Письма к провинциалу - Блез Паскаль

Если бы мы захотели поступать со Священным Писанием иначе, то не внушили бы к нему уважения, а, наоборот, выставили бы его на поругание неверным, «так как, — говорит св. Августин, — увидев, что мы верим в Священном Писании таким вещам, которые они считают заведомо ложными, они стали бы глумиться над нашим легковерием в вещи более сокровенные, например, воскресение из мертвых и вечную жизнь». «Это значило бы, — прибавляет св. Фома, — выставить перед ними нашу религию достойной презрения и даже закрыть им доступ к ней».

Последнее также было бы средством, отец мой, преградить доступ к ней еретикам и возбудить в них презрение к авторитету папы, если бы стали отказываться признавать католиками неверящих в наличие таких — то слов в такой — то книге, в которой их вовсе нет, на том основании, что один папа по ошибке объявил, будто они там содержатся. Ибо только рассмотрение самой книги может убедить в том, находятся ли в ней некие слова. Фактические вопросы доказываются только с помощью чувств. Если утверждаемое Вами истинно, покажите это; в противном случае не беспокойте никого принуждениями поверить: подобные попытки будут бесполезны. Никакая власть в мире не может силою своего авторитета ни убедить в фактическом вопросе, ни изменить его. Ибо нет ничего такого, что могло бы сделать несуществующим реально существующее[374].

Напрасно, например, регенсбургские монахи получили от папы Льва IX Святого торжественный декрет, в котором он возвещал, будто мощи св. Дионисия, первого парижского епископа, обыкновенно считаемого ареопагитом, перенесены из Франции в их монастырскую церковь[375]. Указанное обстоятельство нисколько не мешало мощам данного святого и прежде, и сейчас пребывать в знаменитом аббатстве его имени, и там тщетно было бы добиваться признания упомянутой буллы, хотя Лев IX и удостоверяет в ней, что «дело было наитщательнейшим образом, diligentissime, рассмотрено в совете многих епископов и прелатов». В силу сказанного, он «настоятельно обязует всех французов, districte praecipientes, признавать и исповедовать, что эти святые мощи у них уже не почивают». Однако же французы, убедившись в ложности последнего факта своими собственными глазами, — поскольку, по свидетельству историков того времени, открыли раку и нашли там все мощи в неприкосновенности, — признали, как с тех пор признается всеми, совершенно противоположное предписаниям столь святого папы, хорошо сознавая, что даже святые и пророки могут быть введены в заблуждение.

Напрасно было также с Вашей стороны испрашивать в Риме декрет об осуждении взгляда Галилея относительно движения Земли[376]. Не этим будет доказано, что она стоит неподвижно. Если бы имелись несомненные наблюдения.

которые доказали бы, что именно она — то и вращается, то все люди в мире не помешали бы ей вращаться, и себе — вращаться вместе с нею. Не воображайте также, что папа Захарий своими письмами об отлучении от церкви святого Виргилия[377] за веру в существование антиподов мог уничтожить этот новый мир. И хотя папа признал данное мнение одним из опаснейших заблуждений, тем не менее испанский король имел причину быть довольным, когда предпочел поверить Христофору Колумбу, возвратившемуся из Нового света, чем мнению этого папы, который никогда не бывал там. Церковь, таким образом, получила великую пользу, ибо это дало возможность познать Евангелие стольким народам, которые иначе погибли бы в своем неверии.

Итак, отец мой, Вы видите, каково свойство фактических вопросов[378] и по какому принципу следует судить о них. Отсюда легко заключить по поводу нашего предмета, что если пять положений не принадлежат Янсению, то и невозможно было извлечь их из его книги; и что единственное средство, позволяющее правильно судить о данном вопросе и убедить всех, — рассмотреть его книгу в установленной конференции, как того давно требуют от Вас. До тех пор Вы не имеете никакого права упрекать Ваших противников в упорстве. Ибо по отношению к упомянутому фактическому вопросу они будут безупречны, равно как по отношению к догматам веры — они свободны от заблуждений. Перед законом они — католики, перед фактом — здравомыслящие и не погрешают ни в том, ни в другом.

