Дьюма-Ки - Стивен Кинг

Вот эта мысль даже не приходила мне в голову. Остаток пути я проехал молча.

ix

Из воспоминаний, относящихся к той зиме, лишь некоторые запечатлелись особенно ярко, и среди них – возвращение в «Эль Паласио» тем февральским вечером. Нас встретили приоткрытые ворота. Между створками в инвалидном кресле сидела Элизабет Истлейк, как и в тот день, когда мы с Илзе отправились в неудачную исследовательскую экспедицию на юг. Обошлось без гарпунного пистолета, но она вновь надела спортивный костюм (правда, на этот раз набросила сверху что-то вроде старого пиджачка от школьной формы), и ее большие кеды (в ярком свете фар «малибу» они из синих стали черными) стояли на хромированных подставках для ног. Рядом с креслом расположились ходунки Элизабет, а позади них – Джек Кантори с фонарем в руке.

Увидев приближающийся автомобиль, Элизабет начала подниматься. Джек шагнул вперед, чтобы ее остановить, но когда понял, что настроена она серьезно, положил фонарь на землю и помог встать с кресла. К тому времени я уже остановился у ворот, а Уайрман открывал дверцу. Освещенные фарами «малибу», Джек и Элизабет напоминали актеров на сцене.

– Нет, мисс Истлейк! – крикнул Уайрман. – Не пытайтесь встать! Я отвезу вас домой!

Она словно и не услышала. Джек подвел ее к ходункам (или Элизабет подвела его), и она схватилась за ручки. Затем двинулась к автомобилю. К тому времени уже я пытался вылезти с водительского сиденья, как обычно, борясь с травмированным правым бедром, которое вылезать не хотело. Я стоял у капота, когда Элизабет отпустила ходунки и протянула руки к Уайрману. Дряблые мышцы повыше локтей обвисли, кожа в свете фар стала белой как мука, но широко расставленные ноги прочно упирались в землю. Насыщенный ночными ароматами ветер отбросил волосы назад, и я не удивился, увидев на правой стороне головы шрам (очень давний), практически такой же, как и у меня.

Уайрман вышел из-за открытой дверцы со стороны пассажирского сиденья, замер на секунду-другую. Думаю, он решал, искать ли ему утешения или утешать самому. Потом он направился к ней, вразвалочку, медвежьей походкой, наклонив голову, его длинные волосы закрывали уши и колыхались у щек. Элизабет протянула руки, прижала его к своей внушительной груди. На мгновение покачнулась, и я уже испугался, что ее не удержат даже широко расставленные ноги, но тут же выпрямилась, и искривленными артритом руками принялась поглаживать спину Уайрмана, которая поднималась и опускалась.

Я подошел к ним, чувствуя себя несколько неуверенно, и ее взгляд переместился на меня. Я увидел совершенно ясные глаза. Эта женщина не стала бы спрашивать, когда придет поезд, не сказала бы, что в голове у нее все перепуталось. Все шарики и ролики занимали положенные им места. Во всяком случае, временно.

– Мы управимся сами, – услышал я. – Вы можете ехать домой, Эдгар.

– Но…

– Мы управимся сами, – повторила Элизабет, продолжая поглаживать спину Уайрмана шишковатыми пальцами, поглаживать с бесконечной нежностью. – Уайрман отвезет меня в дом. Через минуту. Не так ли, Уайрман?

Он кивнул на ее груди, не поднимая голову, не издав ни звука.

Я подумал и решил: пусть будет, как она хочет.

– Ладно. Спокойной ночи, Элизабет. Спокойной ночи, Уайрман. Пошли, Джек.

Джек положил фонарь на полочку ходунков, посмотрел на Уайрмана (тот все стоял, уткнувшись лицом в грудь старухи), потом пошел к открытой дверце со стороны водительского сиденья.

– Спокойной ночи, мэм.

– Спокойной ночи, молодой человек. В парчизи вам пока недостает терпения, но потенциал у вас есть. Эдгар? – Она посмотрела на меня поверх склоненной головы Уайрмана, его вздымающейся и опадающей спины. – Вода теперь бежит быстрее. Скоро появятся пороги. Вы это чувствуете?

