Наполеон - спаситель России - Андрей Буровский

К тому времени уже опубликованы «Опыты» Монтеня[13]. Уже вышла большим тиражом «История кавалера де Грие и Манон Леско»[14]. Это книги действительно интересные. Их читаешь с удовольствием, а приключения кавалера де Грие действительно переживаешь: «А что дальше?!» В этом смысле все творения энциклопедистов — регресс и утрата уже достигнутого уровня литературного творчества.

«Сегодня трудно понять, как мораль Мабли, политика Кондорсе, история Рейналя, философия Гельвеция — эти пустыни бесцветной прозы — могли выдержать издание и найти хоть десяток читателей. Но, однако, их все читали, по крайней мере, покупали книги и говорили о них. Скажут: мода. Легко сказать. Как понять это пристрастие к ложно­му пафосу и к тяжеловесности в век изящества и утончен­ного вкуса»[15]?

Но, может, содержание творений таково, что искупа­ет недостаток литературного таланта у авторов? И это не так. Практически все, что ими написано, посвящено мел­ким политическим вопросам, давно забытым всеми, кроме историков, — причем специалистов по эпохе. Это, напри­мер, споры вокруг животрепещущей проблемы: почему церковь перестала совершать обряд крещения прямо в реке (содержание по крайней мере трех повестей и рас­сказов)?! Или: а такой-то король был дурак!!!

Аналогом этого могут стать «перестроечные» произ­ведения, весь смысл которых вращается вокруг того, что на отставке Ельцина настаивала жена Горбачева или что Брежнев был старый дурак. Таковы многие песенки Юлия Кима, например. В тот момент они актуальны, кажутся смелыми и интересными. Но это работы-однодневки.

Разумеется, свое «ноу-хау» у энциклопедистов было, и оно надолго приковало к ним внимание: это пропаган­да особого типа мышления: утопического. Это первое в истории идеологическое сообщество, с сугубо идеологи­ческим мышлением.

«Разум для философа то же, что благодать для христиа­нина», — писал Дидро в «Энциклопедии». Вера в разум как в объект религиозного поклонения.

Высказывание Дидро очень созвучно словам Честерто­на, который уже в начале 20-го века заметил: «одни интел­лектуалы разумом пользуются, другие ему поклоняются».

Только Честертон ироничен, а Дидро — зверски серье­зен.

О  поклонении разуму и прогрессу писали и авторы «Вех» в начале XX века в России[16].

Видимо, поклонение разуму и прогрессу очень харак­терно для утопического мышления. Но при этом позитив­ные картины «светлого будущего» или какой-то идеальной страны рисуются как-то очень бледно, нечетко. Основное внимание направлено на очернение и настоящей реально­сти, и всего французского прошлого — в том числе и его самых светлых страниц.

О реально существующих сословиях, о реалиях фран­цузской жизни Вольтер высказывается в духе: «Артилле­рийский огонь унес жизни 6 или 7 тысяч бездельников и дармоедов, грабящих мирные страны во славу своих властителей»[17].

Говоря о прошлом, он поднимает руку на национальную святыню Франции — личность Жанны д'Арк. Не будем об­суждать сейчас, кем была Жанна при жизни. Фактом явля­ется то, что Франция XV века не пошла за своим королем, но пошла за девятнадцатилетней девочкой из провинции. И что Жанна д'Арк стала основательницей той Франции, которая просуществовала с середины XV до конца XIX ве­ка — четыре с половиной славные столетия, в которые она и стала лидером Европы.

Трогательный, немного загадочный образ Орлеанской девы до сих пор производит впечатление на многих. Тем более трогал многие сердца в XIX веке. Французы вери­ли в божественную силу Жанны д'Арк, залогом которой была ее чистота и непорочность. Верили, что Жанне свы­ше дана возможность победы над англичанами.

Вольтер совершает акт откровенного кощунства — в определенной степени и религиозного, но в гораздо боль­шей степени — гражданского и культурного. При этом он сам толком не знает, какое обвинение Жанне д'Арк бро­сить. Он грязно издевается над тем, что она — девствен­ница. Ведь сохранять невинность очень глупо! А спустя несколько страниц с грязной ухмылкой рассказывает, как Жанна совокуплялась с собственным конем (в других переводах — с ослом). Такой вот разброс обвинений — от девственности до скотоложства[18].

И многие другие творения Вольтера откровенно кощун­ственны. Он откровенно пытается бросать вызов своему обществу. Не случайно он издевается над девственностью не монахини из соседнего монастыря и не соседки по имению, которая не торопится расстаться со своим состоя­нием. Жертвой его глумления становится национальный символ. После выхода в свет «Орлеанской девственницы» несколько офицеров подкараулили Вольтера и побили его палками. Способ расправы несколько подростковый, но по крайней мере мы точно знаем, что они думали о Вольте­ре и как оценивали его произведения.

