Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - Зинаида Шишова

Заслонившись рукой от света, Коперник молчал.

- Каспер, - наконец начал он, - теперь я должен сообщить тебе самое, может быть, для тебя горестное... Уезжая из Кракова, ты оставил там свою нареченную. А сейчас ты встретишь... чужую невесту...

- Я не понимаю вас, отец Миколай...

- Только из уважения к памяти товарища Збигнев не решается просить у девушки ее руки... Скажу тебе прямо: Митта и Збигнев любят друг друга. Збигнев давно питает к ней нечто большее, чем дружеское расположение...

- Я догадывался... - с трудом выговорил Каспер.

- Не осуждай их. Тебя все считают погибшим: тебя ждали долгие годы и уже перестали ждать... Все это время Митта протомилась в монастыре. Она одна на целом свете, если не считать этого несчастного старика... Если бы даже Збигнев не был так красив, так умен и благороден, одна благодарность за спасение могла бы толкнуть девушку в его объятия. Но они оба помнят о тебе. Збигнев, повторяю, не решился просить ее руки только потому, что он твой друг. Я сделал это за него.

- Вы? - сказал Каспер с ужасом. - Вы?!

- Да! Митта несомненно его любит, но данное тебе слово мешает ей признаться в этой любви. Поэтому она решила пойти в монастырь. И вот, мой дорогой мальчик, я рассказал ей о любви Збигнева и... о ее любви... И если бы ты видел, как ожила она, как засветились ее глаза!.. Правда, тогда все мы думали, что тебя нет на свете... но если хочешь, я немедленно пошлю в Гданьск нарочного с известием о тебе.

Каспер молчал. Все его пересеченное шрамами лицо передергивалось. Он смотрел мимо отца Миколая в окно, хотя навряд ли мог что-нибудь разглядеть за стеклами виднелось черное небо, без звезд.

- Не надо, отец Миколай, - отозвался он через некоторое время, - не посылайте никого. И заклинаю вас, никому ничего не говорите обо мне... Пускай Митта ничего не знает, пока не повидается со мной. Я ведь сам скоро буду в Гданьске!

- Проехать в Гданьск сейчас не так просто... Я тоже собираюсь туда, выеду, как только прибудет новый наместник... Может быть, отправимся вместе?

- Я очень рад буду побыть с вами, - ответил Каспер. - В дороге так хорошо говорится!.. Хотя... - Он с какой-то безнадежностью махнул рукой.

Коперник сделал вид, что не заметил его жеста.

- А пока, - сказал он, - прошу тебя и пана Генриха поездить со мной по деревням и помочь мне в устройстве наших несчастных хлопов. Твой друг отлично знает их нужды и сможет оказать существенную помощь и нам и этим обездоленным. Поездка отнимет у нас не больше трех-четырех дней...

- Я рад хоть чем-нибудь быть вам полезным, Учитель, - сказал Каспер печально, - но уверен, что, беря меня с собой, вы не думаете о моей помощи... Наоборот, вы полагаете, что этим поможете мне... - и, наклонившись, почтительно поцеловал руку каноника.

Он давно уже вышел из комнаты, а Миколай Коперник все еще сидел, съежившись в своем кресле.

- Я убил его этим известием! Но иначе поступить я не мог... Господи боже мой, как легка иногда бывает ложь, и какой трудной может быть правда!

Поездка по деревням заняла не три-четыре дня, а несколько недель.

Коперник и Генрих, точно по уговору, не поднимали в беседах религиозных вопросов. У них и без этого было много дела: надо было помочь разоренным, обнищавшим хлопам. Тем более, что, привлеченный вестями о "милостивом наместнике", сюда стекался бедный люд со всей Польши. Надо было снабдить раздетых одеждой, больным раздать лекарства, перевязать и обмыть раненых.

Все это делали сообща наместник епископа Миколай Коперник и заклятый враг епископа и всех церковников Генрих Адлер.

И большую помощь им оказывал молчаливый, сильно поседевший, ладно скроенный, статный человек с обезображенным шрамами лицом.

И Коперник и Генрих Адлер понимали, что Касперу необходимо чем-нибудь занять свои истосковавшиеся по труду руки, истомить свое тело работой до того, чтобы, положив голову на подушку, на собственный локоть, на камень, засыпать немедленно, без раздумий и сновидений.

Поэтому они не возражали, когда Каспер, взвалив на плечи мешок, под тяжестью которого и добрый конь присядет на задние ноги, шагал по весенней, размытой дождями дороге, а потом, не отдохнув, кидался разбирать обугленные балки дома, вытаскивал из-под развалин трупы, носил больным пищу, перевязывал раненых и даже, случалось, нянчил осиротевших ребят.

Делал он все это, однако, с каким-то остановившимся взглядом, точно в некой забытьи, точно это не он, а кто-то другой выполняет всю эту трудную и нужную работу.

