Жизнеописание Л. С. Понтрягина, математика, составленное им самим - Лев Понтрягин

Лионс в это время работал в научно-исследовательском центре вычислительной техники. Это учреждение располагалось не в Париже, а недалеко от Парижа, в местечке, которое носило наименование Парли-2. Первоначально строители городка предполагали его назвать Париж-2, но это вызвало возражения со стороны государственных органов и им предложено было переименовать его в Парли-2.

Институт, в котором работал Лионс, получил для себя территорию бывшего военного лагеря американцев, базировавшихся во Франции, которых к этому времени де Голль уже изгнал из Франции. Там я и читал свои лекции. Лионс поселил нас в бывшем доме генерала американской войсковой части. В наше распоряжение был предоставлен огромный одноэтажный дом, в котором было несколько спален, кабинет, две ванны, кухня и всё, необходимое для приготовления пищи, кроме самой пищи. Обедали мы в столовой для персонала института, а завтракали и ужинали дома. За продуктами мы выбирались в центр Парли-2. Для этого необходимо было пересечь шоссе, так называемый «фривэй», т.е. шоссе, по которому автомобили шли на большой скорости, нигде не останавливаясь.

Однажды по незнанию мы попытались перейти это шоссе и, натерпевшись страху, продвинулись очень немного и отступили назад, так как ясно было, что нас могут свободно сбить. Позже нам показали путь, которым можно было пересечь шоссе по туннелю. Мы стали пользоваться им. Непосредственно к территориям, занимаемым институтом, примыкал лес, но он находился за оградой. Нам дали ключ от ворот, через которые можно было выйти в лес и погулять. На территорию института не допускались лица без пропуска. Пропуском на территорию института нам служил ключ от нашего дома. В течение месячного пребывания здесь нам привелось несколько раз ездить на автомобиле в Париж. Автомобиль нам предоставлялся тем же институтом, так что мы смогли побывать в Париже, посмотреть его, побывать в музеях, парках, магазинах.

Трудность моих лекций во время этой поездки во Францию заключалась в том, что человек, писавший мне формулы, не знал русского языка. Я должен был готовить с ним лекции сразу на английском языке и говорить формулы по-английски. Следовательно, трудно было полностью исключить ошибку в написании формул. Но, по-видимому, всё сошло благополучно. Во время этого пребывания во Франции я ближе познакомился с Лионсом и провёл с ним важные переговоры, о которых речь будет впереди. Кроме Лионса я близко познакомился с некоторыми другими французскими математиками, но не сумел встретиться с Лере. Он в это время был где-то в отъезде.

На 74-й год была запланирована поездка в Японию, куда меня пригласили читать лекции. На этот раз с нами должен был ехать мой сотрудник В. И. Благодатских, который владел английским языком. Но поездка была отложена на год, так как я плохо себя чувствовал, а поездка предстояла трудная. Японцы планировали посещение мною нескольких городов и нужно было ездить с места на место в Японии. Через год, в 75-м году, поездка была снова отменена мною, так как я вновь плохо себя чувствовал. Таким образом, в Японию я вовсе не попал.

Работа с издательством

В конце 60-х годов обстоятельства побудили меня познакомиться с работой издательства, в котором печатались мои книги. Обнаружилось, что список авторов, публикующихся там, довольно узок. Издаются книги одних и тех же авторов, и мало было книг выдающихся учёных.

К международным связям привело меня то обстоятельство, что до 50-летнего возраста мне ни разу не было позволено выехать за границу и самому рассказать о своих научных достижениях, несмотря на многочисленные приглашения туда.

Обнаружилось, что список лиц, которые ездили за границу также очень узок. После моего возвращения из Америки в 1964 году в АН СССР я поставил вопрос о работе иностранного отдела АН СССР. Было установлено, что многих математиков не пускают за границу по каким-то совершенно непонятным причинам, в частности благодаря путанице в иностранном отделе Президиума АН. Отделение математики приняло решение просить Келдыша о смене главы иностранного отдела. Этого не произошло, однако такое решение Отделения вызвало некоторую тревогу, и стоячее болото было взбудоражено!

Из-за болезни жены я часто не мог поехать на дачу и ездил туда с Болтянским. Я знал о его тесных связях с издательством. Я обратился к Болтянскому с просьбой помочь мне опубликовать некоторые мои книги. Но он заявил, что сейчас это совершенно невозможно, издательство перегружено, и сказал: «Вот к Вашему шестидесятилетию, к 68-му году, мы устроим для Вас издание Ваших трудов». Этим разговором до некоторой степени описывается вес Болтянского и мой в издательстве в то время.

Так случалось, что каждая новая форма моей деятельности вытекала из предыдущей. И передо мной не возникал вопрос, что же делать дальше? Дело приходило само. Аналогично было и с моей научной работой. Каждая новая тема научного исследования возникала из какой-нибудь предшествующей. Были, конечно, и внешние толчки.

Начало моей научной деятельности возникло под воздействием лекций и семинаров П. С. Александрова. Одна новая линия проблематики возникла из доклада Э. Картана, который он сделал в Москве. Прикладной математикой я занялся из этических соображений — быть полезным обществу. Но конкретный выбор задач возник благодаря контактам с А. А. Андроновым.

Несколько внешних стимулирующих толчков я получил при поездках за границу, при обсуждении моих лекций и докладов.

Можно сказать, что моя профессиональная работа сложилась счастливо.

Я никогда не стоял перед пустотой — что же делать дальше. Всегда было что-то, что нужно было делать.

Занявшись издательством, я выяснил, что физико-математическое государственное издательство было независимой организацией, которая подбирала авторов, консультируясь с каким-то узким кругом лиц, близких к издательству. Позже «Физматгиз» был включён в издательство «Наука» Академии наук СССР под названием «Главная редакция физико-математической литературы издательства Наука». Главным редактором этого издательства был А. Т. Цветков.

Поскольку издательство вошло в систему Академии наук, оно стало контролироваться отдельной секцией редакционно-издательского совета (РИСО) АН СССР. Председателем этой секции РИСО был академик Л. И. Седов.

Секция Седова (так я буду её называть для краткости) была типично академической организацией. Ее списочный состав состоял из весьма авторитетных лиц, большинство которых не ходило на заседания секции и никакого участия в её работе не принимало. Это была, так сказать, показуха. Тщательностью работы секция, на мой взгляд, не отличалась, и я решил вмешаться в это дело. Я предложил Седову организовать специальную рабочую группу, которая будет помогать секции в издании математических книг. Седов моего предложения не принял. Он сразу же пригласил меня стать членом его секции. Но я на это не согласился, так как понимал, что один я ничего не смогу изменить. Я поделился своими намерениями с И. М. Виноградовым, и он мне посоветовал связаться с С. В. Яблонским, который был тогда заместителем академика-секретаря Отделения математики АН СССР. Разговаривать с академиком-секретарем Н. Н. Боголюбовым бесполезно. С этого наше знакомство с Яблонским и началось. Впрочем, с Яблонским я встречался и раньше в молодости, когда был председателем школьной математической олимпиады, в каком году, не помню. Существует фотокарточка, на которой я изображен в кругу школьников-победителей олимпиады и среди них Яблонский и Болтянский.