1993 - Сергей Шаргунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Владимир Кузьмич, – оборвала Наташа, – не надо лишнего.
– Да это ж в общем доступе, милая! Знаешь, сколько к нам народу так ходит! Вчера Невзоров приходил. Сегодня на рассвете чумной один в спортзал пробрался. А у нас баркаши в спортзале, ну, там, который в пристройке. Он повязки увидел, вроде свастик у них, вот ведь ироды, они это звездой Богородицы называют… Они ему: “Ты кто таковский?” – он: “Я – троцкист!”, – они его, конечно, обложили, ну, он одного и пырнул. Не сильно, в одежде нож застрял. Скрутили. Что с ним было делать? Не расстреливать же. За оцепление выкинули. Да и они тоже хороши… Кургиняна, политолога, прошлой ночью за баррикаду вытолкали… Мол, армяшка, давай гуляй, Петровича ругал, Баркашова в смысле… Кошмар… А как без Петровича? Дисциплина на высоте, подготовка классная. Без него обороны нет.
– Анпиловцы – молодцы, – вздохнул человек в раздутой куртке и оранжевой каске, на которой белилами была намалевана аббревиатура “ФНС”. – Целый день к нам прорывались. Мы их даже слышали… Их потом отогнали…
– Их не отогнали, а избили, – возразил Виктор.
Мощный прожектор ударил в здание и замотался туда-обратно, и Газманов как будто сделался еще слышнее:
Как жаль теперь, что нам не быть вдвоем,А может, просто денег накопить,И подойти к тебе, и ночь твою купить,Но как тогда мы дальше будем жить?
– Это что за дискотека? – спросил Виктор.
– Каждые пять минут такая хренотень, – насморочно известил густобородый человек в островерхом выцветшем капюшоне, чем-то похожий на звездочета. – Это желтый Геббельс. Мы его так зовем.
– Кого его?
– Да вон… – показал депутат.
Ярко-желтый бэтээр медленно полз по набережной. Из заметного репродуктора, схожего с поставленным набок колоколом, неслось:
Путана, путана, путана…Ночная бабочка, ну кто же виноват…Путана, путана, путана…Огни отелей так заманчиво горят…
Бэтээр развернулся на углу, пополз обратно к мэрии, и, на полухрипе заткнув Газманова, включился жестяной голос:
– Внимание! Покиньте здание и площадь! Время ультиматума истекает ровно в полночь. Внимание! В ближайшее время начинаем штурм!
Бэтээр свернул на Конюшковскую улицу, из громкоговорителя опять раздалось жестяное:
– Внимание! Покиньте здание и площадь!
Виктор бросился за удалявшимися Наташей, Алешей и депутатом:
– E…уть бы по нему!
Бэтээр, переваливаясь на здоровенных колесах, полз мимо Горбатого моста, гулко повторяя:
– Внимание!
– Нарочно пугает, гад, – сказал депутат.
– Слышите акцент немецкий? – хмыкнул Алеша. – Рус, сдавайся…
– Но жизнь продолжается, – продолжал депутат, бодро помахивая короткими руками. – Концерт провели при свечах, еды мало, воды не хватает, все чихают. Солярки было немного, зажгли иллюминацию, на весь дом, снизу доверху, врагам назло… пять минут посветили, и назад в темноту. Зато регионы вмешались, Сибирь… Если к четвертому октября Ельцин не успокоится, перекроют поставки продовольствия в Москву. Президент Калмыкии прилетел, Кирсан, вообще умница: с вами, говорит, останусь, пока блокаду не снимут. А дальше что? Неужели штурм? – спросил он неуверенно и поднял руку ввысь. – Как говорится, будем уповать на небеса…
Только сейчас Виктор заметил флаги в небе, черном, красноватом, охристом, отражающем огни города. Флаги трепыхались на белой башенке дворца, и, всмотревшись, он различил их цвета: бело-сине-красный на толстом флагштоке, ниже – флаги поменьше: советский – алый, имперский – черно-желто-белый и андреевский, белый с синим перекрестьем. Они дрожали как-то трогательно, немного нелепо, и у Виктора защемило сердце.
Площадь, запомнившаяся ему множеством народа, теперь была другой, почти пустой; низко стелился дым, там и тут мигали костры. Одни сидели не шевелясь, понурившись, как изваяния, другие прохаживались одиноко, заложив руки за спины, как заключенные… Ближе к зданию, возле палатки цвета хаки, в котелке, подвешенном над слабым огнем на железный прут, булькало варево.
Спутники Виктора зашушукались и исчезли в одном из подъездов.
Подле стеклянной стены с листовками и плакатами спорили, то и дело раздавалось брыкастое слово “штурм”, здесь же стояли несколько парней в бушлатах, с “калашами”, чего-то ожидая. Пробежала женщина в белом медицинском халате.
