэвида Бома с целью его духовного продвижения? — говорил он, ссылаясь на несуществующий параграф в несуществующей книге. — Я ускоряю твою духовную практику!
Бац!
У меня такое ощущение, что в индийской традиции каждый поступок обязательно вписывается в ту или иную категорию. Это и восхищает и бесит одновременно, снова подтверждая тот факт, что ничего нового не происходит, всё уже давно известно и прописано. Ум только оттачивает своё мастерство по обнаружению уже знакомых вещей и залипает в них. Каждая вновь обнаруженная вещь становилась частью безумия, и вся комната превращалась в сумасшедший дом. Именно такое чувство возникало в присутствии Юджи. Кто был сумасшедшим, а кто — нет, зависело от выбранного угла зрения. Неэффективность мышления становилась явной в его пустоте, а проблески идей находили своё отражение в зеркале его жизни. Подобно наркоману, внутреннее знание требовало следующей дозы, и ещё одной, и ещё… Постоянно. Отпустить вопрос означало поставить под угрозу саму жизнь, и для того, чтобы избежать ломки пробуждения, мы продолжали снова и снова искать наркотик. Или он продолжал нас искать…
— Он бил Бома до тех пор, пока тот не сошёл с ума!
Я ещё не сошёл с ума. В качестве средства, помогающего мне оставаться в здравом уме, я использовал письмо. Это было моё оружие. Оно продолжало подкидывать дрова в пылающий огонь моего смятения. Его побои не наносили мне вреда. Они вызывали острые ощущения. Каждый раз моё эго получало шок, и это изумляло меня. Это как с грубыми словами:
Шлепок! = Твою мать! Удар! = Вот дерьмо!
До тех пор, пока он чувствовал, что вызывает во мне или других шок, он не останавливался.
Он снова и снова делал абсурдные заявления по поводу того, что у него растут новые зубы: «У меня не получается укусить вас словами, придётся кусать вас моими тридцатью двумя зубами!»
Когда-то святой Кабир сказал, что потратил жизнь, продавая зеркала слепым людям. Так и Юджи теперь всё время повторял: «Я полный и абсолютный неудачник!»
Он говорил, что понятия не имел о том, как оказался в том состоянии, поэтому что он мог посоветовать нам? Он не знал, как он сделал это. Он знал только, что «был вышвырнут»…
— Это история тела, вышвырнувшего Юджи вон!
ГЛАВА 57
«Умные люди — самые скучные и тупые люди, они самые легковерные».
С самого утра я получил три хороших удара наотмашь, после которых встал и ушёл. Я не мог уехать, потому что Йогиня оставалась здесь, хотя сам я был сыт происходящим по горло. Вокруг моей головы собралась туча комаров. Превосходная метафора. Юджи не останавливался, он продолжал движение, как заведённый механизм. Это было ненормально. Я хотел убраться оттуда к чёртовой бабушке. До отъезда оставалось недолго, но теперь к усталости и паранойе добавилась ещё паника Йогини из-за того, что одна женщина, как ей казалось, злилась на неё. В общем, напряжение испытывали все, а он постоянно подпинывал нас.
Люди, у которых было шесть недель, чтобы увидеться с ним, в массовом порядке пришли теперь, когда он собирался уехать из города.
Однако независимо от того, как я переживал происходящее, мысль о возвращении в Нью-Йорк угнетала меня ещё больше. Я устал от постоянных оскорблений, даже если они способствовали моему скорейшему духовному росту. Мои новенькие швейцарские очки, купленные за бешеные деньги, были слегка погнуты. Каждый раз, когда он смахивал их с моего лица, я боялся увидеть их разбитыми. На моём лице были царапины от его ногтей, а веки полыхали огнём — очевидно, из-за загрязнения воздуха.
Стоя снаружи под крышей зелёного цвета, я заговорил с коммунистом, о котором Чандрасекар рассказал мне несколько недель назад. Приятного вида мужчина пятидесяти с лишним лет, довольно бодрый, он обычно неделями тихо сидел среди других посетителей. Я спросил его, как он познакомился с Юджи. В течение долгого времени он активно занимался политикой. О Юджи ему рассказал его друг, но духовные люди его тогда не интересовали. Тогда Юджи посоветовал его другу: «Скажи ему, что я был женат и у меня четверо детей. Я знаю, как это — ласкать грудь женщины».
Услышать такие слова от человека, считающегося чуть ли не святым, было странно, и он пошёл посмотреть на него из любопытства. И вот уже тридцать лет смотрел.
— Юджи, все ли устремления одинаковы? — спросил молодой человек с искренним интересом. Юджи ответил что-то не в тему.
— Он эксперт по отвлечению нашего внимания, — заметил Маджор.
— Юджи, есть ли какая-нибудь разница между выбором и устремлением? — попытался он снова.
— Нет.
За этим коротким ответом последовала история о выборе шоколадных конфет, затем ещё одна левая история о молодой женщине, совершившей самоубийство, а затем:
— Сэр, между избирательностью и удовольствием нет разницы. Нет такой вещи, как удовольствие, и нет такой вещи, как боль. Вы хотите постоянно быть счастливыми. Ваше желание бесконечного счастья душит вас.
Его слова были остры как иголки, и они втыкали в наш запутавшийся мозг осколки непознаваемой мудрости. «Не называйте это мудростью!»
Одна женщина ходила к нему годами. Чувствуя, что, возможно, это последний раз, когда она имеет возможность спросить, она начала давить его вопросами о том, как достичь того, о чём он говорит.
