Ночь с открытыми глазами - Николай Валентинович Худовеков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ничего не сказал в ответ на такое странное определение своей роли.
— Да зовут-то тебя как, я еще не знаю? — спросил Рустам.
— Сергей.
— О, Сергей-поп, Сергей-поп! Песня такая есть.
…И началось.
Мне было легко: ходил с Рустамом. Он, кстати, уверял, что в одиночку ловить змей — прямое нарушение техники безопасности.
— Они ищут в шесть глаз, — говорил он про Наташу и студентов. — Главное не ловить, а отыскивать. Мало этих сволочей осталось, а яд нужен. А все бог виноват, — продолжал он, сделав многозначительное лицо. — Вражду посеял «человек-змея». Вот и приходится отыскивать с риском. А зачем эта вражда?
…Сам я не скоро научился отыскивать.
6. НАТАША
«Океан времени плескался у моих ног», — прочитал я как-то, еще студентом, эту глубокомысленную фразу, красиво выведенную чернилами… на светлом столе аудитории. Плескался он у моих ног и сейчас, в этом задрипанном вокзальчике станции Новый.
Поезд Ташкент — Красноводск проходит в три часа ночи. Вскочив в один из его четырнадцати вагонов, я и окунусь в этот океан свободного времени.
Нужно только деликатно попрощаться с Рустамом.
А с Наташей?
В прошлом году мы с ней вообще не попрощались…
Я провел тогда с ними три недели, сдружился с Рустамом и студентами. А Наташа держалась от нас в стороне. Вернувшись с охоты, неизменно переодевалась во что-нибудь, как она, вероятно, думала, безукоризненно модное, и бралась за книжку или тетрадь с записями. Разговаривала мало.
Помню, однажды ночью я проснулся и услышал, как один из студентов начал стучаться к ней. Ее глухой голос спокойно ответил: «Завтра ночью». Но назавтра утром она так посмотрела на него, что он долго не смел потом и заговаривать с ней.
…Конец экспедиции мы весело отметили в Ташкенте, на даче у родителей Рустама. Охота все же более или менее удалась, и настроение было хорошее. Не стало бы оно у меня таким, знай я, что меня еще ожидает. Дело в том, что в последний день экспедиции меня укусила в руку змея, что обиднее всего, оказавшаяся неядовитой. Я и не придал поэтому большого значения укусу. Но Рустам, когда я рассказал ему, переменился в лице, велел мне тщательно промыть рану карболкой и потом часто спрашивал: «Не тянет?» «Потянуло» уже в самолете, когда я возвращался домой. Рука вспухла, вздулась, и последние дни своего отпуска я лежал в больнице, стискивая зубы от боли.
Но в тот вечер, в Ташкенте, я ничего подобного не предполагал. Все было отлично. Собрались мы вшестером; студенты где-то «откопали» знакомых девчат и наперебой рассказывали им о своих охотничьих подвигах. Девушки ахали, я еле сдержался, чтобы не рассмеяться.
Рустам долго возился с магнитофоном: «Сейчас я вам сделаю старинную танцевальную мелодию», а когда наконец поставил ее, мы с Наташей как-то вместе, одновременно поднявшись из-за стола, пригласили друг-друга. Засмеялись, и больше весь вечер ни на кого не обращали внимания.
…Помню державшуюся на одном гвозде скамейку среди листвы, чуть «смазанной» лунным светом, и голос Наташи:
— Нет, не радуюсь, что домой. В экспедиции я немного отвлеклась, рассеялась…
Мы многое рассказали друг другу. Ее никто не ждет. Муж, который живет там, в Душанбе, решил, что ждать человека, постоянно рискующего жизнью, — пожалуй, хуже, чем самому рисковать. Он потребовал: или-или. И теперь ее никто не ждет.
— Не могу я все это бросить. Ты понял, никогда не смогу. Люди от нас ждут… Ты можешь меня понять…
Это была совсем другая Наташа. Не узнавал я и своего собственного голоса.
Помню, как она говорила: «Мы же здесь не у себя дома», прикоснувшись к моим волосам…
Словно бы подтверждая это, появился бегущий Рустам с карманным фонариком. Не обращая на нас внимания, он крикнул кому-то:
— А я и здесь изловлю гюрзочку. Спор?
Мы с Наташей отстранились друг от друга и молча пошли в дом. Скоро она исчезла. Я долго искал ее. Всем было не до меня. Рустам, увлеченный непонятным для меня спором о том, какие змеи «благороднее» — советские или американские, на мой отчаянный вопрос ответил равнодушно:
— У Натальи самолет в три часа ночи. А не прощаться — это в ее духе. По-английски.
Он все что-то говорил. У меня в памяти удержались только эти его слова:
— А она, думаешь, лучше гюрзы? Я жду встречи с ней… и каждую минуту жду любого предательства. Она задумает, и не узнаешь…
— Ты о ком? — проговорил я, но он уже отошел.
…А теперь я окончательно понял, что тянула меня сюда, в Новый, больше всего надежда встретиться с Наташей. Но она со мной только здоровалась…
Все-таки я зашел сейчас в телефонную будку и набрал известный мне номер лаборатории Кируса.
— Наташу? — ответили мне. (Пауза). — А кто это говорит?.. Сергей? (Пауза). Да, да, Сергей с Южного Урала, она просила вам сказать… Наташа в больнице. Она сильно травмировалась. Вы слушаете?..
7. ВТОРАЯ ТОЧКА
— Есть же где-то разгадка! — кричал я на Рустама. — Что ты молчишь? Честное слово, равнодушие это уже, а не хладнокровие. Кирус, Наташа…
— Перестань, — поморщился он. — Успокойся. Не поможешь. Ты хорошо знаешь, что эта разгадка не по моей части. Наташа вот попыталась найти разгадку… Что ты, наконец? Что мы с тобой можем сделать? Мы не специалисты по биотокам.
«Не специалисты по биотокам» сидели на диване в той самой комнате, где три дня назад нас было трое. За стеной, как и тогда, спала Эмма, жена Рустама…
В больнице я узнал подробности происшествия. Наташа вместе с коллегами Кируса настраивала аппарат — преобразователь биотоков, через который, судя по всему, Кирус собирался управлять своей «возлюбленной» на расстоянии, мысленными приказами. Мне до того живо описали последний момент настройки, что у меня так и стояло перед глазами: Наташа, уже прищурившись в ожидании, надевает, как его называл Кирус, «шлем-передатчик», берется за рычажок и… вскрикнув, падает. К ней подбегают, она стонет и шепчет странные слова: «Гюрза… она же здесь».
На станции скорой помощи, осмотрев Наташу, сразу спросили:
— Когда и где получен укус?
