Золотая химера Борджа - Жюльетта Бенцони

Несгибаемый Уишбоун предоставил красавице дворецкого, который мог бы управлять королевским дворцом, и тот взял бразды правления в доме вместе с Ренатой, горничной мадам, и приходящей каждый день прислугой. В том же доме поселился еще и Джакомо, аккомпаниатор певицы.

Несмотря на чары, державшие Адальбера в плену, он порой чувствовал себя очень одиноким, даже если следовал повсюду за своей сиреной. А среди ночи у себя в гостиничном номере утешался только тем, что Уишбоун столь же одинок в своем «Рице». И тоскует не меньше.

Адальбер пытался работать над своей книгой о фараонах-женщинах, но, несмотря на то что Теобальд — мерзкий дезертир! — привез все необходимые документы, работа не продвигалась. Дело было, конечно, в атмосфере. Разве мог лондонский гостиничный номер сравниться с его кабинетом в Париже, уютным, обжитым, радующим трофеями раскопок… Стараясь убедить себя, что сделал правильный выбор и что жизнь его только здесь, он ставил пластинку своего идола на граммофон, который недавно купил, и в конце концов засыпал, убаюканный голосом, который пленил его. Наступало утро, и он отправлялся к Торелли. Он был счастлив видеть ее, а когда их видели вместе, преисполнялся настоящим блаженством.

В это утро, думая о том, что приближается Рождество, и задаваясь вопросом, что же подарить Лукреции, Адальбер вызвал такси и отправился в Челси. Он ехал раньше, чем обычно, собираясь сопровождать своего идола по магазинам. Лукреция любила делать покупки по утрам, и Адальбер решил, что посещение роскошных магазинов наведет его самого на удачную мысль.

Сегодня он чувствовал себя особенно счастливым: неустранимый Уишбоун уехал накануне в Париж, куда его призвали срочные дела. Впереди три или четыре дня, а может быть, и ночи, когда он будет наслаждаться радостями уединения… Серое небо и туман не омрачали радужных перспектив, которые рисовал себе Адальбер по дороге… Это Рождество может стать самым счастливым в его жизни! Если только Лукреция согласится и примет обручальное кольцо, которое он собирался ей подарить…

Хотя надо сказать, что египтолог все же не окончательно утратил разум и тихонько посмеивался над собой: «Ты ведешь себя как школьник, старина! Совершаешь одну глупость за другой. Но как же это приятно!»

И Адальбер даже что-то замурлыкал от удовольствия.

И вот он в Челси. И уже не на седьмом небе, а на земле. Перелет свершился в одно мгновение.

Целая толпа народу стояла перед изящным домом, который когда-то принадлежал художнику Данте Габриелю Росетти. Люди толпились возле привратника, словно это был митинг и тот собирался произнести речь. В толпе мелькали журналисты, а у дома стояла… полиция.

Сердце в груди Адальбера остановилось, его охватила паника: с богиней что-то случилось! Что?! Он выскочил из такси и побежал к привратнику.

— Что происходит, Хабарт?

— Полиция, сэр. Вы можете себе это представить? Полиция в доме! И не просто полиция, а старший суперинтендант Уоррен собственной персоной!

Адальбер не стал слушать дальнейшей болтовни, ринулся в дом, через три ступеньки взбежал вверх по лестнице, вихрем ворвался в желтую гостиную, приготовившись к самому худшему, раз был потревожен главный полицейский Лондона. Он бы, конечно, врезался в диван, не поймай его на лету Уоррен, который поставил гостя на ноги со своей обычной флегматичностью. Уоррен всегда был флегматиком, исключая те случаи, когда впадал в ярость. С Адальбером они были старыми знакомыми.

— А-а, Видаль-Пеликорн! Вы пришли как нельзя кстати. Я как раз собирался вас разыскивать.

Сохранившаяся у Адальбера малая толика хладнокровия помогла ему выговорить:

— Добрый день, Уоррен. Похоже, несчастный случай. Неужели…

Он не решился произнести слово, которое нисколько не смутило полицейского.

— Убийство? С чего вы взяли?

— Но… толпа народа… полиция… Ваш приезд, конечно, оправдан известностью госпожи Торелли…

— Успокойтесь. Никто не умер, и вы не отыщете во всем доме ни капли крови, если только кухарка не порезала палец, готовя тосты к завтраку. Впрочем, кроме кухарки и мажордома, здесь и нет никого.

— Что значит никого?

— Все обитатели уехали этой ночью, оставив мажордома, шофера, кухарку и ее кота.

— Куда уехали? — едва сумел выговорить Адальбер, не веря своим ушам. — Не может быть. Мне ничего не говорили…

— Конечно, не говорили. Остерегались. Думаю, они получили какое-то важное сообщение и ударились в бегство.

— Бегство?! Почему вы повторяете это слово? От кого им пришлось бежать?

Уоррен в сером плаще с пелериной, более чем когда-либо похожий на птеродактиля, покосился на Адальбера желтым глазом.

— А какое бы слово вы употребили в данной ситуации? Видите ли, какой-то неизвестный, но удивительным образом осведомленный человек предупредил Торелли, что этим утром ее должны арестовать. За убийство.

Известие буквально сразило бедного египтолога. Он побледнел, позеленел, рот у него приоткрылся, будто ему не хватало воздуха, и бедняга непременно рухнул бы на ковер, если бы Уоррен не подхватил его на лету и не усадил в кресло. Потом он ослабил на Адальбере узел галстука, расстегнул рубашку, дал пару пощечин и потребовал, чтобы принесли стакан виски. Уоррену пришлось потрудиться — разжать кончиком ножа зубы, чтобы влить туда несколько капель горячительного.

— Вот уж незадача так не незадача! — воскликнул он, обращаясь к своему помощнику, который вместе с ним хлопотал возле Адальбера. — Не думал, что этой новостью свалю его с ног.

— Лишнее доказательство, что за последствия невозможно поручиться. Случается, что самые крепкие оказываются очень уязвимыми. Может, вы хотите, чтобы я сходил за врачом, сэр?

— Сначала попробуем виски, а там видно будет. Если не подействует, вызовем «Скорую».

Однако национальная панацея совершила очередное чудо: Адальбер начал кашлять, потом на ощупь отыскал стакан, который оказался не так уж и мал, и одним глотком осушил его. Потом снова откинулся на спинку кресла.

— By Jove![17] — восхитился помощник. — Вот это скорость!

— Он и не на такое способен, я его видел в деле. Адальбер не хуже шотландцев. А теперь оставьте нас, Парнелл. Я вынужден рассказать ему весьма неприятные вещи. А бутылку не забирайте и закройте за собой дверь. Я не хочу, чтобы нас беспокоили.

В комнате воцарилась тишина. Уоррен наблюдал, как его жертва возвращается к жизни. Медленно, очень медленно. Если это был боксерский поединок, то Видаль-Пеликорну давно бы засчитали нокаут. Уоррен уже подумывал, а не позвать ли ему в самом деле врача, но тут Адальбер протянул стакан, чтобы его наполнили снова, отпил глоток и спросил совершенно бесцветным голосом: