Богатый - Анатолий Величковский

III

На большой новогодней выставке картин публика ходила по залам, любовалась творениями многочисленных художников. Все веянья времени, все школы были предоставлены вниманию посетителей. Вскоре, однако, как бы некий гигантский пылесос высосал посететелей из всех зал и сосредоточил их огромной толпой перед картинами Богатого. Во всей этой толпе чувствовалась объединенность единоверцев. На выставке повторялось точь-в-точь то же самое, что происходило на улице, когда перед разбитой машиной, скапливались любопытные прохожие. Незнакомые друг с другом люди, взволнованные общими чувствами, мыслями и понятиями, находили в искусстве свое родное, уличное, и потому общий разговор быстро завязался. Каждый хотел показать себя знатоком автомобильного дела, опытным автомобилистом. Рассказывались самые разнообразные случаи автомобильных катастроф. Каждый сравнивал поломку своей машины с тем, что видел на картине Богатого. Говорили о дорогах, совещались о том, по какой дороге лучше ехать. Ругали плохих автомобилистов, жандармов. Перечисляли марки автомобилей, горячо спорили об их качествах и недостатках. Словом, у картин Богатого происходил очень для всех интересный и поучительный диспут.

Дама автомобилистка, вонзив острые каблуки в паркет, шевеля кровавыми губами, долго любовалась разбитым «Дрин Дроном». «А что если там были детки?» — поставила она вопрос.

Мальчишка лет семи, которого мать вела за руку, переводил с картины на картину большие не детские очки и безошибочно назвал девять марок. На десятой картине запнулся и дергая мать за платье, капризно требовал: «Скажи как называется вон та машина?» Мать курила сигарету и, морщась от дыма, силилась прочесть скомканную ушибом надпись на радиаторе. Подоспел услужливый господин. «Это, мой дорогой будущий автомобилист, — сказал он, — „Шиномаз“».

Мальчик засопел носом, очевидно, ему дыханье сперло оттого, что незнакомая марка стала теперь на всю жизнь известной.

Девушка в красных штанах, в сапогах, в куртке, похожей на одежду самоедов, вдруг начала рычать, изображая автомобили разных конструкций, при чем так удачно, что публика пришла в восторг и наградила ее аплодисментами.

Бутуз вырвался из рук матери и понесся по залам, вертя руками, рыча по автомобильному и брызгая слюной. Этот спектакль был так же одобрен.

Словом, у картин Богатого точки зрения самых разнообразных по профессиям людей сходились, и вырабатывалось общественное мнение. И это было безусловно хорошим признаком. Как свет электрический затмевает луну и звезды, так картины Богатого затмевали свет настоящей красоты и настоящего искусства.

А сам Богатый, инкогнито, ходил по залам и потирал руки. В одной из зал он наткнулся на рыжего художника, который проводил время в мрачном одиночестве, у своих двух картин. Никто даже и не останавливался, что бы на них взглянуть, все спешили где был народ, где было весело и шумно.

— Так тебе, дураку, и нужно! — подумал Богатый. Потом он нашел картины седого художника, возле них тоже было пусто.

— Какая пакость эти автомобили с поломанными крыльями! — Услышав эти слова, Богатый оглянулся. Он увидел девушку, которая шла под руку со старцем аристократического вида. Старец ответил:

— На толпу всегда действуют сатанинские чары.

Оглянувшись, Богатый подумал: тем лучше.

На другой день Богатый пришел на выставку с тюльпаном в петлице. Весть о его необычайных картинах уже облетела город. Критики, банкиры, журналисты, находились теперь среди многочисленных зрителей. Администрация выставки успела к этому дню прибавить прожекторов и еще лучше осветить картины новой знаменитости. Да и сама публика принесла с собой немало всяческих аппаратов, дающих возможность изучать искусство научно.

Маленький профессор, направив на картину прибор, изрекал: «Этот автомобиль чудесно изображен, главное, потому, что ясно видно: его вытащили из воды пожарные. Какое великое дело — техника!» — восклицал он.

— Нет! не то, не то! — в азарте кричал другой профессор: — Были бы прилипшие в некоторых местах водоросли.

— А почему? не есть ли взгляд достопочтенного коллеги взглядом рутины? — возражал первый, — наша наука давно уже позаботилась о том, чтобы в реках водорослей не было. А вот пятна кислот отлично видны! Прошу присмотреться, даже видны следы от крючков.

— А я люблю рыбку! — сказала очень громко расфуфыренная старуха, до одури надушенная чем-то ванильным.

