Наполеон - спаситель России - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для солдат же Нея и Даву звуки «Марсельезы» были или воспоминанием детства, или они их вообще никогда не слышали. «Марсельеза» на поле Бородина — это смешная и жалкая попытка уцепиться за собственное прошлое.
Бывший полуякобинец и бывший корсиканец Наполиони Бонапарте превратился во французского императора Наполеона. Освобождать и раскрепощать для него не более естественно, чем «Марсельеза». Это может быть частью политики, но и не более того.
Второе. Имея дело с верхушкой русского дворянства, Наполеон и другие политики и военные деятели Европы имели дело не просто с европейцами по цивилизационной принадлежности. Они имели дело с людьми, которые осознавали себя и вели себя как французские эмигранты в Россию.
Общеизвестно, что весь образованный слой России свободно владел по крайней мере французским и немецким языками. Граф Лев Николаевич Толстой не переводил французских и немецких речей и текстов: читатель, для которого предназначались книги, не мог не понимать этих языков.
Вопрос — а в какой степени свободно было владение языками? Ответ — как родными, то есть без акцента. Пьер Безухов пытается говорить французскому офицеру, что он не француз. И слышит вполне определенное:
— Расскажите вашей бабушке!
Даже если уважаемый читатель владеет каким-либо языком свободно, он вряд ли сможет выдать себя за немца в Германии или за француза во Франции. А Пьер Безухов делал это без труда.
Ладно, это литературный персонаж (хотя и отражающий историческую реальность). Но вот в 1813 году русский офицер Александр Фигнер проникает в осажденный русскими и прусскими войсками Данциг (современный польский Гданьск). Он выдает себя за сына итальянского купца Малагамба. Французы сильно подозревают в нем шпиона, сажают в крепость и всячески проверяют. Они даже зовут в качестве экспертов итальянцев, знающих Милан и семью Малагамба. Побеседовав по-итальянски с Фигнером, итальянские купцы торжественно заверяют французского коменданта: да, это молодой Малагамба! Он коренной итальянец, клянемся святой Евлалией, покровительницей Милана! Подозрения коменданта совершенно рассеяны, и он поручает «Малагамбе» отвезти его письмо Наполеону. Фигнер, естественно, доставляет его русскому командованию.
Между прочим, случай совершенно подлинный.
Так вот, во время войн русской армии в Европе Наполеон и его офицеры имели дело с этим, совершенно «своим» для европейцев, слоем. Они знали, что большинство населения России — дикие бородатые мужики, но ведь они этих страшных мужиков отродясь не видели. Они не знали языка бритых рядовых солдат и понимали, что эти солдаты прямо происходят от страшных бородатых мужиков. Но все вопросы понимания этого слоя во время войн в Италии в Пруссии вполне можно было и не решать.
Теперь же Наполеон столкнулся с людьми, которых совершенно не знал и не понимал. Он частью видел, частью интуитивно чувствовал, что русские туземцы думают и чувствуют как-то по-своему. Но... как именно? Народ, среди которого шла Великая армия по Белоруссии, оставался для него непонятным, а потому пугающе непредсказуемым.
В Италии, в Польше и Пруссии крестьяне радовались свободе, кричали «виват императору», и все было совершенно замечательно. А вот в Белоруссии того эффекта, на который рассчитывал Наполеон, раскрепощение не произвело. Ведь крестьяне получили лишь личную свободу, а земля осталась у польских помещиков. Тут же пошел слух: Наполеон — это «истинный царь», он несет «истинную волю». Старообрядцы добавляли, что он — предсказанный еще в XVII веке «царь Развей». Наполеон-то дал волю «настоящую», вместе с землей, а помещики утаили подлинный указ Наполеона о «полной воле». Начались нападения крестьян на помещичьи усадьбы, причем крестьяне искренне считали себя воинством «истинного царя», борющимся с «изменниками», которые украли настоящий указ, подменили его на нелепую «куцую волю».
Русские крестьяне в отличие от европейских верили, что земля Божья. И в то, что существует «настоящая воля», правильная с точки зрения традиций и религии. «Настоящую волю» дает «истинный царь». Вопрос, конечно, истинный ли царь Наполеон?! В Польше и в Италии никому в голову не пришло бы выяснять, «настоящий» ли Наполеон король, и не имеет ли он чего общего с королем Артуром, Нибелунгами и другими фольклорными вождями и монархами. В России же был случай...