На одном листе печатными буквами с наклоном было написано:
Ай чики-чики-чики,Вот тебе и Собчаки —В голоде округа,В золоте супруга.
На другом – тем же почерком:
У Шумейки гонораБольше, чем у Бонэра.Знать, забыл Шумейко,Что есть в суде скамейка.
На третьем ватмане сверху было выведено курсивом: “Когда тебя я выбирал, ты что народу обещал?”, снизу тоже курсивом: “Обещаю: лягу на рельсы”, а посредине красовалась приклеенная фотография насупленного Ельцина с пририсованными черным фломастером челкой и усами Гитлера.
– Глаза б тебе вычеркнуть! – махонькая сосредоточенная женщина, встав на цыпочки, синей ручкой косо полоснула по фотографии, но ее остановили:
– Нельзя! Это ж творчество!
С Дружинниковской улицы опять запел с надрывом Газманов. Стоявшие у здания отозвались проклятиями.
– Я те покажу песенку, – мужичок в линялом ватнике перекрестился, словно на что-то себя благословив, и сорвался с места навстречу тоскливому соло и ритмичной музыке. “Путана, путана, путана…”
Виктор побрел туда же. Там было человек двести: их крики разбивались о броню и Газманова – оглушительного из-за усилителя. “Путана, путана, путана…”
От плотного скопления людей пахло дымом и какой-то мужественной несвежестью, тяжело и сладковато, пожалуй, воском. Он увидел прежнего казака и еще человек пять в бурках и папахах, стариков в военной форме, знакомого священника в черной рясе и с медным крестом, зажатым в кулаке. Один малец, совсем ребенок, держал наготове рогатку и пискляво вопил:
– Иди сюда!
– Гни-да! Гни-да! – сипло кричал плечистый молодец, замахнувшись бутылкой шампанского, из которой торчала тряпка. И сразу Виктор заприметил стоявший отдельно, окруженный почтением, целый выводок бутылок с такими же кляпами и догадался: коктейль Молотова.
Круглая блондинка тихо плакала, заслоняясь шелковым зелено-красно-черным знаменем с латинским изречением.
Виктор протолкнулся к баррикаде: снаружи зеленели омоновские каски, чернели наставленные пулеметы еще трех бэтээров.
– Уроды! – лысый бородач, в котором Виктор опознал давешнего приднестровца, забирался на баррикаду, цепляясь за бетонный блок; гремело железо мусорных баков, осыпались наваленные камни. – Всех перекосим… – Он тянулся к макету пулемета с фанерным коробом, зачем-то установленному среди арматурин. Виктор тут же сообразил, что издалека этот пулемет можно принять за настоящий.
Пока он подбирал, что бы такое крикнуть, песня кончилась, и громкоговоритель включил бесстрастного робота:
– Внимание! Покиньте здание и площадь! Время ультиматума истекает ровно в полночь. Внимание! В ближайшее время начинаем штурм!
Столпившиеся отчаянно и весело заголосили:
– Начинай!
– Давай убивай!
– Стреляй!
– Дави!
– Сколько времени? – спросил Виктор человека с противогазом через плечо.
Тот посмотрел на часы и с достоинством произнес:
– Пятнадцать минут.
– Какого?
– Осталось, – узкое лицо передернула судорога.
Виктор выпутался из толпы и пошел обратно к зданию.
На площади у костров рассредоточились автоматчики, которых обступили группки людей. В нескольких окнах играли огоньки свечей. Одно окно на третьем этаже горело, к нему от фонаря с площади был протянут провод. Возле двадцатого подъезда собрались неподвижные слушатели, вероятно, чего-то интересного.
Наташа сидела на табуретке у стены и мела рукой по струнам. Алеша, стоя рядом, подсвечивал фонарем. Она пела ломким, как бы с вызовом звенящим голосом и сердито встряхивала головой, сбрасывая русые пряди, заслонявшие лицо:
И слушаешь вновь темноту,И трубы, гудящие рядом.И всё, как ночному коту,В потемках видать твоим взглядом.
Виктор понял, что от баррикады кричат меньше, а желтый Геббельс вообще молчит.
Летучих мышей не видать.Парилка. Потом – холодина.И матом ты кроешь опятьКакого-нибудь кретина.
А если у люка ментыСтоят с автоматами, гады,Два метра земли и кресты —Вот всё, что нам будет надо.
Резкий перебор струн, девушка вскинулась под чьи-то жидкие хлопки, остальные угрюмо закивали.
– Это про мои последние сутки!
– А откуда летучие мыши взялись? – пытливо спросил кто-то.
– Мы спелеологи, – сказал Алеша.
– Спелеологи, – эхом подтвердила Наташа. – Всё лето в горах провели. В пещерах ледяных ходили. Я летучую мышь привезла, в холодильник поселила. Не знаю, как она там без меня, кормят ее или как? Я с двадцать пятого дома не была…
