Глиссандо - Ария Тес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню, как в детстве мы с мамой, Мариной и Мишей летали на ее родину в Сицилию, где во время одной из прогулок, наткнулись на неприметный, но тем не менее один из лучших детских магазинов в своей жизни. Естественно зашли. Как можно, имея трех детей, рассчитывать его проскочить? Никак. Там я ходил между полок с открытым ртом, ведь никогда таких игрушек не видел. Они все, как на подбор, были в старом стиле, винтажные, так их называли, и очень-очень красивыми. Диковинами. В России, само собой, такого и не встретишь…Миша убежал в сторону книг, где во всю копался в энциклопедиях, Марина смотрела куклы, а я остановился возле набора с кубиками. Такие деревянные, где-то с рисунками окошек, где-то дверей, обклеенные, как сейчас помню, бежевой бумагой. Там и арки имелись, естественно, и треугольники — короче все, чтобы построить дом. Я так загорелся…аккуратно снял коробку (с большим-большим трудом), что мне вообще не свойственно было. Марина часто рассказывала, что я никогда не отличался аккуратностью и сломал дюжину ее кукол, пока она не сообразила прятать их на верхнюю полку. В общем, мама сразу все поняла. Она присела на корточки рядом, улыбнулась, помогая мне удержать мое сокровище, потом посмотрела на меня и прошептала.
— Ты мой будущий архитектор…
Возможно это сыграло свою роль, я не отрицаю. Все дети хотят радовать родителей, особенно так особенно любимых, но в итоге, даже в сознательном возрасте, когда казалось бы ничего не должно уже влиять на меня, я остался верен той профессии, которую в конце концов выбрал сам в забытом, детском магазине где-то между старыми улочками Флоридии.
— Что случилось?
Слышу ее тихий голос, но не открываю глаз. Амелия готовила. Вообще, она не очень умеет готовить, скорее пачкает все вокруг, хотя у нее классно выходит утка. Но она любит готовить, а я люблю за этим наблюдать, потому что это очень мило. Она милая. Сосредоточенная вся, брови хмурит, шепчет что-то под нос, шевеля губами, и я всегда улыбаюсь. Этот дом — катастрофа. Сейчас здесь нет ничего: мебели, нормальных удобств, даже иногда света, но с ней все становится лучше. Как-то она превращает стройку в уютное гнездышко, без понятия как и не хочу вникать. Мне все равно, главное, что это есть, хотя сейчас я и этому не рад. Начинаю злиться. Она ловит меня именно тогда, когда я совершенно не готов к этому, что меня бесит. Я не хочу и не привык показывать свои слабости и промахи, особенно если это касается чего-то настолько личного. Да и не поймет, как я ей объясню, что меня так сильно пугает? Как я объясню, что боюсь провала, что от меня зависит наследие моей семьи? Как я скажу, что не уверен, что готов?…
— Алекс?
Калит и это. Меня бесит слышит из ее уст не мое имя. Сам виноват, я понимаю, но я так устал притворяться…все чаще ловлю себя на мысли, что я хочу рассказать ей всю правду, но трушу. Меня бесит и это. Трусость мне не по карману, мне за нее нечем платить, она для меня под запретом, но она есть. Она здесь. Она выставляет чертов счет.
— Эй, ну ты чего?
Чувствую нежно, легкое прикосновение к своей руке и резко отступаю. Черт, спорю на что угодно, выглядит это со стороны дико, будто я отскочил от девчонки, меньше меня раза в три, если не больше. Дико-дико-дико…и ее это обижает. Я вижу, как она пытается держать себя в руках, не показать, но у нее никогда не получалось скрывать свои эмоции. Амелия слишком молода, чтобы это уметь, да и где ей было учиться? Она из Академии не вылезала. Клубы не любит, вечеринки тоже, а если мы куда и ходили, а такое тоже было, она в основном сидит на диване и молчит. Потому что ей некомфортно. Потому что она чувствует, что что-то не так. Я это знаю, и это работает вроде призмы моих личных загонов и страхов — множит и множит.
— Зачем ты пришла?! — повышаю голос и указываю в сторону кухни, — Иди и делай, что ты там делала! Я тебя не звал.
Твою. Мать. Как же я себя ненавижу в эти моменты. Бывает, что я срываюсь на нее, когда груз всего, что есть на самом деле слишком давит на шею, перекрывая дыхание. Я обижаю ее, знаю это, но ничего не могу с собой поделать. Сам себя загнал в ловушку, из которой не могу выйти без потерь, и теперь она за них расплачивается вместо меня. А она же расплачивается…вижу, как потухает ее взгляд, как она его тупит в пол, краснеет, мнет пальцы. Амелия нервничает, ей неприятно и больно, но она не уходит. Почему ты не уходишь от меня, твою мать?! Очнись! Я дерьмо, малыш! Я самое настоящее дерьмо и не заслуживаю тебя, посмотри ты вокруг! Ты же знаешь это! Ты догадываешься, но упорно не хочешь замечать очевидного!
Так и есть. Она догадывается, что что-то не так, что во мне что-то не то, что есть подвох, какая-то ложь, но игнорирует. Списывает со счетов свою интуицию, держится рядом. Не хочет меня оставлять…потому что она любит меня. Мне и это известно. Она не ангел, закатывает мне истерики, каких свет не видел, но когда я выхожу из себя — терпит, не оставляет, потому что любит. Это и есть любовь, наверно, терпеть в самые худшие моменты, даже если руки опускаются, даже если обидно и больно — терпеть. Ради твоего человека. Сейчас этот механизм как раз разгоняется…
Амелия поднимает взгляд, которым цепляется сначала за книги, потом за включенную лампу, потом за белый лист на столе. Она знает, что это означает — я делаю чертеж. И раз я вышел из себя, у меня что-то не получается, а это для меня важно. Переводит свои прекрасные, необычно прекрасные глаза обратно на меня, дарит мне их решительный взгляд, а потом щурится.
— У тебя что-то не получается?
Молчу. Иногда я поражаюсь ее проницательности и прямоте. У Лили она тоже была, но она все равно была другой. Лили задает