— Люблю индустрию! все что индустрия — меня чарует, — сказал человек лет пятидесяти, брови у него были черные, густые, а низ лица как у обезьяны шимпанзе.

Журналисты и критики не обратили на эти слова внимания, а между тем сами были угнетены неразрешимой загадкой. Залы ломились от картин, действительно замечательных, а тут эти автомобили с поломанными крыльями, изображенные кое-как, ляп-тяп и такой успех!

А раз так, приходилось и им мудрить. Ну и мудрили, конечно, находя несуществующие особенности, будто бы разрешающие проблемы современности.

— Автомобили, автомобили! — говорил критик самый бойкий, — как мы, терпите вы всякие невзгоды. Вы наши друзья, вы неотъемлемы от человечества, от прогресса… Ведь вот, как больно нам видеть ваши изображения в таких изъянах и поломках. Не понесется такой несчастный «Дрин Дрон» за город, не повезет измученную рычаньем машин и бензинным дымом семью подышать чистым воздухом, покачаться на травке.

— А есть ли у автомобилей души? — спросила женщина, у которой на груди был крест.

— Безусловно, — воскликнул профессор, — это когда машина разбита вдребезги, а радиоприемник продолжает работать.

— Жаль, что Богатый этого не изобразил, — вмешался в разговор толстяк, с подтеками у маленьких глазок.

На третий день Богатый пришел на выставку, окрыленный успехом, в новом виде. На нем был, широкий до земли, красный плащ, шляпа черная с лиловым пером, огромные розовые туфли на высоких женских каблуках, в довершение всего этого нос Богатого был украшен большими красными очками. Со всех сторон на нем висели транзисторы и различные индустриальные красоты. Под мышкой Богатый нес сверток холста и сверток с кистями. Новый тюльпан, вколотый в петлицу, был сделан индустриальным способом из новоизобретенного материала. Прежний Богатый исчез — теперь это был такой человек, который стоит на командной должности и идет проверять посты.

И по мере того как он двигался, шумные разговоры затихали и с новой силой возникали за его спиной. На Богатом долго задерживались глаза самого разнообразного цвета с одним и тем же выражением затаенного восторга.

Проходя мимо рыжего художника, Богатый, нахально глядя ему в лицо спросил:

— Ну, что? как делишки, молодой коллега?

Несмотря на грим, художник сразу узнал Богатого по голосу и главное по огромным туфлям.

— Ты, сатана! опять? — прошипел рыжий, сжимая кулаки.

Богатый, взмахнув всеми своими аппаратами, звякая ими, словно амуницией, быстро удалился.

В зале, где были его картины, он вдруг ослеп.

— Ну, и проказники вы, господа! — воскликнул он, протирая глаза, под очками, ослепленные вспышками фотографических аппаратов. Поправив очки, он увидел множество лиц, рук, блокнотов, карандашей. Тут ему стукнуло в голову, что среди публики могут оказаться случайно покупатели зонтиков. Мысль эта его напугала. Некое смущение в фигуре знаменитости уловила и толпа.

— Смущается, такой герой смущается, — подумали все. Видеть скромность у знаменитости было всем очень приятно, ибо скромность великих людей, совсем не то, что простого смертного.

Две дамы, с противоположных сторон, дотронулись до плаща, как бы для того, чтобы не только на взгляд, но и на ощупь проверить существование Богатого.

— Маэстро! — воскликнул человек, обвешенный индустрией, — что, по-вашему, лучше: короткая жизнь во славе, или долгая, простая, обыкновенная?

— Долголетие не мешает славе, — ответил Богатый.

— Я в восторге от ваших картин, — возгласила дама, всеми силами своего шарма стараясь обратить на себя внимание.

— Это очень хорошо, — сказал Богатый.

— Вы сочувствуете коммунизму? — спросил густобровый с обезьяньей челюстью.

— Нет, хотя с другой стороны, я конечно преклоняюсь перед некоторыми принципами вашего Ленина, — ответил Богатый. И, помолчав, солидно добавил, — но я его превзошел.

— Вот тебе и раз! — вскричал обиженный коммунист. — Ленина превзойти не может никто! Он гений! Вы только всего-навсего художник, а он все умел!

Тщеславие заговорило в Богатом, да и как ему было не заговорить? Вокруг поклонницы, и некоторые прехорошенькие, поклонники, деловые значительные люди.

— Ваш Ленин мизинца моего не стоит! — крикнул Богатый.

— Ленин в сто раз выше вас! — ответил своей обезьяньей челюстью политик.