Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

В те дни, когда дело Иисуса вызывало у людей сомнение и шло на убыль, братья Зеведеевы через свою мать обратились к Иисусу, чтобы Он позволил им воссесть подле Него в Его Царстве (Мф 20:21 и далее; Мк 10, 15 и далее). На что только не толкает людей пустое, холодное тщеславие. Иоанн опасался, что, когда победа будет одержана, Тот, «Который его любил», вознесется над ним на недосягаемую высоту и он лишится высочайшего наслаждения – не нахожу более подходящего слова! – которое испытывает сейчас, будучи тем, «который возлежал у груди Иисуса». Иисус не стал их укорять, а лишь удостоил их предельно серьезным встречным вопросом: «Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь? Они говорили Ему: можем». Нам стыдно за их геройский ответ.

Иоанн от рождения отличался благородством и, возмужав в беспорочные юношеские годы, сразу же распознал в Иисусе Господа, предался Ему всей душой, и, неуклонно возрастая с этого момента, достиг высот духовного развития, для нас непостижимых. Я понимаю реформаторов, не ведавших той благодатной духовной атмосферы Царства Небесного, в которой жил тогда Израиль, и потому неспособных постичь, как все это многообразие идей могло уместиться в одной личности, в рамках одной жизни. И я понимаю их куда лучше, нежели иные, никогда не задававшиеся таким вопросом.

Почему Иисус возвысил среди апостолов не Своего друга, а Симона Петра? На мой взгляд, поступок самоотверженный, не случайно удививший всех. Я полагаю, что Петр был Иисусу, чисто по-человечески, в чем-то неприятен и обременителен – как некое постоянное испытание для Него. Если Иоанн весь был поглощен постижением Иисуса, стремлением проникнуться Им, то Петр «был себе на уме», и, получая вместе с другими духовную пищу от Иисуса, переваривал ее на свой лад. Ничего плохого в этом нет, но порой такая его самостоятельность оказывалась для него опасной, а Спасителя ввергала в искушение. Потому однажды Иисус и сказал ему: «Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн» (Мф 16:23), то есть: «С тобой надо быть все время начеку». (Лютер даже употребляет слово Ärgernis, по сути означающее здесь «ловушка».) И к Своим словам «Не плоть и кровь открыли тебе это» (Мф 16:17), свидетельствующим о Его высоком уважении к Петру, Иисус как бы добавляет: «Но в тебе этого сразу не заметишь». Впрочем, не будь Петр именно таким, мы не услышали бы от Иисуса многих важных для нас высказываний в ответ на его слова или поступки. Ему свойственно делать быстрые выводы из возникших ситуаций или сказанного Спасителем, в особенности практического свойства, и тотчас же, без промедления, действовать, при этом нередко опрометчиво, можно сказать, непоследовательно, меняя решения, легко брать свои слова обратно, бросаясь из одной крайности в другую. Но Иисус, с Его удивительной прозорливостью, не мог не заметить в глубинах этой натуры и нечто другое, прочное как скала. Именно в таком неистовом, переполненном эмоциями сердце возникали мысли и понятия, пускавшие крепкие корни, способные и готовые выдержать бури внешнего мира.

Это проявилось как раз при решении задачи, в которой содержался весь смысл его жизни и все его божественное призвание. Тогда-то он и получил имя Петр – я имею в виду его выступление в день Пятидесятницы. Задача была не из легких. В Иерусалиме уже не сомневались, что Иисус ошибся. «Наши начальники, правда, обошлись с ним дурно, но теперь уже всем ясно, что вся эта затея – дело пустое, и нужно признать, что в главном они правы». Примерно так, наверное, думали горожане и с сочувствием смотрели на «слишком уж» торжественные и радостные лица галилеян, которые, непонятно почему, все чаще встречались в Иерусалиме. Но они-то знали причину своей радости: они видели воскресшего Спасителя, и не однажды, что может быть радостней? Но разве можно было такое рассказывать в той обстановке? Зная ее, мы по достоинству оцениваем мужественный поступок Петра. Случись сегодня нечто подобное в узком кругу, стали бы мы про это говорить? О нас бы подумали – в своем ли мы уме? Петр же это сделал – во всеуслышание, как бы «проповедуя на кровлях», открыл тайну всему народу, возгласив: «Твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли». Мессия в пророчествах и в воззрениях Израиля – Последний Пророк – есть и был всегда личностью земной истории. Вот где проявился твердый и неприступный характер Петра, возвестившего начало царствования Распятого и Воскресшего.

Для этой брани духовно истерзанный и израненный Петр подходил куда больше, нежели светлый, идеальный и возвысившийся над земной обыденностью Иоанн. Кому, как не Петру, искушенному в душевных терзаниях, надлежало доверить «ключи от Царствия Небесного»? Он нам, а мы ему, куда понятней, чем иному Иоанну, окажись тот на его месте.

