Драйверы - Сергей Яковлев

Да и потом — сколько раз можно дырявить колеса, не привлекая внимания и не вызвав подозрения? А в «чероки» ведь не качки-бандюганы ехали, а тоже оперативники, хоть и бывшие, хоть и перешедшие на службу врагу. Да и жестко согласованный со всеми участниками операции график движения «КамАЗа» уже не позволял совершать сложные эволюции и хитрые рокировки в сторону. Оставалось одно — убрать «Шестнадцатый» с дороги каким-нибудь более эффективным способом, устроить более-менее приличную аварию…

Логинов вызвал одну из своих групп, отдал приказ… И большой и красивый автомобиль американского производства на скорости около ста километров в час по какой-то причине не вписался в поворот у моста и, своротив колесоотбойный брус, с высоты пяти метров упал на лед реки.

Люди Логинова не рассчитывали на такой эффект — им достаточно было бы и того, чтобы машина потерпела менее серьезную аварию, но… «а ля гер, ком а ля гер». На войне, как на войне: тяжелая двухтонная машина легко пробила пятнадцатисантиметровый лед и практически мгновенно погрузилась в реку с красивым названием Тунгуда. Никому из пассажиров спастись не удалось.

Мы разговаривали громко, почти орали, потому что двигатель «КамАЗа» на хороших оборотах рычит тоже не тихо — не «вольво» все же, да и настроение у нас с Борькой было боевитое. Не в смысле подраться, а просто — наверное, разрядка была нужна, после всех этих логиновских заморочек хотелось как-то выплеснуться, что ли. Вот и горлопанили, «выплескивались». Вдруг из спальника высунулась голова Ахмета.

— Слушайте, вы мне сказали — иди спи, дорогой. Говорили?.. А сами кричите как женщины. Молчите немного. Да?

— Все, Ахмет, все, — успокоил я его. — Это у нас нервное — эмоциональная разрядка. Уже молчим. Ты только скажи честно — ты и в самом деле таджик?

Ахмет очень удивился моему вопросу, но ответил сразу.

— Нет, я англичанин. Лоуренс моя фамилия. Я специально прищурился, чтобы на таджика быть похожим и обрезание сам себе сделал…

— Зубами, — сказал Борька и захохотал.

— Э-э-э… — сказал Ахмет. — Ты, Боря, такой же глупый, как и дядя Витя. Вы оба говорите одни глупости, орете и спать мне совсем не даете. Лучше молчите. А?

— Ладно, ладно… Извини нас, старина, — Борька еще пару раз хмыкнул и замолчал.

— Ахмет, — позвал я таджика. — А ведь я тебе спать все равно не дам. Поговорить надо. Как ты думаешь, почему нас мент этот за Олонцом тормознул?

— Думаю — случайность, дядя Витя. Им кроме денег и водки ничего от нас не надо было. Дорожные бандиты. Но обычно мы такие дела как-то улаживаем. Дашь им тысячу и ящик водки и едешь дальше. А эти попались какие-то жадные, слишком много захотели.

— А от Мончегорска кто за нами гнался? Тоже обычные бандиты?

— Наверное, тоже бандиты, и немножко милиция. Ты ведь слышал, что товарищ полковник сказал — взорвали их.

— Милиция взорвала бандитов? — удивился Борька.

— Зачем милиция? Кто-то другой.

— Кто другой? — не унимался Борис Евгеньевич. — Тоже бандиты, да? Что-то больно много их развелось, и очень часто наши пути-дорожки пересекаться стали.

— А кто говорил: «Никто ни тронит, панимаишь…»? — передразнил я Ахмета. — Сам хлестался, что восемь рейсов с водкой уже сделали, и ничего. А тут сразу сплошные наезды.

— Бывает, дядя Витя, что в операции идет не все как надо. Какие-нибудь неожиданные случайности, ненужные накладки. Так ведь разобрались же.

— Ага… Еще как разобрались, — подколол я таджика. — Если бы Борис Евгеньевич не похитил в прошлом году у одного нашего хорошего приятеля автомат да не взял его — совершенно случайно, заметь — в рейс… Не знаю, не знаю, как бы мы с этими олонецкими чеченами разбирались.

— А-а, ничего бы не случилось, — махнул рукой Ахмет. — Я бы их и сам сделал, без Бориса.

Борька скептически покосился на тщедушного таджика и с сомненьем покачал головой. Ахмет на это улыбнулся и достал откуда-то монету — пятак доперестроечный, показал мне и Борьке.

— Видишь? — Боб ухмыльнулся: вижу, мол, вижу…

И этот малек, этот маленький таджик… Он взял пятак и тремя пальцами согнул его! Согнутый пятак вновь продемонстрировал мне, потом сунул под нос Борьке, а потом — р-раз, и разогнул.

— Ну, теперь верите?

— Все, все, молчу… — замахал руками Боб. — Ты прав, а я — не прав. Но их же трое было! И автомат у мента! И неизвестно — не пасут ли они нас на обратном пути?

