Приключения Каспера Берната в Польше и других странах - Зинаида Шишова

- Пришли наши гости - очевидно, прощаться, - перебил его Коперник. Что же, пан Генрих, и ты, Каспер, вы собираетесь уже в путь? Тидеман, ты сможешь завтра принять от меня Ольштын? Я поеду с ними!

Тидеман Гизе был явно смущен и расстроен.

- Если эта беседа ускорила твой отъезд, то заверяю тебя, что больше я о твоем труде не упомяну ни слова! - сказал он виновато. - Я не мог промолчать, я уверен, что правда на моей стороне, но такой ценой - я говорю о потере твоего расположения - я не стану добиваться и правды!

Коперник был смущен и расстроен не меньше Гизе. Подойдя к своему старому другу, он крепко обнял его и прижал к груди.

- Ты говорил от чистого сердца и, несомненно, желая мне добра. Ты вправе гневаться на меня за мою медлительность. Потом ты поймешь, что вызвана она отнюдь не робостью. Я готов принять все нарекания и даже гонения, когда будет опубликован мой труд. Но я так устроен, мой друг, что, не проверив окончательно своих выводов, не смогу их отдать в печать!

- Сколько раз я убеждал себя промолчать, не говорить тебе всего, что я думаю... - пробормотал Гизе, - а вот поди ты...

- А кому же, как не самому близкому другу, положено выкладывать всю правду, какою бы горькой и трудной она ни была! - перебил его Коперник, мимоходом взглянув на Каспера. - А что касается моего отъезда, то не тревожься: эти молодые люди подтвердят тебе, что я давно уже пообещал их подвезти, как только ты приедешь. В Гданьске меня ждут неотложные дела, а сообщенные тобою новости заставляют меня еще более поторопиться с отъездом. Давай же обнимемся в последний раз на прощанье!

И добрейший отец Тидеман снова с готовностью бросился в объятия своего старого друга.

На следующий день ворота Ольштына широко распахнулись, чтобы пропустить целый обоз из повозок и карет, увозящих челядь и писцов бывшего наместника, а также их имущество. Сам каноник Коперник ехал на гнедом рослом коне, а рядом с ним гарцевал Каспер Бернат. С Генрихом Адлером оба они распростились еще у ворот замка.

- Отец Миколай, вы полагаете, что Ланге выдержит столь продолжительное и трудное путешествие? - спросил Каспер, с беспокойством показывая глазами на крытый возок, то и дело ныряющий по ухабам.

- Он, конечно, очень слаб и немощен, - ответил Коперник тихо, - но будем надеяться, что господь бог даст ему силы добраться до Гданьска и встретиться с любимой дочерью. И кто знает, может быть, именно такое сильное потрясение и вернет ему разум...

- А что вы думаете об этом нападении на монастырский обоз? - спросил Каспер осторожно.

Отец Миколай вздохнул:

- Не скрою от тебя, тяжело у меня на сердце. Когда приедем в Гданьск, я переговорю кое с кем из влиятельных отцов церкви, а потом мы сообща с тобой подумаем, чем можно помочь Збигневу и Митте и всем тем, кто принимал участие в освобождении девушки... Возможно, придется возбудить перед папским престолом ходатайство о наказании аббатисы монастыря святой Екатерины за незаконное содержание под видом умалишенной здоровой дочери профессора Ланге, поскольку оно имело целью скрыть преступление рыцаря Мандельштамма, посягавшего на жизнь отца девушки, профессора. Доказательства у нас в руках... Я надеюсь...

- Учитель! - произнес Каспер, и такая мольба звучала в его голосе, что Коперник невольно даже приостановил коня. - Учитель, вы оплот, слава и гордость Польши. Умоляю вас не вмешиваться в это дело с ограблением. . Если вас заподозрят в сочувствии еретикам - да не дай господи! - на вас тогда немедля ополчатся все ваши недоброжелатели!

Гданьск, родимый Гданьск, город детства Каспера, город его ранней юности, встретил своего давнего друга, как показалось Касперу, холодно и отчужденно. Бывший воспитанник отцов бенедиктинцев дважды прошел мимо здания своей школы, заглянул в окна, во внутренний двор, поговорил с привратником, но не встретил ни одного знакомого лица.

Прежде всего надо навестить матушку. Слыхала ли она о его увечье? Знает ли она вообще, что он остался в живых?

Каспер, прижимая руку к груди, точно стараясь умерить тяжелые удары сердца, направился к приморской части города. Хорошо знакомый запах каната, смолы и краски, мерный шум моря, встречи с мастеровым людом немного успокоили молодого человека.

Дойдя до маленького деревянного домика (боже мой, каким обширным и высоким казался он когда-то!), Каспер постучался в голубую дверь.

"Матушка, конечно, тут, это ведь по ее настоянию дверь много лет назад была выкрашена в голубой цвет... А вот, видать, краску недавно подновляли".

