Избранные труды - Николай Беляев

Однако нельзя согласиться с М. Д. Шаргородским, который пишет, что «размер» страдания определяется вовсе не деянием (и во всяком случае не только деянием), а находится в зависимости от восприятия отдельных обстоятельств конкретным субъектом (по-разному, например, относятся к пребыванию в колонии лицо, впервые туда попавшее, и вор-рецидивист).

Одно и то же наказание может по-разному восприниматься различными людьми, но, как правило, вид наказания, который рассматривается законодателем в качестве более тяжкого по сравнению с другими видами наказаний, точно так же оценивается и преступниками. По законодательству же более тяжкое преступление влечет применение к виновному, как правило, более тяжкого наказания. «Размер» страданий, которые причиняются преступнику, таким образом, зависит прежде всего от тяжести совершенного преступления и лишь во вторую очередь определяется потребностями достижения такой цели наказания, как исправление и перевоспитание.

Представлять дело так, что тяжкое наказание назначается за тяжкое преступление потому, что более тяжкие преступления совершают лица, сознание которых более испорчено с точки зрения нашей морали, не совсем правильно, так как это не соответствует действительному положению вещей.

Например, кража социалистического имущества, совершенная особо опасным рецидивистом, наказывается лишением свободы на срок до 15 лет с конфискацией имущества или без таковой (ч. 3 ст. 89 УК РСФСР), а кража личного имущества граждан особо опасным рецидивистом – лишением свободы на срок до 10 лет (ч. 3 ст. 144 УК РСФСР). Законодатель предусмотрел в этих законах различные по тяжести наказания, хотя степень испорченности лиц, совершающих эти преступления, может быть совершенно одинаковой.

Известно также, что диверсанта, который пытался совершить преступление под влиянием обмана со стороны иностранной разведки, исправить и перевоспитать часто бывает значительно легче, чем вора-карманника. А. М. Горький правильно отмечал, что «…воришек очень трудно перековывать вследствие силы их озлобленности против людей, вследствие их безнадежного отношения к жизни, к самим себе».[369] Тем не менее законодатель за диверсию установил значительно более тяжкое наказание, чем за кражу.

Установление принципа соответствия тяжести наказания тяжести преступления можно объяснить только тем, что перед наказанием, кроме цели исправления преступника и предупреждения преступлений, ставится также цель кары преступника. Чем более тяжелый ущерб причиняет или стремится причинить преступник обществу, тем более тяжкими страданиями и лишениями он должен искупить свою вину перед ним. Такое решение вопроса является справедливым с точки зрения нашей социалистической морали.

Не признавая, что наказание имеет одной из своих целей кару, невозможно обосновать необходимость элементов лишения и страдания в наказании. Марксистско-ленинская наука говорит о том, что наиболее эффективным средством воспитания, людей является общественно полезный труд, политико-воспитательная работа и иные средства убеждения. А если так, то непонятно, почему в содержание наказания входят страдания и лишения? Ответы на этот вопрос могут быть такими: 1) страдания и лишения выступают в данном случае как дополнительное средство воспитания. Но откуда известно, что для исправления и перевоспитания конкретного преступника, особенно если он совершил преступление впервые, эти дополнительные меры потребуются? 2) страдания и лишения в наказании необходимы для устрашения как самого преступника, так и других неустойчивых членов нашего общества. Но ведь устрашающее воздействие наказания как раз и заключается в угрозе возмездием за совершение преступления. Во всех случаях, когда страдания и лишения причиняются преступнику лишь для достижения цели общего предупреждения, особенно наглядно проявляется карательная сторона наказания, например, при применении смертной казни.

Смертная казнь оказывает определенное воспитательное воздействие на других неустойчивых членов нашего общества и предупреждает совершение преступлений с их стороны. В отношении же самого преступника она преследует лишь одну цель – цель возмездия. Так же обстоит дело в случаях, когда в исправительно-трудовых учреждениях продолжают содержаться лица, уже исправившиеся и перевоспитавшиеся, только потому, что они не отбыли установленную законом к обязательному отбытию часть наказания (ст. 53 и 55 УК РСФСР).

