Наполеон - спаситель России - Андрей Буровский

Среди прочих ценностей предполагали вывезти в Во­логду памятник Петру I, знаменитый «Медный всадник». Для этого были приготовлены специальные плоскодонные баржи, выработан подробный план эвакуации. Но тут май­ора Батурина стал преследовать один и тот же таинствен­ный сон. Во сне он видел себя на Сенатской площади, рядом с памятником Петру Великому. Вдруг голова Петра поворачивается, всадник съезжает со скалы и по петер­бургским улицам направляется к Каменному острову, где жил в то время император Александр I. Медный всадник въезжает во двор Каменноостровского дворца, из которо­го навстречу ему выходит озабоченный государь. «Моло­дой человек, вот до чего ты довел мою Россию! — говорит ему Петр-Медный всадник. — Но знай, что пока я на месте, моему городу нечего опасаться!» Затем всадник поворачи­вает назад, и снова раздается звонкое цоканье бронзовых копыт его коня о мостовую.

Майор добивается свидания с личным другом импера­тора, князем Голицыным, и передает ему виденное во сне.

Пораженный его рассказом князь пересказывает снови­дение царю. Легенда утверждает, что именно после это­го Александр отменяет решение о перевозке монумента в Вологду (только бесконечно прозаичные люди могут свя­зывать это решение с известиями о поражении отрядов Наполеона, шедших на Петербург). Статуя Петра остается на месте, и, как это и было обещано во сне майора Бату­рина, сапог наполеоновского солдата не коснулся петер­бургской земли.

Интереснейшая деталь: во время Второй мировой вой­ны ленинградцы верили, что пока в незащищенные памят­ники Суворову, Кутузову и Барклаю-де-Толли не попадет хотя бы один снаряд, сапог нацистского солдата не кос­нется ленинградской земли. Так и получилось. Мистика? Истории, хотя бы косвенно связанные с Наполеоном, про­низаны мистикой.

Если Петербург избежал оккупации чудесным обра­зом, то известен и автор этого рукотворного «чуда»: им стал командующий корпусом на петербургском направле­нии генерал-фельдмаршал, светлейший князь Петр Христианович Витгенштейн.

28 июля 1812 г. Удино занял деревню Клястицы, на севере Белоруссии. У него было в наличии 28 тысяч сол­дат и 114 пушек против русских 17 тысяч. Тем не менее Витгенштейн решил атаковать, пользуясь растянутостью французских сил. Впереди двигался авангард Кульнева (3700 всадников, 12 орудий), за ним следовали основные силы Витгенштейна (13 тысяч солдат, 72 орудия).

28 июля 3 конных полка французов (12 эскадронов) были неожиданно атакованы 4 эскадронами Гродненско­го гусарского полка под командованием генерал-майора Кульнева с присоединившимися к атаке 500 казаками. Несмотря на численное превосходство французы были опрокинуты.

Поражение Удино было настолько сокрушительным, что он предпочел отступить за Двину, оставив за собой укрепленный Полоцк. Таким образом, наступление фран­цузов на Петербург (по крайней мере, этими силами) про­валилось.

Витгенштейн в рапорте царю Александру I исчислил количество пленных в 3 тысячи, число убитых и раненых французов он оценил со слов пленных в 10 тысяч.

Это была первая крупная победа в войне 1812 года с Наполеоном. Император Александр I называл Витген­штейна спасителем Санкт-Петербурга и наградил орденом Святого Георгия второй степени.

Авторитет генерала Витгенштейна взлетел до небес, он получил почетное звание «защитника Петрова града», впервые прозвучавшее в песне, заканчивавшейся словами: «Хвала, хвала, тебе, герой! Что град Петров спасен тобой!»

В историю городского фольклора он вошел под имена­ми «Герой Петрополя» и «Спаситель Петербурга».

Александр Сергеевич Пушкин уверял, что:

«Хорошие стихи не так легко писать,

Как Витгенштейну французов побеждать».

Через четверть века после описываемых событий ав­тор книги «Описание Санкт-Петербурга и уездных го­родов Санкт-Петербургской губернии» И.И. Пушкарев писал: «Вероятно, многим жителям столицы памятно то время, когда толпы народа с искренним излиянием своей признательности приветствовали спасителя Петербурга П.Х. Витгенштейна, но не одни современники, история и потомство вполне оценят подвиг его»[139].

Даже странно на первый взгляд, что в Петербурге не сохранилось ни памятников, ни мемориальных досок, ни топонимических мест в честь Витгенштейна. Только пор­трет в числе прочих в Военной галерее Зимнего дворца. Почему так?!

