Загадка Отилии - Джордже Кэлинеску

— Сейчас выяснится, проницателен ты или нет, — сказала Отилия. — Где здесь я и где ты?

Феликсу непонятно было, почему он не может узнать себя в мальчике, у которого, впрочем, заложенные за уши волосы были подвязаны лентой.

— Это ты, — разъяснила Отилия, показывая на девочку. — А это я, — и она ткнула пальцем в мальчика.

Действительно, у девочки с длинными белокурыми волосами, в платье на кокетке, отделанном кружевами, были его черты, его прямой нос.

Феликс с трудом припомнил странную фантазию родителей. Он знал, что до трех-четырехлетнего возраста у него были длинные волосы — их перевязывали лентами — и что его часто наряжали в платьице девочки.

— Вот забавно! — хохотала Отилия, собираясь химическим карандашом пририсовать усы своему изображению.

— Почему ты хочешь испортить фотографию? — упрекнул девушку Феликс. — Ведь это память.

— О, ты, оказывается, сентиментален! — И Отилия с любопытством взглянула на него.

Феликс промолчал.

— Ты не знаешь, что наши уважаемые родители намеревались нас поженить? Кажется, так водится у китайцев!

Феликс смущенно потупился, а Отилия приступила к серьезному допросу:

— У тебя нет подруги, ты никогда не любил? Ага, понимаю, вы, домнул, либо робки, либо скромны, — истолковала она его молчание.

Кончив рассматривать фотографии, Отилия принялась горячо рекомендовать Феликсу свои книги и великодушно совала их ему в руки. Наконец она испуганно вскрикнула:

— Ай, я забыла об утюге! Наверное, он остыл, а у меня еще столько дел!

И, бросив все, она стрелой полетела по лестнице. Скоро со двора донеслось ее пение.

Феликс взял книгу «L'homme а l'oreille cassйe» [7] Эдмона Абу, спустился в сад, сел на скамью и начал читать. Чтение было для него самым большим удовольствием, он всегда старался раздобыть где-нибудь, хоть на время, книгу или купить ее, если располагал деньгами. В комнате, которая сохранялась за ним в доме на улице Лэпушняну, у него уже была собрана небольшая библиотека. Читал он довольно долго, а когда оторвался от книги, Отилия со своими вещами и песенками уже исчезла. Марина, неся гору тарелок, ковыляла к дому. Солнце поднялось высоко, но в доме еще с час все оставалось по-прежнему, и Феликс сидел за книгой. Он привык читать быстро и проглотил три четверти тома, когда ворота наконец открылись и появился дядя Костаке в белом парусиновом костюме и старой, севшей от стирки панаме. Он бережно нес под мышкой сверток в газетной бумаге. Толстые губы старика были выпячены и, по-видимому, он находился в прекрасном настроении. Вскоре послышался голос Отилии: она громко звала Феликса к столу. При дневном свете столовая оказалась такой же высокой, как и все комнаты первого этажа; и потому она выглядела узкой, хотя в действительности была достаточно широка. В ней стояла тяжелая, ореховая, мебель с большими фантастическими украшениями, а за стеклами буфета угадывался полнейший беспорядок. Дядя Костаке, Отилия и Феликс уселись за стол, и Марина начала подавать кушанья. Феликс заметил, что еды слишком много, можно было подумать, что к обеду ожидали гостей или что здесь долго голодали и теперь с увлечением занялись стряпней. Старик ел жадно, низко наклонившись над тарелкой, а Отилия лишь нехотя отведывала то одно, то другое блюдо. Кушанья были обильны и многочисленны, но дяде Костаке это казалось вполне естественным, и он ел все, что подавали. Рядом с прибором старика лежал сверток, за которым он зорко следил.

— Отилия, Паскалопол поручил мне заплатить за квартиру и по ошибке дал лишнюю сотню лей, — наконец сознался в тайной причине своей радости старик.

Феликс смутно понял, что дядя Костаке выполняет какие-то поручения Паскалопола, и он по ассоциации вспомнил о его роли опекуна. Юноше пришло в голову, что он не знает, чем в сущности занимается старик. Отилия побледнела и уронила на стол вилку.

— Но, папа, ты отдал их ему обратно?

— Ха! — сказал дядя Костаке так удивленно, словно услышал какое-то совершенно нелепое предположение.

Отилия отбросила салфетку, подошла к дяде Костаке, присела на краешек его стула и ласково обняла голову старика.

— Папа, дорогой, если ты меня любишь, надо вернуть обратно деньги. Как ты мог сделать это? Папа, дорогой, где эти деньги?