Желающему составить себе правильное представление об апостолах следует учесть, что они, как и все сельские жители, были внешне людьми совершенно простыми и бесхитростными. И если иной духовно неразвитый ревнитель, желая придать вес своим дилетантским поучениям, примется указывать на апостолов, дескать, и они были людьми «некнижными», то напомню ему, что апостолы не только посещали синагогу, прекрасно умевшую обучать своих подопечных, благодаря чему они знали наизусть чуть ли не весь Ветхий Завет, но главное – они постоянно и тесно общались с Иисусом, и это делало их духовно образованней всех нас.

Их духовное совершенствование в основном происходило благодаря воспитанию – не придирчивому, мелочному, а великодушному, щедрому. Однажды Спаситель порицал Своих учеников за одну только мысль, будто Он в душе укоряет их, забывших взять с собой хлеба. Но в то же время воспитание было строгим, если не сказать суровым. Все беспощадные требования, которые Иисус предъявлял к Себе, Он предъявлял и к ним, называя их не только Своими учениками, но и Своими слугами, рабами, постоянно внушая им эту мысль самым решительным образом: «Слуга не выше господина своего», «Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать». Сегодня бы нас эти слова покоробили, тогда же ничего странного в них, произнесенных Иисусом, для апостолов не было. Иначе как дружелюбным отношение раба к своему господину Спаситель не мыслит, допуская даже, что тот его любит (Мф 6:24). Он сравнивает Себя с господином, который однажды доверит рабам управление всем имением. В нашем же отношении к Богу, равно как и к Иисусу, субординация совершенно противоположная. Слуга более самостоятелен, чем раб, раб всего лишь исполняет приказания своего господина. У слуги свой расчет, свой интерес; раб же – орудие, продолжение своего господина. Сегодня слова Иисуса: «Один у вас наставник» – звучат для нас как «Нет у вас наставника». Но в самом Божественном существе Иисуса уже заложено то, что Ему и Его делу с величайшей покорностью и самозабвением служит лишь тот, кто беспорочно и полно выражает своей жизнью Его мысли, в ком нет той лакейской вольности, которая сама выбирает, что ей по нраву, переделывает все на свой лад, выставляя тем самым Божественное в Нем в чисто человеческом свете. Именно такие орудия – послушные и покорные – Он для Себя и готовил, предвидя время, когда будет отнят у них, и они Его именем и под Его невидимым руководством продолжат начатое Им (Ин 12:24–26). Но найдутся ли тогда преданные Ему рабы, которые самоотверженно, не жалея сил, продолжат Его дело, ни на шаг не отступая от того, чему Он учил.

Главным для Спасителя было служение милым Его сердцу заблудшим и потерянным, того же Он требовал в известной степени и от Своих слуг, или рабов. Евангелия (Мк 4:35 до 5:43) рисуют нам, сколь многотрудной была Его жизнь, полная событий и всякого рода переживаний. Однажды, рассказав притчу о сеятеле, Он, беспредельно уставший, вошел в лодку, чтобы поспать. Иного места для спокойного сна у Него не было, ибо, куда бы Спаситель ни направлялся, за Ним непременно кто-нибудь следовал, желая, улучив минутку, поговорить с Ним с глазу на глаз. Только Он подошел к лодке, как один книжник, воспользовавшись случаем, решил навязать Ему свое общество (Мф 8:23 и далее). Что ж тут удивительного! Побыть с Иисусом в лодке – это прекрасно! И тут Спаситель разражается известным причитанием, не без юмора высказывая детскую жалость к Самому Себе, бедному «Сыну Человеческому»: «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову». Слова искренние, вырвавшиеся у Него под влиянием сиюминутной ситуации. Возможно, Он порой тяготился Своей бедностью, и как часто Ему приходилось отказываться от уютной постели, лишь бы день и ночь пребывать со Своими учениками, чтобы «соблюсти их во имя Отца». Возможно, и Он не был застрахован от простуды[88] и все же спал не в теплой постели, а на холодной траве. Однако в тот момент истинная причина Его жалости к самому Себе, «Сыну человеческому», была в ином – в Его популярности у жаждущих помощи, из-за чего Ему было невозможно побыть одному, обрести покой или хотя бы найти место, где можно было бы приклонить уставшую голову. Наверное, книжник, проникнувшись пониманием, удалился, дав Иисусу возможность поспать. Но едва Спаситель заснул, как Его будят: коварная буря грозит погубить Его и апостолов. Он ее усмиряет, и вскоре они прибывают на другой берег, в страну Гергесинскую. И что они видят! Жуткая сцена! Он помогает – и вскоре весь город выходит Ему навстречу, прося, «чтобы Он отошел от пределов их» (Мф 8:34). Спасителю не остается ничего иного, как (а уже рассвело) переправиться обратно. Еще издали Он видит на другом берегу толпу, с нетерпением дожидающуюся Его, – Спасителя зовут к Иаиру!