За дверью раздались грузные шаги, столь не похожие на легкую походку пани Янины Бернатовой.

"Прошло много лет, кто его знает, мамуля могла и постареть и отяжелеть... А может, она наконец взяла себе в помощь служанку?" - думал Каспер, подыскивая в уме слова утешения, которые смогут успокоить бедную матушку, когда она разглядит своего обезображенного сына.

Дверь распахнулась. На пороге стояла высокая дородная женщина. С подозрением оглядывая незнакомого посетителя, она молчала. Каспер назвал себя. Женщина всплеснула полными руками, на ее круглом румяном лице проступили жалость и испуг одновременно.

- Ай-я-яй! - запричитала она. - Значит, Каспер Бернат еще не знает, что мать его вот уже пять лет, как отошла в лучший мир? Да половина города Киля провожала ее на кладбище... Это, конечно, из уважения к Станиславу Кучинскому, члену совета старейшин кильских судовладельцев... Мы ведь с мужем только полгода назад вернулись в Гданьск из Киля. Станислав больше девяти месяцев носил траур по вашей матушке, - пояснила она с достоинством, - а женаты мы уже больше четырех лет. Не зайдете ли вы в дом освежиться пивом?

Для Каспера было бы невыносимо зайти в родной дом, где распоряжается эта чужая женщина. Он поблагодари и откланялся.

- Может быть, пан Бернат явился в надежде получить после матери наследство? - крикнула женщина ему вдогонку. - Но ведь пол-Гданьска знает, что пани Янина ни одного гроша не принесла Станиславу в приданое... Он сам, своими руками... Все, что есть в доме...

Эта женщина, очевидно, иначе, чем по полгорода, людей не считала. Хотелось Касперу взять что-нибудь из матушкиных вещиц на память. Но, конечно, пол-Гданьска подтвердит, что вещи принадлежат второй жене капитана Кучинского. Махнув рукой, молодой человек завернул за угол.

Он шагал по направлению к торговой части.

- Где находится дом купца Адольфа Куглера? - спросил он у прохожего.

Тот указал ему улицу и дом.

Ударив молотком по наковальне (такой причудливый вид был придан молотку у входной двери), Каспер довольно долго дожидался, пока ему откроют. Наконец дверь чуть приоткрылась, дюжий слуга, смерив его оценивающим взглядом и, как видно, установив, что стоимость гостя невелика, грубо спросил:

- Куда? К кому прешься?

Каспер, схватив слугу за ворот, тряхнул его как следует.

- Протри глаза, дубина! Пан Куглер дома?

- Дома, дома, - пробормотал парень испуганно.

В сенях послышались мерные, уверенные шаги, и в раскрытую половину двери выглянуло румяное лицо хозяина.

- Что там, Михель? Эй, что ты делаешь, малый?!

Каспер оставил оторопелого Михеля и шагнул к Куглеру.

- Пан Адольф не узнаёт меня? Впрочем, это и понятно. Я - Каспер Бернат.

- Боже милостивый! - всплеснул руками купец. - Какими судьбами? Мой бог, у меня в доме сам Каспер Бернат, которого все считают погибшим! Сколько же седины появилось в ваших рыжих волосах!

"Доброе предзнаменование, - подумал гость, - если только человек этот не изменился со времени нашей встречи, то я, надо думать, нужен ему для чего-то, иначе он обошелся бы со мной еще почище, чем Михель".

Адольф Куглер тоже вспомнил о далеких днях молодости.

- Прошу вас, пан Каспер, - сказал он, предупредительно распахнув обе створки двери. - Я отлично узнал вас... Мы ведь встречались, помнится, в юности. Какая радость будет для всей семьи панов Суходольских!

- Вы продолжаете вести дела пана Вацлава? - спросил Каспер.

Ответом ему была самодовольная улыбка, растекшаяся по лицу хозяина.

- Продолжаю, - пояснил он, - но уже не в качестве нанятого поверенного, а как близкий друг и будущий родственник! - И, так как Каспер вопросительно глянул на него, он продолжал: - Я ведь собираюсь стать... в некотором роде членом их семьи... Панна Ванда, дочь пана Вацлава, в самом непродолжительном времени сделается моей супругой... Вы помните, вероятно, как я просил вас когда-то замолвить за меня словечко? Сейчас я с такой просьбой к вам уже не обратился бы!

Каспер помнил о Куглере и кое-что другое, но это сейчас не имело значения. Гораздо важнее было то, что Куглер, поскольку он женится на Ванде, захочет, вероятно, помочь Збигневу... Нужно только выяснить, известно ли купцу об опасности, нависшей над Збышком. Судя по тому впечатлению, которое осталось у Каспера после первой встречи, Куглер был не из тех, что ради друга может пренебречь преследованием святой инквизиции.