Дневники 1932-1947 гг - Лазарь Бронтман

Летает на «ВВ» — «воздушная вошь», так он называет У-2. Самолет старенький, весь в заплатах (на одной плоскости — 20 дыр.). Летает по 5 человек (трое в задней кабине, один у пилота на плечах). «Когда летим вчетвером, говорим: ух, и свободно же!!»

Кокки говорит, что основная его работа состоит в том, что он летает с завода на завод, где делают штурмовики или бомбардировщики Ильюшина, и ускоряет выпуск, передает опыт (по модификации, новым агрегатам).

Кроме того, ведет работы «для себя» — то ставит дополнительные баки, то новый мотор то какую-нибудь штуку.

Кроме того, инструктирует дивизии АДД. («Сначала в одной летали с полным весом на N часов, потом на 1.5 N часов, а я все гоню — хочу на 2,5 N».

Кроме того, он летает на всяких машинах одного ремонтного завода (и налетал там вдвое больше заводских летчиков) — это для того, чтобы набить руку. «Я скрипач — должен ежедневно тренироваться».

Вася Реут получил сообщение, что в мае убили его брата Михаила минометчика на Калининском фронте.

ДНЕВНИК СОБЫТИЙ 1942–1943 Г

Аннотация: Стихи с фронтов от военкоров (Симонов, Сурков, Полторацкий, Лапин, Хацревин, Поляков, Френкель, С.Михалков), Положение на фронтах, рассказы очевидцев. Поездка к Василию Сталину, разговор с генералом Фалеевым, разговор с В.Сталиным. Положение в Сталинграде. Разговоры с Ильюшиным, Поликарповым, Шпитальным. Беседа с генералом Костиковым про «Катюши». Перелом под Сталинградом. Московская жизнь. Беседа с Байдуковым. Разговор с Ильюшиным. Рассказ Акульшина о пленении фельдмаршала Паулюса. Разговор с генералом Роговым. Визит к Шевелеву. Беседа с командующим АДД Головановым. Погибшие военкоры на фронтах. Рассказ о 22 июне 41 г. в редакции. Рассказ о 41 г. в Москве.

Тетрадь № 21–30.08.42–26.05.43 г.

30 августа 1942 г.

9 ч. утра. Хочется спать. Кончили газету в 6 ч., но ждал до сих пор разговора с Омском, хотел поговорить с Зиной — не толковали с полгода. Сейчас она приехала туда. Но время кончается через 10 минут, видно — не выйдет.

Вот начал новую книгу дневника. Сколько их уже, и до чего разрозненные записи! Вот и сейчас только несколько строк, надо спать.

В последние дни всех особенно тревожит судьба Сталинграда. Положение его очень серьезное. Официальная формулировка сводки «северо-западнее Сталинграда» означает на самом деле то, что немцы несколько дней назад прорвались непосредственно на окраины. К тому же в результате зверских бомбежек «по площадям» город здорово выгорел — ко всем зажигалкам был выведен из строя водопровод.

Вчера, вернее, 28 августа, как будто удалось выбить немцев с окраин. Сейчас идут бои за уничтожение прорвавшейся группы.

Заводы Сталинграда не работают (по постановлению ГКО), но не вывезены. Промышленники несколько раз ходили к Хозяину с просьбой разрешить эвакуацию, но он отказывал. Последний раз он заявил очень хмуро:

— Вывозить некуда. Надо отстоять город. Все!

И хлопнул кулаком по столу.

Понемногу там начинаем активизироваться. Вечерняя сводка за 29-ое сообщает, что в районе Клетской нанесено поражение 2-ой итальянской дивизии. Куприн и Акульшин в телеграмме, данной 29.08 в 21:30 сообщают, что мы начали наступление еще 5 дней назад в двух районах: северо-западнее Клетской и в районе Клетской. Разгромлены не только 2-ая, но и 3-ая и 9-ая итальянские пехотные дивизии. Немцы подтянули свои части, но и они не могут остановить.

Очень любопытное дело! Неужели это — начало мешка немцам? Когда я показывал телеграмму в 4 ч. утра Поспелову, он ее перечел дважды и долго елозил по карте.

У Сталинграда сидит начальник генштаба Василевский. У немцев там сил много: по их данным — 50 дивизий, по нашим — 25–30 дивизий.

На Кавказе немцы за последние два дня не продвинулись, отбиты. На Западно-Калининском фронте мы уж какой день топчемся у Ржева, на его окраинах. Очень трудно с подвозом — дороги размокли.

Был корреспондент ТАСС по Западному фронту Капланский. Он записывает журналистские песни фронта. Вот они:

Песня о веселом репортере. (Симонов, Сурков). Июль ЮЗФ, 1942 г.

Оружием обвешан,Прокравшись по тропе,Нетерпелив и бешен,Он штурмом взял КП.Был комиссарский ужин,Им съеден до конца.Полковник был разбужен,И побледнел с лица.Но вышли без задержкиНа утро, как всегда,«Известия» и «Правда»,И «Красная Звезда».В блокноте есть три факта,Что потрясут весь свет.Но у Бодо контактаВсю ночь с Москвою нет.Пришлось, чтоб в путь неблизкийОтправить этот факт,Всю ночь с телеграфисткойНалаживать контакт.Но вышли без задержкиНа утро, как всегда,«Известия» и «Правда»,И «Красная Звезда».Еще не взвились флагиНад деревушкой N,А он уж на бумагеВзял 300 немцев в плен.Во избежанье спораНапоен был пилот,У генерал-майораБыл угнан самолет.Но вышли без задержкиНа утро, как всегда,«Известия» и «Правда»,И «Красная Звезда».Под Купянском в июлеПолынь, степной простор…Упал, сраженный пулей,Веселый репортер…Планшет и сумку друга,Давясь от горьких слез,Его товарищ с югаРедактору привез…Но вышли без задержкиНа утро, как всегда,«Известия» и «Правда»,И «Красная Звезда».

Полторацкий. Сталинградский фронт. 1942.

Чужие жены целовали нас.В их брачную постельМы как в свою ложились.Но мы и смерть видали много раз,Над нашим телом коршуны кружились.Нас утешала крепкая махорка,Мы задыхались в чертовской пыли,И соль цвела на наших гимнастерках,Когда у вас акации цвели.И близкой смерти горькая отраваЖеланьем жизни разжигала кровь…Простите нас, но мы имеем правоНа мимолетную солдатскую любовь.

Виктор после мне объяснил, что это стихотворение написано на спор — как пародия на лирические обращения Симонова к Серовой. Виктор говорил, что их можно писать, как блины, и тут же написал их за 15–20 минут.

Б. Лапин. З. Хацревин ЮЗФ. 1941 г. (на мотив «Раскинулось море широко…»)

Погиб журналист в многодневном бою.Он жизнь свою отдал с любовью (от Буга в пути к Приднестровью)Послал перед смертью в газету своюСтатью, обагренную кровью.Редактор мгновенно статью прочиталИ вызвал сотрудницу Зину,Печально за ухом пером почесал,И вымолвил:— Бросьте в корзину!На утро уборщицы вымели пол,Чернила на стульях замыли.А очерк его на растопку пошел,И все журналиста забыли.И только седой старичок метранпаж,Качнув головою, заметил:«Остер был когда-то его карандаш,И с честью он смерть свою встретил»А жизнь фронтовая плыла и текла,Как будто ни в чем не бывало,И новый товарищ поехал туда,Где вьюга войны бушевала.

А в октябре — ноябре, во время Киевского окружения, и сами авторы сложили безвестно свои головы.