В 1912 году стали искать долгожителей, которые помнили бы войну 1812 года. Одного вроде нашли. Спрашивают:
— Так видел ли ты, дедушка, Наполеона?
— Как не видеть, видел.
— Хорошо видел?
— Как тебя вижу, и его видел, рядом стоял.
— И какой он был, Наполеон?
— А вот такой: с сосну ростом, весь здоровый, бородишша во — по колена! В руке дубина, что ни мне, ни тебе не поднять, глазища страшные! Зыркает! Одно слово: ампиратырь!
Отзвуки этой истории есть в рассказах современников Чехова и Куприна. Но история — подлинная.
Мы можем только догадываться, кого же именно видел в молодости и принял за Наполеона долгожитель... может, «снежного человека»? Или и правда видел Наполеона, а потом постепенно сформировал в своем сознании «правильный» образ? Тем более, можно только предполагать, какие слухи о нем самом и о «воле» докладывали Наполеону. Но опасаться давать Манифест о свободе всего русского крестьянства у него были основания: последствия непредсказуемы.
На краю изведанных земельФормально граница Европы и Азии с середины XVIII века пролегала уже не по Волге, а по Уральскому хребту. Культурно-исторической границей Европы было пространство востока Речи Посполитой, Великое княжество Литовское и Русское. Диковатый такой предел, но понятный. К востоку же от границ бывшего Великого княжества Литовского и Русского, аннексированного в 1795 году, простирались земли совершенно неведомые.
Даже намного позднее, весь XIX век, географически громадная Российская империя была исследована хуже и известна меньше, чем Южная, а тем более чем Северная Америка. По Южной Америке к 1800 году прошли десятки научных экспедиций, результаты которых публиковались в Британии и во Франции. Территорию США и Канады изучали еще более тщательно. Были там, конечно, и белые пятна, но с Россией совершенно несравнимо. Изучить Индию британцы считали делом чести.
Британцы приезжали в Московию через Архангельск и редко забирались дальше Москвы. В Российскую империю XVIII века они ехали через Петербург, но и тогда чаще всего знакомы были только с Москвой и с почтовыми станциями между Москвой и Петербургом. Крайне редко они добирались до среднего течения Волги или бывали в крупных провинциальных городах. И только. Русская деревня, маленький город, большая часть территории страны вообще была «землей незнаемой». И прочитать было негде.
В результате уровень знаний о России в «передовых» государствах того времени, Британии и Франции, соответствует уровню знаний разве что об Африке. В какой-то мере это объясняется континентальностью страны. На Дальний Восток даже царский фельдъегерь, меняя лошадей и притом по зимней дороге, скакал 5-6 месяцев. Парусник такое же расстояние преодолевал за полтора-два месяца. В результате до построения Транссибирской магистрали в конце XIX века Сибирь была известна не больше, чем Бразилия или бассейн реки Конго. Ходили дичайшие слухи о бегемотах, которыми кишит река Лена (с зубами бегемотов перепутали моржовые клыки), о впадающих в спячку людях и чуть ли не о человечках с собачьими головами.
Причем есть тут одна важная тонкость. Академические экспедиции середины XVIII века, путешествия по России «русских немцев» П. Палласа, И. Фалька, С. Гмелина, Д. Мессершмидта все же сделали территорию Российской империи более известной. Результаты исследований публиковались обычно на немецком языке[136].
С легкой руки М.В. Ломоносова полагалось считать, что немцы в Академии наук мешали развитию русской науки, не пропускали русских к вершинам образования, и что русская ученость пробивала себе дорогу в неустанной борьбе с немецкой.
Легко показать, что эта идеология не имеет ничего общего с действительностью и что немцы выступили в роли «стрелочников», тех общих врагов, на крови которых сплачивают «своих»[137]. История экспедиций Петербургской академии наук в Сибирь показывает нам не противостояние немцев и русских, а два совсем других противостояния. Работу русских и немецких ученых часто пытались отрицать, а значение ее преуменьшать как раз французские ученые. Французы были убеждены в своем превосходстве и очень страдали, когда оказывалось — «превосходство» это дутое. В XVIII веке немецкая наука сделала рывок, который вывел ее в XIX веке в мировые лидеры. Российская наука сделает такой же рывок в XIX веке и займет место немецкой после Второй мировой войны. Французы же в XVIII веке не столько пользовались разумом, сколько ему поклонялись, и очень обижались, если кто-то не хотел поклоняться вместе с ними.