Богатый - Анатолий Величковский

— Ваш Ленин мизинца моего не стоит! — крикнул Богатый.

— Ленин в сто раз выше вас! — ответил своей обезьяньей челюстью политик.

— Глупости говорите! — вспылил Богатый, краснея и поводя красными очками туда-сюда наподобье автомобильной прочищалки ветрового стекла. — Ленин! Ленин, вы все им бредите. Моя операция и его, разве можно сравнить?

— Картинки с поломанными автомобилями? — крикнул спорщик.

— Да, и это! А зонтики забыли!? — На этом восклицании Богатый запнулся, принял таинственный вид и начал поворачиваться, пытливо обводя кольцо окружения очками.

— А-аа! Зонтики! — послышался голос из задних рядов, — а я-то сомневаюсь: как будто тот самый мошенник! он, или не он, думаю?… А если б ты, знаменитость, туфли сбросил, так я бы тебя сразу узнал.

— Попался, — подумал Богатый, — вот дурак! как же я так?

— Тайна искусства, — зашептали в толпе. — О, что это за зонтики? ох, как интересно, — политик не унимался и все доказывал превосходство Ленина. Богатый поворачивался, выигрывая время.

Напряжение в толпе росло. Из задних рядов протискивался сквозь народ неприятный свидетель. «Повторяй за мной», — услышал Богатый голос, как бы в себе самом и в то же время как бы посторонний.

— О вы, ценители моего искусства! — слетело с языка Богатого, — как не идет вам, людям цивилизованным, поднимать базарный крик и спор, в то время как я так польщен, так тронут вашим же вниманием! О! О! я не ожидал, никак не ожидал, что дорогая публика не заступится за своего покорного слугу.

— Петь-то ты умеешь, — перебил Богатого голос продирающегося сквозь толпу.

— Мне тут грубят! — плаксиво вымолвил Богатый. — Мне!

Но тут уж никто из приличных людей не сомневался в том, что коммунист и какой-то злопыхатель есть подосланные кем-то провокаторы. Два молодых человека схватили под руки злопыхателя и вывели его вон из зала и сдали его на попечение полицейского. Коммунист же гордо заявил, что он остается при своем мнении, и добавил, что буржуи только могут с ним не соглашаться, но что это ровно ничего не стоит.

— Богатый, умоляю объясните нам тайну: что за зонтики? и какое отношение эта тайна имеет к вашему искусству? — просила красивая брюнетка.

— Кто потерял кисть!? — кричал сторож.

— Это я потерял! — откликнулся Богатый, прорываясь из окружения. Но тут его хватали, просили, увещевали побыть еще, не уходить.

— Я все напишу, я обо всем скажу, я дам интервью, — говорил Богатый, отступая и раскланиваясь. Сторож подал ему кисть, словно цветок. Через два шага на Богатого напали представители автомобильных марок. Они стали разворачивать перед ним прейскуранты с фотографиями автомобилей, объяснять, хвалить свой товар. — Потом, потом! — отстраняя их рукой, говорил Богатый. Он сильно вспотел от страха, ему казалось, что все смотрят на его туфли, поэтому он приседал так, чтобы красный плащ волочился по паркету, скрывал ботинки.

IV

Богатый окружил себя журналами и газетами и принялся читать все то, что имело отношение к выставке. Помня, как история с зонтиками чуть было не подмочила его репутации, он побаивался, что и в прессе появится отзвук. Но по мере чтения страх у него проходил и сомненья рассеивались. Про зонтики ничего не говорилось, зато журналисты натаскали в свои статьи о картинах с изображеньями поломанных автомобилей столько знаменитых имен художников, философов, поэтов и композиторов, что Богатый полез под кровать за энциклопедией. Книжка эта была добыта на помойке, она была сильно растрепана и доброй половины страниц в ней не хватало, ибо она служила Богатому как некое подспорье для практических нужд.

Все же он несколько имен нашел. «Ну, что ж, — думал он, — действительно, меня журналисты вознесли и окружили подходящим обществом, но дураки не пишут о главном: писали бы лучше, по какой цене окружающие меня художники продавали свои картины, тогда бы я мог ориентироваться, а так все это ветер». Надеясь, что а вдруг хоть один журналист найдется поделовитее и посолиднее, Богатый принялся рассматривать остальные журналы.

«Искусство и спекуляция» была озаглавлена статейка, которая привлекла его внимание. Вот, что в ней говорилось.