"Боюсь, что не Митта, а этот славный хлопец попадет в конце концов в монастырь!" - не раз с огорчением думал Генрих.

"Неужели так и не отойдет и не смягчится это горячее и чистое сердце?" - не раз задавал себе вопрос Миколай Коперник.

Глава девятая

МИЛОСТЫНЯ

Не поднимая в своих беседах религиозных вопросов, Миколай Коперник и Генрих Адлер научились, однако, отлично понимать друг друга.

Что Генрих не рядовой, темный еретик, ополчающийся равно и на отцов церкви, и на ученых, и на поэтов, и на художников, - это Копернику было совершенно ясно.

Должен был признать и Генрих, что Коперник не обычный наместник, не из тех, что привыкли разъезжать по своим владениям в великолепных, запряженных цугом каретах, мало обращая внимания на хлопов, падающих перед ними ниц по обочинам дороги.

А ведь еще месяц назад Генрих, вынужденный затянуть свое пребывание в Ольштыне, сам этим тяготился, а к человеку, столь радушно предложившему ему свое гостеприимство, относился сухо и холодно.

Еще месяц назад, в ответ на восторженные отзывы Каспера об отце Миколае, он ответил своему пораженному другу:

"Хитер или умен пан Коперник, но историю родного края он помнит хорошо! Помнит, как плевелами и бурьяном зарастали после татарского нашествия польские нивы, помнит, как, точно стая голодных волков, ринулись на эти земли кшижаки, сначала робко - поселенцами, колонистами, а потом стали хозяевами этих земель... Вот и приманивает пан Коперник не немцев, а своих же, польских хлопов, на эти разоренные, заросшие бурьяном земли... Приманивает их надеждою на волю, надеждою на наделы, на освобождение от десятины и других налогов... Знает он хорошо мужицкую душу. И ходит по польской земле слава о милосердном вармийском канонике... А он не о хлопе думает, в государственного мужа играет твой Учитель!"

Сейчас, разъезжая с отцом Миколаем по Вармии, Генрих должен был коренным образом изменить о нем мнение.

Мужицкому вождю не раз доводилось слышать, как местные хлопы нахвалиться не могут своим паном наместником, который не жалеет ни времени, ни сил, ни здоровья, только бы помочь своим бедным мужикам.

До Миколая Коперника доходили слухи о том, что разъезжающий с ним "немец" собирает какие-то сходки в разоренных деревнях, толкует о чем-то с мужиками, но, как выразился пан наместник, это была "не его забота". Это была забота папского престола и папских легатов, к которым каноник относился с должным почтением, но рвение коих и жестокость по отношению к инаковерующим не всегда понимал и одобрял.

Отец Миколай и Генрих Адлер рады были, что Каспер Бернат как будто оставил мысль об отъезде в Гданьск, с головой окунувшись в порученные ему Учителем заботы о разоренном войной населении края. Однако на просьбу Генриха побыть с ним в Ольштыне до весны Каспер согласился с таким равнодушием, что у его товарища, отнюдь не склонного к чувствительности, больно екнуло сердце.

Копернику и его спутникам пришлось вернуться в Ольштын раньше, чем они предполагали: 20 апреля 1521 года на взмыленных лошадях сюда прискакали королевские нарочные с важными новостями: его милость король Зыгмунт Первый заключил с Альбрехтом, магистром Тевтонского ордена, перемирие на четыре года.

- На четыре года передышка! - сказал Коперник. - Хлопы наши, да и мы сами вздохнем наконец с облегчением!

Вслед за первыми нарочными в Ольштын прибыл еще один курьер и вручил Копернику грамоту.

Его королевское величество король Зыгмунт, повелитель Польши Малой и Великой, Королевской Пруссии, Поморья, Шлёнзка и Вармии, благодарил Миколая Коперника за доблесть, распорядительность и отвагу, помогшие ему отстоять Ольштын, и даровал Миколаю Копернику звание комиссара Вармии. В Ольштын же, по его королевскому повелению, должен прибыть новый наместник, коему и надлежит передать замок со всем его имуществом и снаряжением.

- Значит, пока я не нужен, - заметил отец Миколай со своей мимолетной улыбкой. - Но любопытно знать, королевская грамота и звание комиссара Вармии - знак ли это того, что я отличен при дворе или наоборот - что король мною, как правителем Ольштына, недоволен? Хотелось бы мне также знать, кто сменит меня на этом поприще? Желательно, чтобы это не был кто-нибудь из членов вармийского капитула...

Все присутствовавшие при этом хорошо поняли отца Миколая: когда отцы каноники вармийские, спасая свою жизнь и свое добро, спешно убегали от немцев, они кляли Коперника за то, что он якобы искушает господа, пытаясь с темными, не обученными военному искусству хлопами оборонять стоящий на плоской равнине замок от такого опытного, умелого и сильного противника, как Тевтонский орден!