И она принялась искать в жилетных карманах старика, который с комическим негодованием хмурил брови, в то время как губы его растягивались в улыбку от щекотки. В конце концов Отилия обнаружила на дне одного кармана пять маленьких золотых монет и конфисковала их к досаде дядя. Костаке, который, однако, не стал противоречить и только еще больше приналег на еду. Обед закончился в мрачном молчании, и Феликс почел за благо тихонько пробраться в свою комнату. Он уселся за роман Абу, а дочитав его, захватил другую книгу, сошел в сад и устроился в беседке. Двор опустел, все ушли в дом, не видно было даже Марины — вероятно, она привыкла спать после обеда.

В шесть часов тот же, что и накануне, экипаж, запряженный парой белых лошадей, остановился перед воротами, и из него весело вышел Паскалопол в клетчатом, хорошо сшитом костюме, белых гетрах, в шляпе канотье и с цветком в петлице. Он открыл калитку и готическую входную дверь, колокольчик протяжно задребезжал. Голос Отилии откликнулся тотчас же, послышался быстрый топот по лестнице. Паскалопол вошел в дом, и через открытые окна в сад донеслись обрывки разговора. Отилия попросила подождать, пока она наденет шляпку, и вскоре вышла из дома в сопровождении Паскалопола и старика, с довольным видом потиравшего руки. Отилия была в тюлевом платье, в большой, обшитой кружевом шляпе со страусовым пером и в длинных, до локтя, перчатках. Ее зонтик также был отделан кружевом. Феликс смотрел на все это из беседки, и его поразило не то, что Отилия была весела и жизнерадостна, а то, как, хотя и сдержанно, но далеко не по-отечески, любовался ею Паскалопол. Дядя Костаке проводил их до ворот. Отилия помахала ему на прощанье рукой, и экипаж тронулся. Немного погодя старик в своей панаме тоже проскользнул в ворота. Феликс остался один—никто и не подумал сообщить ему о своем уходе, не поинтересовался, что собирается делать он, как было принято у него дома. Это удивило юношу. Просить разрешения уйти из дома было не у кого, поэтому он счел своим долгом остаться читать в саду. Уже вечерело, когда появился почтальон и, размахивая письмом, крикнул Феликсу:

— Домнишоаре Отилия Мэркулеску! Феликс неуверенно подошел к нему.

— Здесь живет домнишоара Отилия Джурджувяну, — сказал он.

— Я всегда ношу сюда письма домнишоаре Отилии Мэркулеску, — ответил без колебаний почтальон.

Как раз в эту минуту подошла Марина и, косо взглянув на Феликса, вырвала из рук почтальона письмо. Совсем сбитый с толку, юноша сконфуженно ретировался в беседку. Отчего Отилия — поскольку речь могла идти только о ней — носила фамилию Мэркулеску, а не Джурджувяну? Мысль, что Отилия не дочь дяди Костаке, даже не возникла в его уме. Отилия звала дядю Костаке «папа» и, как свидетельствовали фотографии, всю жизнь прожила в его семье; к тому же она была очень похожа на свою покойную мать. Феликс, не привыкший к сложностям в семейных отношениях, вспомнил, как странно его приняли вчера, и на минуту испугался: не ошибся ли он адресом, Не попал ли к другим людям? Но он тотчас же отказался от этого объяснения, навеянного чтением детективных романов. Он достаточно хорошо знал дядю Костаке, Отилию

и всех других, — не было никакого сомнения, что он находится среди своих родных, которые за время разлуки просто стали старше и немного изменились. На страницах одной из книг Феликс наряду с бесчисленными надписями «Отилия», «Тили» обнаружил и такую надпись: «Отилия Мэркулеску». Возможно, подумал он, у Джурджувяну две фамилии или он переменил прежнюю (несколько десятилетий назад такая перемена была довольно обычным явлением). Но когда Феликс прогуливался по саду, ему на глаза попался грязный клочок почтовой открытки, принесенный ветром из мусорного ящика. На нем было четко написано: «Конст. Джурджувяну». Значит, дядя Костаке все-таки носит фамилию Джурджувяну. Любопытство, свойственное молодости, подстрекало Феликса распутать эту тайну, но тут не следовало торопиться: ведь если он начнет расспрашивать Марину, он тем самым докажет, что плохо знает свою родню.

Часам к девяти вечера у ворот снова появился экипаж, запряженный белыми лошадьми. Кроме Паскалопола и Отилии, в нем на передней скамье сидел, съежившись, и дядя Костаке. Позвали Марину и передали ей покупки. Паскалопол сказал, что сейчас жарко, и предложил посидеть в беседке. Все направились туда.

— А, вы здесь — приветливо обратился Паскалопол к Феликсу.— Как дела? Вы никуда не выходите, не бываете в городе?

— Возьмем его с собой, когда поедем кататься! — воскликнула Отилия, снимая шляпу и перчатки.