Высмеивая все окружающее, просветители готовили почву для революции. Ведь если короли — идиоты, свя­щенники бабники и пьяницы, служба государству — бессмыслица и преступление, а люди в своих поступках руководствуются самыми скотскими желаниями, — такое общество хочется уничтожить. И наступает момент, когда эта идеология разрушения и отрицания соединяется с несбывшимися завышенными ожиданиями сытых, благопо­лучных и ждущих еще большего народных масс.

Что же до самой «Энциклопедии». Не надо видеть в ней справочник, подобный нынешним энциклопедиям.

Термин «энциклопедия» возник в Древнем мире. Энциклос пайдейя означало по-гречески «круг знаний». Этим «кругом» должен был овладеть всякий. Содержание «круга» составляли так называемые семь свободных искусств: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геоме­трия, музыка и астрономия. Прочие знания считались практическими сведениями и в область высокой науки не входили.

В 1728 году в Англии была издана двухтомная «Энци­клопедия» Эфраима Чемберса (1689-1740). Это было очень неудачной попыткой создать универсальную энци­клопедию, включающую и «практические сведения». Она дала толчок к созданию и «Французской Энциклопедии», которую тоже называют Великой — как и спровоцирован­ную ею революцию.

В 1745 г. французский издатель Ле Бретон решил пе­ревести и издать во Франции «Энциклопедию» Чемберса. Он дважды предлагал работу разным лицам, но его труд в конце концов Ле Бретона не устроил. В 1747 г. работа по переводу была предложена Дени Дидро: он работал очень качественно, а плату предложили ему совершенно смеш­ную: сто франков в месяц. В конце концов издание «Энци­клопедии» принесло Дидро 60 000 ливров, а Ле Бретону и его компаньонам — три миллиона ливров.

Работая над переводом Чемберса, Дидро задумался об издании собственной французской энциклопедии. Эту идею он воплощал в течение 25 последующих лет. Дидро стал организатором, ответственным редактором, состави­телем проспекта и автором большинства статей по точным наукам.

В 1750 году появился проспект издания, которое полу­чило название «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел». Между 1751 и 1766 годом вышло 28 томов (17 томов текста (60 тысяч статей) и 11 томов «гравюр» (иллюстраций к тексту).

Оставшиеся тома энциклопедии были написаны дру­гими авторами в 1777-м, а 2 тома индекса (указателей) — в 1780-м.

Состав авторов энциклопедии включает 183 человека, в том числе ведущих философов, экономистов, ученых Франции XVIII века. Д'Аламбер, Кондильяк, Кене, Тюрго, Монтескье, Руссо, Вольтер, Жокур. Созвездие знамени­тостей.

Но самое главное — энциклопедия была идеологиче­ской!

Каждая энциклопедия — это зеркало общества, которое ее создает, и времени, когда она создается. Французская «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел» стала программной книгой эпохи Просвещения.

Дидро и коллектив авторов хотели создать книгу, в которой заключались бы все позитивные знания во всех отраслях знаний. Это была попытка подвести итог всей цивилизации.

О стиле книги можно судить по такому отрывку: «В осо­бенности нельзя терять из виду одно соображение: если устранить человека, существо мыслящее и созерцающее, с лица земли, то патетическое и возвышенное зрелище природы немедленно станет печальным и безмолвным.

Вселенная замолчит, и воцарятся молчание и ночь. Все превратится в чудовищную пустыню, где явления приро­ды — явления, никем не наблюдаемые, — будут возникать и исчезать непонятными и немыми. Только присутствие человека делает существование вещей интересным, и что можно предложить лучшего, занимаясь историей этих вещей, чем подходить к ним, основываясь на этой идее. Почему же не придать человеку то место в нашем труде, которое он занимает во Вселенной? Почему же не сделать его общим центром? Существует ли в бесконечном пространстве еще одна точка, откуда бы мы с большей легкостью могли исходить, проводя все те бесчислен­ные линии, которые мы хотим подвести ко всему иному. Какие тончайшие и жизненные взаимодействия между че­ловеком и вещами и вещами и человеком у нас возникли бы при этом! Вот что побудило нас искать в способностях человека общие разделы нашего труда, которым под­чинено все. Можно ли предложить иной, лучший, путь, на котором человек не был бы заменен бытием немым, бесчувственным и холодным? Человек — это уникальное понятие, из которого всегда следует исходить и к которо­му все следует сводить, если только мы хотим нравиться, интересовать и волновать, описывая даже самые бес­страстные предметы и сухие детали. Абстрагируйтесь от моего бытия и от счастья мне подобных, и что мне во всей остальной природе?»[19]