Да потому, что народная память творила миф. Миф был целиком связан с Москвой. Петербургское направление не оставило в народной памяти буквально никакого сле­да. После поражения войск Удино, шедших на Петербург, московское направление для Наполеона осталось един­ственным.

Опасаясь действий Витгенштейна на путях снабжения «Великой армии», Наполеон был вынужден ослабить главную группировку войск, послав на помощь Удино корпус Сен-Сира. Но упорно шел на Москву. Почему? Он же пер­воначально собирался брать Петербург?

Но если быть точным, Наполеон изначально не со­бирался брать и Петербурга. Он собирался оторвать от Российской империи области Великого княжества Литов­ского и Русского, а «заодно» разбить русскую армию на западных границах, повторяя Аустерлиц и Фридланд.

Идея брать Петербург («бить Россию по голове») появилась уже после того, как генеральное сражение не состоялось. И после поражения Удино Наполеон пошел вовсе не на Москву. Он вообще собирался зимовать в Белоруссии. В начале августа Наполеон пошел вовсе не к Москве, а к Смоленску. И пошел ровно потому, что под Смоленском соединились армии Барклая и Багратиона. Наполеону «засветило» новое генеральное сражение. Разбить русскую армию, и пусть перепуганные помещики просят своего царя о мире!

Генеральное сражение стало для Наполеона морков­кой перед носом осла. Если бы морковка повисла на пе­тербургском направлении, он двинулся бы именно туда. Но морковка висела над Смоленском...

К 16 августа Наполеон подошел к Смоленску со 180 тысячами. Большинство в русской армии хотело того же, что и Наполеон: генерального сражения. Ру­ководство же по-прежнему хотело одного: заманивать Наполеона как можно дальше в глубь России. Чтобы коммуникации все больше растянулись, их было бы лег­че перерезать, нанося французам как можно больший ущерб.

Эту тактику приписывают именно Кутузову. Как ни удивительно, ее приписали Кутузову буквально во время событий и сразу после кампании 1812 года. Вроде все зна­ли, что «тактику растянутых коммуникаций» придумал тот же Пфуль, что придумал и Дрисский лагерь. Все знали, что это Александр I проводил эту линию и ее неукоснительно придерживался шотландец Барклай-де-Толли.

Но народ пребывал на взлете национальных чувств. На­род творил легенду и хотел приписать все заслуги одному культовому лицу: «чисто русскому» Михаилу Илларионовичу Кутузову. Вот и получилось, что Александр как-то почти и ни при чем. У коммунистов даже частенько получалось, что он только мешал Кутузову. Барклай-де-Толли, как извест­но, был трусоват, нерешителен, слаб духом и вообще про­водил неправильную, не национальную линию. А что ее же проводил и Кутузов, ему полагалось прощать. Это Барклай-де-Толли в народном сознании стал «болтай, да и только».

Тактику заманивания приписали одному Кутузову, и порой у историков даже хватает совести говорить о его «татарской» (спасибо, хоть не «монгольской») тактике. Но татарские предки Кутузовых были вовсе не монгольски­ми соратниками Батыя, а приличнейшими земледельцами, создателями городской цивилизации на Волге, и в XIII веке разделили судьбу Руси, погибая под кривыми саблями степных дикарей.

И не надо никаких ни татарских, ни славянских, ни гер­манских корней, никакой «исторической памяти», чтобы оценить реальность, масштабы страны, характер армии Наполеона, его собственный характер, и делать то, что и делало руководство Российской империи и русской импе­раторской армии.

Под Смоленском Барклай сыграл в ту же самую игру, что и под Витебском: навязал Наполеону бои с армией прикрытия, пока основная армия ушла. Барклай был про­тив ненужного, на его взгляд, сражения, но на тот момент в русской армии царило фактическое двуначалие, а Багра­тион рвался в бой.

Багратион поручил генералу Раевскому (15 тыс. сол­дат), в 7-й корпус которого влились остатки дивизии Не­веровского, оборонять Смоленск.

В 6 часов утра 16 августа Наполеон начал штурм города с марша: очень спешил, очень боялся, что русская армия исчезнет. Упорное сражение за Смоленск продолжалось до утра 18 августа, когда Барклай отвел войска из горев­шего города, чтобы избежать большой битвы без особых шансов на победу.

Маршал Ней преследовал отступающую армию. 19 ав­густа в кровопролитном сражении у Валутиной горы рус­ский арьергард задержал маршала, понесшего значитель­ные потери. Наполеон послал генерала Жюно обходным путем зайти в тыл русских, но тот не сумел выполнить за­дачу, уткнувшись в непроходимое болото, и русская армия в полном порядке ушла в сторону Москвы к Дорогобужу.