Глиссандо - Ария Тес

— Первый вариант.

— Отлично.

Макс смотрит на меня также долго и проникновенно, как я на него, пока вокруг снуют глупые люди. Из-за них мы не наедине. Из-за них мой мир и моя картинка рябит, но желание от того меньше не становится. Хочется. Действительно хочется плюнуть на все и затащить его куда-нибудь, но снова вместо этого я иду за ним следом. Мы ведь играем. Мы оба знаем, чем кончится наше общение, я уверена, но оба продолжаем прятаться. Он хочет, чтобы я, как все его девушки, пала ниц, но, черт меня дери, я — чемпион по пряткам. Вот так вот!

— Расскажешь про свою маму? — аккуратно прощупываю почву под ногами личным вопросом, на который получаю очередной его долгий взгляд.

Волнуюсь. Вот сейчас станет ясно насколько хорошо за последние полгода мне удалось его притянуть. Расскажет — я выиграла, пошлет — я в пролете. Сердце отчаянно колотится, Макс явно замечает мое волнение и слегка улыбается, потом переводит взгляд на картину, у которой мы стоим. Михаил Врубель. Демон (сидящий), 1890. Мощная работа, отец мне о ней рассказывал. Шедевр русского символизма, олицетворяющий вечную борьбу мятежного духа.

— Это одна из ее самых любимых картин.

— Она любила живопись?

— Она многое любила. В искусстве мама видела спасение… — тихо говорит, пока я ликую, но внимаю всеми частями тела, не только ушами.

Это очень важно. Чтобы завоевать его окончательно, надо знать, какой была его мама, ведь как и с девочками, мальчики точно также больше расположены к типажу своих матерей. В этом нет никаких подсмыслов, просто мать — это дверь в мир любви, первый и самый верный проводник.

— Она была очень гордой, остроумной и умной, — с улыбкой продолжает, я же делаю заметки в голове, — Многие называли ее холодной, но это не так…Она просто не подпускала к себе каждого, но тех, кого подпускала…они знали наверняка, что она их никогда не бросит. Смелая, ласковая и теплая…

— Ты по ней скучаешь?

Макс грустно улыбается и смотрит мне в глаза, а потом пару раз кивает.

— Безумно.

Меня это трогает. Я тоже скучаю по своему отцу, эта боль резонирует между нами, поэтому, чтобы не скатиться в грусть и печаль, которая точно испортит этот чудный вечер, я перевожу тему. Мы говорим еще и еще, словно какие-то стены между нами рухнули, не полностью, но света теперь гораздо больше, чем тайн и недомолвок. Меня это греет. Я порхаю по зале, наслаждаюсь каждым мгновением и каждым взглядом, его в особенности, ведь он смотрит лишь на меня. И я точно знаю, что сегодня он меня так просто не отпустит…

— Пока? — говорю тихо, сидя в его шикарном БМВ со светлым салоном, который так сильно пахнет им, что у меня бегут мурашки.

Макс молчит. Он словно борется с собой, ведь игра не закончена, и сделай он сейчас шаг, все рухнет. Я это знаю. Но я также знаю, что победа будет за мной. Слегка улыбаюсь, берусь за ручку на двери и уже нажимаю на нее, когда слышу тихий мат, а потом ощущаю хватку на своем запястье.

Да. Так просто он меня не отпустит…Вместо этого Макс разворачивает меня на себя и целует. Страстно и жадно, глубоко. А я улыбаюсь снова и снова…

26; Макс

— Это был наш первый поцелуй…

Я помню. Я хорошо помню этот вечер, он ведь для меня стал началом конца в каком-то смысле, но для нее — это победа. Да, я это знаю и вижу, да и всегда знал и видел, даже тогда. Мы играли в игру, кто сдастся первым, и я сдался, потому что подумал, что у меня будет гораздо больше, чем победа, если я отступлю. Наверно все-таки так и получилось, да и был ли у меня выбор? Наверно нет. Я хотел ее так сильно, что тело скручивало, и ни о чем не мог думать, разве что о ней.

— Ты могла рассказать мне о своей матери, — вместо реакции говорю, а сам покручиваю стакан на подлокотнике и хмурюсь.

Знаю, что не могла. Но могла же. В какой-то момент, когда она поняла, что может мне доверять, а она могла на все сто процентов, Лили могла бы раскрыть карты, но вместо этого она продолжала врать…

— Не могла. Я итак потеряла ради тебя столько…

Резко смотрю на нее, задыхаясь от такой наглости.

— Это ты потеряла?!

— Поверь мне, Макс…да.

— Забавно.

От злости все внутри начинает переворачиваться, и чтобы не взорваться, я делаю большой глоток виски. Даю себе время, но Лили не дает его мне в ответ.

— Я так сильно в тебя влюбилась… Забыла напрочь обо всем, что говорила мне мама…

— Мне это не особо интересно слушать, если честно. Вернемся к насущному. Ты спросила о ком она мне рассказывала? Элай. Я его даже видел.

— И как тебе ее близнец?

Я почти давлюсь алкоголем, в который раз резко поворачивая на нее голову. Лили слегка улыбается и покачивает ногой, поглаживая ножку бокала. Ей явно нравится произведенный эффект «разорвавшейся бомбы». В подтверждение она жмет плечами и делает свой глоток, как бы невзначай кидая.

— Мы все-таки сестры…

Она знает. Я убежден в этом на все двести процентов, щурюсь, Лили же делает вид, что этого не видит, наблюдая вместо того за сигаретой, которой слегка касается стеклянной пепельницы.

— Ты знаешь, что она соврала.

— Конечно.

— Откуда?

— Оттуда же, откуда сама взяла похожую ложь когда-то давно. Ты знал, что наши мамы — аристократки?

— Она говорила.

— А ты знал, что на самом деле — это Ирис «плохой» близнец?

Я выгибаю бровь, как бы не понимая о чем речь, но я прекрасно знаю, о чем она идет. Всегда в паре близнецов кто-то плохой, а кто-то хороший, так уж работает этот мир. На самом деле, конечно, нет. Просто кто-то послушный, а кто-то сорви-голова. В нашей паре, например, расстановка сил неочевидна. Миша — мягкий и спокойный, а Марина — сука каких поискать. Здесь, признаюсь, заявление Лили тоже совсем неочевидно, и она это считывает.

— Думал, что моя мать — дрянь, да?

— А разве не так?

— Если честно, то не совсем. Моя мама была хорошей девочкой, послушной, а Ирис, как я, оторвой. У моих деда и бабки были финансовые проблемы, когда первый начал играть в карты.

— Проиграл состояние?

— Фактически да, но его толкнули обстоятельства. Мама рассказывала, что у них был еще один сын, младший,