Собрание сочинений. Том 5. Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории. - Егор Петрович Ковалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главная отличительная черта свадебных обрядов, – и она здесь обща всем племенам и исповеданиям, – состоит в том, чтобы как можно возвысить ту жертву, которую приносит женщина покидая свое семейство, расставаясь со своим девством: каких затейливых препятствий не придумано тут, чтобы отвратить или по крайней мере отдалить роковую минуту, и нужно действительно если не геройство, то силу или особую ловкость жениха и окружающих его, чтобы преодолеть все преграды.
Чистота здешних нравов и недоступность женщин могли бы привести в отчаяние европейского Дон Жуана. Она доходит до фанатизма. Если бы какая женщина изменила долгу жены или девицы, то преступление ее клеймит всю семью и притом в самом отдаленном потомстве, так что нередко молодые люди отказываются от богатой и красивой невесты потому только, что прабабка ее была неверна своему мужу.
Есть многие племена, где женщина и по выходе замуж может оставаться наедине с мужем только тайком, украдкой, если не хочет быть пристыженной при всех; где она не смеет даже говорить с ним при других и вообще должна казаться ему чужой, по крайней мере, до рождения первого ребенка. При таких условиях, можно себе представить, с какими затруднениями сопряжены свидания новобрачных в большом и недостаточном семействе, где все уголки дома наполнены людьми. Это затруднение свиданий, эта таинственность связи поддерживает и разжигает страсть до самой старости.
Но между тем, как вы ждете от меня полезных сведений, я заговорился о женщине, о любви и других отвлеченностях: обращаюсь к стране, по которой мы шли.
Округ Подгорицы несмотря на значительное пространство земель, славящихся своим плодородием, едва насчитывает 18.000 жителей. Большая часть разбежалась от притеснений турок или в горы или соседние независимые округи православного исповедания – в Черногорию, в Васовичи и далее.
Здешний край славится своим медом. Действительно, он необыкновенно ароматен и вкусен, или, может быть, казался нам таким, потому что нечего было больше есть. Воск, кожи, шерсть составляют единственное средство существования края. За них они получают грубые мануфактурные изделия от австрийцев, которые как в Подгорице, так и в Скутари господствуют на рынках. В их руках почти вся здешняя торговля, простирающаяся от полутора до двух миллионов в год, считая провоз и вывоз товаров.
Глава X
Приезд в Подгорицу и первый здесь ночлег. – Переговоры с Омер-Пашей об очищении Черногории от войск. – Личность Омер-Паши. – Грахово. – Участь пленных граховлян. – Описание города и пребывание в нем. Невыносимо-бедственное положение страны, представляющей одну обширную тюрьму. – Опустошение и истязания. – Окончание переговоров с Омер-Пашей. – Мы покидаем этот край вопля и общего отчаяния.
Переехав Зем по старинному, красивому каменному мосту, аркообразно переброшенному через реку, мы шли равниной, поросшей сорной травой и колючим кустарником, как это обыкновенно бывает на местах, некогда жилых. Несмотря на то, что мы приблизились к полю битвы, – не слышно было выстрелов; дело в том, что гонцы, посланные нами из Каттаро в лагерь черногорский и из Скутари к Омер-паше, уже достигли своих назначений и остановили на время, до окончания переговоров, военные действия.
К вечеру мы приблизились к Подгорице и от высланных навстречу людей узнали, что Омер-паши еще нет в городе, но что его ждут в ту же ночь. Нам отвели – как говорили – лучший дом; но в этом доме только в одной комнате можно было жить, – остальная часть состояла из чуланов затхлых и сырых; кажется здесь прежде хранился хлеб в зерне. В этой комнате, довольно впрочем просторной, разместились мы все на ночлег, за исключением конечно турок и прислуги. Трое нас предпочли спать на полу, а З. соблазнил стоявший вдоль всей стены оттоман, и он расположился на нем. Долго я ворочался с боку на бок. Усталость, волнение, кусанье всевозможных гадов, возившихся на нас и около нас, не давали покоя; наконец – я начал было дремать, как вдруг услышал стоны. Сначала не мог я понять – во сне это или наяву; раскрываю глаза – и что же увидел перед собою? Длинную тощую фигуру, всю в белом, простиравшуюся от пола до потолка и казалось поддерживавшую своею головой потолок; при едва мерцающем свете ночника я не мог себе представить, что это такое! Но стоны, издаваемые фантастической фигурой, показывали, что она принадлежит человеческой породе.
– Кто тут? Что случилось? – спросил я.
– Это ни на что не похоже, это ад! – отвечал мне знакомый голос.
– Да что такое?
– Крысы, нет не крысы… Это что-то небывалое, невиданное, какие-то чудовищные гады.
Тут только я вспомнил, что мой бедный З. не мог видеть крыс без какого-то нервического отвращения. Он стоял как вкопанный, не смея пошевельнуться, чтобы не наступить на крыс, которые действительно возились тут очень нецеремонно и вполне подтверждали предположение наше, что в доме был прежде склад хлеба. Как ни совестно мне было, но я не мог удержаться от смеха, глядя на полное отчаяния лицо З.
– Да, вам это ни по чем, вы привыкли ко всему этому у себя… А у нас этого нигде не видано.
З., произнося эти слова в минуту гнева, конечно сам знал, сколько истины в них заключается; на любой станции у нас найдешь все то, что приводило его в отчаяние и ужас, – так как нам не привыкнуть ко всем этим гадам и насекомым!
– И есть люди, которые серьезно рассуждают о возможности преобразовать Турцию!
– Одно возможное здесь преобразование, – заметил З. с такой злостью, к которой он только был способен, – это выбросить из Турции всех турок с их чумой, крысами и гадами в Азию, – пускай распложаются и терзают друг друга там и не заражают собою Европы.
Затем З., позвав человека, принялся затыкать чем ни попало все дыры, откуда по его мнению выходили крысы, хотя такую египетскую работу нельзя было кончить и к утру; а я, утешаемый мыслью, что такая ночь конечно не расположит нашего комиссара в пользу Омер-паши, уснул крепким сном.
На другой день надо было являться парадно к Омер-паше, мудиру, сераскиру, главнокомандующему всей Румелийскою армией, первому военному человеку в Турции. Особенно неприятна была эта церемония для австрийских