Кто же не удивится, отец мой, при виде столь полного оправдания, с одной стороны, и столь жестких обвинений — с другой? Кто бы мог подумать, что у нас дело идет о факте столь ничтожного значения, в который хотят бездоказательно заставить поверить, и кто решился бы подумать, отец мой, что по всей церкви подняли столько шума из ничего, pro nihilo, как говорит св. Бернард? Но ведь в том — то и состоит главная уловка Вашего поведения: убедить, будто в деле, столь ничтожном, затронуто все, и внушить людям могущественным, внимающим Вам, что в вашем споре дело идет о самых пагубных заблуждениях Кальвина и о самых важных основах веры, дабы указанные люди, в соответствующем убеждении, употребили все свои старания и всю свою власть против Ваших противников, как если бы спасение католической религии зависело от этого. Ведь если бы они, наоборот, убедились, что речь идет лишь о таком ничтожном фактическом вопросе, то не обратили бы на него ни малейшего внимания и даже очень пожалели бы о том, что употребили столько усилий для поддержки Ваших личных страстей в деле, не имеющем никакого значения для церкви.

Наконец, в худшем случае, если бы даже было правдой, что Янсений держался осужденных положений, то какая беда приключилась бы от того, что несколько человек усомнились в подобном факте? Лишь бы они публично отвергали сами положения, как сейчас и происходит. Не достаточно ли, что сии положения были осуждены всеми без исключения, в том именно смысле, в котором, по Вашему разъяснению, Вам было бы желательно, чтобы их осудили?

Будут ли их сильнее осуждать из — за того, что Янсений якобы их придерживался? Чему же послужили бы настояния на подобного рода признании, как не тому только, чтобы обесславить ученого и епископа, умершего в единении с церковью? В этом я не вижу такого уж особенно великого блага, чтобы стоило его покупать ценою стольких смут. Какая из этого польза для государства, для папы, епископов, ученых и для всей церкви? Это их никоим образом не касается, отец мой. И только одно ваше Общество получило бы действительно некоторое удовольствие от поругания автора, причинившего Вам некоторый вред. Между тем все волнуются, поскольку Вы стараетесь уверить, будто всему грозит опасность. Вот таинственная причина, дающая толчок всем этим великим движениям, которые не замедлили бы прекратиться, как только выяснилось бы истинное положение ваших споров. Стало быть, ввиду того, что спокойствие церкви зависит от данного разъяснения, и было чрезвычайно важно дать его, чтобы, раскрыв все Ваше лицемерие, показать всем, что обвинения Ваши неосновательны, противники Ваши свободны от заблуждений, а церковь — от ереси.

Вот, отец мой, благо, которое я намеревался совершить, и которое, по моему мнению, так важно для всей религии, что мне трудно понять, почему люди, которым Вы подаете столько поводов для возражения, могут пребывать в молчании. Если оскорбления, наносимые им Вами, не возмущают их, то оскорбления, претерпеваемые церковью, должны были бы, как мне кажется, вызвать с их стороны протесты. Притом я сомневаюсь, чтобы духовные лица могли предоставлять свою репутацию в жертву клевете, особенно в деле веры. Однако они позволяют Вам говорить все, что угодно, и если бы не повод, который Вы мне случайно подали, быть может, ничего не было бы противопоставлено возмутительным наветам, распространяемым Вами повсюду. Таким образом, их терпение меня изумляет тем более, что я не могу заподозрить в нем ни боязливости, ни бессилия, зная хорошо, что у этих лиц нет недостатка ни в доказательствах для своего оправдания, ни в ревности к истине. А они все же так благочестиво молчаливы, что я опасаюсь, как бы здесь не обнаружилось определенного излишества. Что касается меня, я не считаю возможным следовать их примеру. Оставьте церковь в покое, и я с радостью оставлю в покое Вас. Но пока Вы будете заботиться только о том, чтобы поддерживать в ней смуты, будьте уверены, что найдутся сыны мира (monde), которые сочтут своею обязанностью употребить все усилия, дабы поддержать в ней спокойствие.

Дополнения

Предисловие Вандрока

Известность, которую Письма к провинциалу приобрели в свете, а также польза, извлеченная церковью из осуждения стольких заблуждений, разоблаченных на их страницах, внушили всякому, кто ревностно относится к чистоте морали, желание видеть эти замечательные Письма переведенными на латынь. Это позволяет надеяться, что, распространяясь в землях, где французский язык неизвестен, они вызовут те же последствия, что и во Франции. Указанные соображения, собственно, и побудили меня, невзирая на трудности, в которых я отдаю себе отчет лучше кого бы то ни было, осуществить этот перевод.