«Индустриализация построила свой рукотворный мир в мире нерукотворном. Она отделила людей от неба и от земли, и мы живем теперь в искусственном мире только для нее и благодаря ей. Многие стихийные явления нерукотворного мира индустриализацией побеждены. Это могло бы быть фактом положительным, если бы искусственный, теперешний мир не создал взамен побежденных, естественных стихий, свои новые стихии, искусственные. Индустрия держит нас в железных клещах, она требует от нас к себе любви, она хочет, чтобы мы на нее любовались с таким же чувством, как, скажем, на вечернюю или утреннюю звезду. Она деспотически требует от нас поклонения; не мы ей, но она нам ставит условия. Мы перед ней оказались беспомощными пигмеями и должны рабски выполнять все ее прихоти. Она поставила нас в такое безвыходное положение, что вся наша жизнь зависит от действия кнопок. Каждое неверное нажатие кнопки может превратиться в мировую катастрофу. Божественная природа нерукотворного мира никогда не имела над человеком такой власти, даже во времена каменного века. Ни дожди, ни молнии, ни холод, ни жара, ни разливы рек, ни потопы не имели такой порабощающей силы. Этим настроением и воспользовался этот новый художник. Он показал нам полотна с кое-как наляпанными поломанными автомобилями, и мы пришли в восторг, залюбовались на них именно так, как прежде любовались наши предки нерукотворной красотой природы. Цивилизация, идущая рука об руку с индустриализацией, вытравила из наших душ всякое понимание истины и красоты».

«Говоря о картинах Богатого, можно сказать, что человек этот просто спекулянт, смекнувший, чем угодить рабам, боготворящим своего сатрапа».

«Вместе с природой цивилизация победила и культуру. Осталась только, у очень ограниченного числа людей, тоска по культуре. Вот почему иные писатели и художники обращают свои безнадежные взоры в сторону государств коммунистических. Задыхаясь у себя от бескультурья, они ищут свежей струи воздуха. Они искали этой струи в гитлеровской Германии. И действительно там что-то как бы оживало, ибо культура происходит от слова культ. Там были культы, которые выразились наглядно в последней мировой войне.

Страна с символом свастики победила всю цивилизованную Европу и оказалась побежденной, когда сразилась с Россией, страной с символом „серпа и молота“. Два „культа“ перегрызли друг другу горло. Но от этих культов культуры создаться не могло и не может, потому что оба эти культа тоже порождены цивилизацией. А цивилизация так же не может породить культуру, как сын не может породить своего отца».

«Все, что я пишу, как будто к картинам Богатого мало относится. Но поведение публики на выставке наилучшим образом подтверждает то, о чем я пишу. В картинах этих, если можно назвать мазню картинами, нет культуры. Они подобны тому черному пятну, что светится сквозь прозрачное тело ведьмы. Эта духовная грязь, собранная в одно, и представлена в разбитом автомобиле».

«В довершение сказанного могу заметить, что я познакомился со свидетелем, знающим темную историю с зонтиками. Свидетель этот почти узнал в художнике человека, который его надул во время ливня на скачках, продав ему и многим старые зонтики по огромным ценам».

Последние слова Богатого бросили в жар. Он отшвырнул газету, но потом снова взял, разгладил, прочел подпись под статьей. Имя незримого врага было: Игнат.

На вопрос адвоката: «Как поживаете, маэстро?» — Богатый ответил: «Постепенно, мэтр, постепенно!» После этого маэстро и мэтр уселись по обеим сторонам заваленного папками стола. Богатый был в полном облачении, правда красный плащ и шляпа с пером остались в передней, но красные очки были на носу, желтые ботинки на ногах, тюльпан в петлице. Для довершения общего впечатления Богатый нарочно пришел с мазком синей краски на груди и голубой на колене. Адвокат же, наоборот, был очень далек от всякой художественной неряшливости. Он возвышался над столом в виде очкастой змеи. Но может быть, еще легче можно себе его представить, если вообразить топор, нацепивший на свое острие огромные роговые очки. Рукоятка топора ровнехонькой трубкой уходила в белейший воротничок, повязанный черной бабочкой. Дальше шел костюм именно такой гладкий и скользкий, как кожа угря.

Вот почему первое впечатление было: похож на очкастую змею, а уже только второе — на топор в очках.

Знаменитый художник и знаменитый адвокат отлично знали, что не какие-то пустячки заставили их встретиться и сесть за стол.

— На дворе холодно, — сказал Богатый.

— Сезон такой… зима, — ответил адвокат. — Мне очень нравятся ваши произведения. Удивительно, удивительно, поразительно!