— Не волнуйтесь, — успокоил нас с Бобом удивительный таджик, — товарищ полковник сказал, что до самого города нас его люди аккуратно доведут.

— Доведут! Посмотрим, посмотрим… Пока никакого почетного эскорта что-то не просматривается ни сзади, ни спереди. А по поводу случайности — это, конечно, понятно, это прямо-таки сразу все и объясняет. Но не очень-то я верю, дорогой ты мой Ахмет, в такие вот совпадения и случайности… Старый я для всего этого.

— А это и не важно: веришь, или нет. Так есть и все, — сказал Ахмет и убрал свою чернявую голову за спинки сидений.

— Ага, — сказал Борька. — Ни хрена этот темнила нам не скажет. Только пятаки гнет. Этот, пожалуй, похитрее Логинова будет. Одно слово — азиат.

— Нет, — возразил я. — У меня на людей интуиция. Гена вообще не хитрый. И Ахмет, думаю, тоже. Просто работа у них такая дурацкая. Вся жизнь — игра.

— Тоже мне — адвокат нашелся! Заступничек. Все у него добрые и искренние. Ох, Витька!..

— Что — Витька? Говорю же тебе — не знал. И Гена врать не будет, а раз темнит, значит так для пользы дела надо. Я, Борь, думал, после того как с Геной связался перед этим рейсом, заметь — случайно связался! — что это все лапша, мелочевка. Пустяки случайные. Я ведь — ни сном, ни духом. Честно, Борь — если бы я об этих плутониевых бомбочках хоть чуточку догадался… А вообще — заткнись. Утомил.

— Да я понимаю, Витюша, понимаю, — смягчился Боб. — Я же не на тебя наезжаю, а на этих агентов долбаных. Тихарил этих секретных. Тихарились бы эти спецы друг перед другом, и не фиг нас было втягивать в свои заморочки.

— Вот в следующий раз и сиди дома, — опять из-за сидений подал голос маленький таджик. — Сиди и жди, когда на Дворцовой площади ядерный фугас рванет. Ты где живешь — в Купчино, на Гражданке? Думаешь не достанет? Будь спокоен — и Купчино сметет, и Гражданку, и в Лигово мало что от панельных домов останется. Обыватель!

— Ну ты дал, Ахмет, — обиделся я за Борьку. — Что же теперь нам всем с преступностью и терроризмом бороться? Я лично воевать не желаю. Разве что иногда, но нечасто. А лучше бы и вообще всего этого не надо. Я хочу просто жить тихо и спокойно, без всякой стрельбы и взрывов. Ишь, словечко-то вспомнил застойно-коммуняковское — обыватель… Ну, обыватель — не люблю я пожаров и взрывов. И пятаков гнуть не умею.

— Девушка Рита на улице Салова что-то куском динамита чесала… — несколько смущенно процитировал детский стишок Боб.

А я вообще промолчал. Надоела мне вся эта бодяга.

Глава сороковая

А мы ехали и ехали… За окнами кабины — все те же заснеженные леса и снега. На несколько часов показалось красное зимнее солнце и опять покатилось за горизонт. Все ниже, ниже…

Дизель гудел все так же ровно, в кабине было тесновато, но тепло и уютно. Прошли Надвойцы, еще раз мимоходом нюхнули незабвенную Сегежу — кайф ломовой! Медвежьегорск стороной проскочили, мимо Петрозаводска промчались с песнями.

Ахмет, в очередной раз пообщавшись по портативной рации с логиновской базой, опять для нас с Борькой получасовой сольный концерт устроил. Господи! С таким голосом парень и какой-то хренотенью занимается!

Куда катимся, едрена вошь?!

Да все туда же, туда…

Прошли Пряжу. Скоро — Олонец, а там и до Лодейки рукой подать. Где-то здесь, неподалеку, и то место фекальное, где нас чеченцы с ментом на деньги напрягали. Денег им захотелось, фраера! А ху-ху не хо-хо? Козлы…

Вот. Точно здесь.

Ау! Где вы, разбойнички? Никого…

Здорово им тогда Ахмет с Бобом из автоматов по колесам ввалили. Хороший массаж копчика получился. И ни «девятки», ни «рафика» не просматривалось. Ну, разумеется, утащили. Не бросать же технику на дороге — вмиг по гаечкам разнесут.

Неумолимо приближаемся к родному Питеру. «Здравствуй, здравствуй, друг мой дорогой. Здравствуй, здравствуй, город над Невой. Ты видишь — я прошел все испытанья…»

За Лодейным Полем рулить Борьку посажу — темнеет уже, а я в темноте плоховато дорогу различаю, да и устал маленько. От Лодейки до Питера — всего ничего: двести восемьдесят кэмэ, если мне не изменяет память. Вот и домчит нас с песнями Борис Евгеньич до дома. Под утро как раз и приедем. Помоюсь, поем как следует — и в постельку, в люлю…

— Боб, в баньку сходим?

— Когда?

— А хоть завтра…

— Можно… На Васинский?