– Да. – Я не знал, о чем конкретно она говорит. Но понимал смысл.

– Останьтесь. Пожалуйста, останьтесь на Дьюме, что бы ни произошло. Вы нужны нам. Вы нужны мне, вы нужны Дьюма-Ки. Не забудьте об этом, когда разум вновь покинет меня.

– Не забуду.

– Поищите корзинку для пикника няни Мельды. Она где-то на чердаке, я уверена. Она красная. Вы ее найдете. Они внутри.

– И что я в ней найду, Элизабет?

Она кивнула.

– Да. Спокойной ночи, Эдуард.

Я понял, что реальность вновь начинает ускользать от нее. Но я знал, что Уайрман отвезет ее в дом, что Уайрман позаботится о ней. А пока он не мог этого сделать, она будет заботиться о них обоих. Я оставил их на вымощенном камнем въезде во двор, между ходунками и инвалидным креслом. Она обнимала его, он вжимался лицом в ее грудь. Эта картина по сей день стоит у меня перед глазами, ясная и четкая.

Ясная и четкая.

x

Вождение автомобиля вымотало меня (думаю, сказался и день, проведенный среди множества людей после месяцев одиночества), но о том, чтобы лечь, а уж тем более заснуть, не могло быть и речи. Я проверил почтовый ящик и нашел письма от обеих дочерей. У Мелинды в Париже обнаружилась стрептококковая инфекция, и она, как всегда, воспринимала болезнь как личное оскорбление. Илзе прислала ссылку на газету «Ситизен-Таймс», которая издавалась в Эшвилле, штат Северная Каролина. Я кликнул по ссылке и нашел восторженную рецензию на выступление «Колибри». Они спели в Первой баптистской церкви, и паства кричала «аллилуйя». На фотографии Карсон Джонс и красавица-блондинка стояли перед остальной частью группы с открытыми в песне ртами, глядя друг другу в глаза. Подпись под фотоснимком гласила: «Дуэт Карсон Джонс и Бриджит Андрейссон исполняют «Как велико Твое искусство». Х-м-м-м. Моя If-So-Girl написала: «Я совсем не ревную». Два раза х-м-м-м.

Я приготовил сандвич с копченой колбасой и сыром (и после трех месяцев пребывания на Дьюма-Ки меня тянуло на копченую колбасу), затем пошел наверх. Посмотрел на картины «Девочка и корабль», которые на самом деле следовало называть «Илзе и корабль». Подумал об Уайрмане, спросившем, что я нынче рисую. Подумал о длинном сообщении, которое Элизабет оставила на моем автоответчике. Об озабоченности в ее голосе. Она сказала, что я должен принять меры предосторожности.

Решение пришло спонтанно, и я как мог быстро спустился вниз.

xi

В отличие от Уайрмана я не таскал с собой старый, битком набитый бумажник «Лорд Бакстон». Обычно я засовывал в передний карман одну кредитную карточку, водительское удостоверение, пару-тройку купюр и полагал, что этого достаточно. А бумажник держал в запертом ящике письменного стола в гостиной. Я его достал, просмотрел визитные карточки, нашел нужную, с надписью «ГАЛЕРЕЯ СКОТТО» вытянутыми золотыми буквами. Как и ожидал, услышал автоответчик, включавшийся после окончания рабочего дня. После того как Дарио Наннуцци произнес положенную речь и прозвучал звуковой сигнал, я сказал: «Привет, мистер Наннуцци, это Эдгар Фримантл с Дьюма-Ки. Я… – Я сделал паузу, потому что хотел сказать «парень», но вовремя понял, что он меня таковым не воспринимает. – Я художник, который пишет закаты с большими раковинами, растениями и другими поставленными на них предметами. Вы говорили о возможной выставке моих работ. Если интерес до сих пор не пропал, не могли бы вы мне позвонить?» – Я продиктовал номер и положил трубку. Настроение у меня чуть поднялось. Само собой, я же что-то сделал.