М. Д. Шаргородский говорит, что «установление в законе для досрочного освобождения необходимости отбытия известного срока (треть, половина, две трети или запрещение досрочного освобождения) есть не установление обязательного минимума лишений, а гарантия от необоснованных освобождений».[370]

В определенной степени это утверждение верно. Но преступник может исправиться и перевоспитаться до истечения той части срока наказания, которая необходима для представления к условно-досрочному освобождению.

Лицо, к которому по закону условно-досрочное освобождение вообще не применяется, может исправиться и перевоспитаться до истечения срока наказания, назначенного судом.

На каком же основании в этих случаях осужденным продолжают причиняться страдания и лишения? Основанием применения наказания в этих случаях является необходимость достижения цели кары, возмездия.

Законодатель устанавливает обязательную к отбытию часть наказания или запрещает применять условно-досрочное освобождение к определенным категориям преступников не только для того, чтобы устранить возможность необоснованного освобождения и обеспечить общепредупредительное значение исполнения наказания, но и для того, чтобы была достигнута такая цель наказания, как кара, возмездие.

Генеральный прокурор СССР Р. Руденко в качестве одной из причин, вызвавших издание указа Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с особо опасными преступлениями», указывает на то, что «снисходительность к тяжким преступникам вызывает справедливое возмущение советских людей».[371] Советское законодательство и практика борьбы с преступностью знают и другие случаи, когда наказание применяется к преступнику тогда, когда отпала необходимость в достижении такой цели наказания, как исправление и перевоспитание. Например, при решении вопросов о применении давностных сроков к лицам, совершившим преступления, которые караются смертной казнью (см. ст. 48 УК РСФСР), к лицам, осужденным к смертной казни (см. ст. 49 УК РСФСР), об освобождении от дальнейшего отбытия наказания по болезни (см. ч. 3 ст. 362 УПК РСФСР), при назначении наказания за преступления, по которым не может быть рецидива.

Сторонники позиции, которая отрицает кару в качестве цели наказания, говорят, что во всех этих случаях страдания и лишения причиняются виновному для того, чтобы обеспечить общепредупредительное действие наказания.

«…применение наказания, – пишет М. Д. Шаргородский, – не означает оказания предупредительного воздействия только лишь на лицо, совершившее преступление. Наказание, помимо частного предупреждения, преследует и цель общего предупреждения, т. е. оказание такого воздействия на членов общества, которое удержало бы их от совершения каких-либо нарушений. Поэтому применение наказания в отдельных случаях и к такому лицу, которое не нуждается в исправлении, объясняется тем, что наказание имеет своей целью оказание и общего устрашающего воздействия (так как оно причиняет страдания, является карой). Размер и тяжесть наказания не могут поэтому определяться только целью исправления виновного. Имеются случаи, когда в исправлении в уголовно-правовом смысле даже нет необходимости, так как рецидив (т. е. то, для избежания чего применяется уголовно-правовое исправление) исключается. В таких случаях сам факт распространенности преступления делает его более общественно опасным и повышает необходимую меру наказания, хотя на меру, необходимую для исправления данного конкретного индивида, это никакого влияния оказать не может».[372]

Такое обоснование применения наказания в условиях, когда перед наказанием не стоит цель исправления преступника и частного предупреждения, в корне противоречит духу советского уголовного законодательства и советской уголовной политики. Объяснять причинение страданий и лишений исправившемуся лицу необходимостью предупредить таким способом совершение преступлений со стороны других лиц, значит вступить в противоречие с рядом основных принципов советского уголовного права (гуманность, индивидуализация наказания).

Нельзя признать последовательной позицию М. Д. Шаргородского в трактовке им принципа гуманности советского уголовного права, если он считает не гуманным причинение страданий преступнику с целью удовлетворения чувства справедливости советских граждан и признает гуманным причинение страданий и лишений одному лицу для того, чтобы устрашить другое лицо.