Кино Италии. Неореализм - Г. Богемский

А дело-то в том, что для Вергано «революция» и «насилие» являются, вероятно, синонимичными или по крайней мере неразлучными понятиями. Я же, как известно, всегда — с тех пор и поныне — был против насилия. Значит, никакой революции, значит, никакого неореализма в моих фильмах — нельзя быть снисходительными до такой степени, чтобы ставить их в пример вместе с теми, которые заслуживают упоминания и обсуждения.

И все же «Один день жизни», в создании сценария которого принял серьезное и глубокое участие Чезаре Дзаваттини, был именно неореалистическим фильмом, фильмом, который шел и идет одним из путей неореализма, ибо у неореализма не один, а несколько путей и все они подлинны, если признать (как считаю я), что неореализм — это «Рим — открытый город» и «Умберто Д. », «Солнце еще всходит» и «Дорога»4. И все же «Один день жизни» при всех своих больших ошибках, от которых, впрочем, в той или иной степени не застрахован ни один фильм, — это фильм революционный. Революционный и неореалистический — не потому, что в нем говорилось о партизанской революции и немецкой оккупации, а потому, что в нем об этом говорилось с точки зрения в известном смысле прямо противоположной общепринятой, почти «официальной». Поскольку обо всем этом не говорилось с позиции «человека порядка» тех дней. Этот фильм не превозносил никаких войн, но осуждал все; этот фильм, хотя ни в малейшей степени не скрывал немецкого угнетения и его жестокости, выделял немца как человека и в этом качестве освещал его как такую же жертву войны, как жалкие монахини-затворницы; этот фильм, хотя и не забывал о беззакониях фашизма и выступал с осуждением его худших элементов, допускал, что в фашисте как человеке могли быть сначала слепая вера, а затем жажда искупления; этот фильм, наконец, хотя и рассказывал о сражениях, опасностях, лишениях, героизме и революционных взглядах партизан, ограничивался изображением их скромного, повседневного мужества, просто освещал их человечность, не бросая на них подобострастного луча «исключительной» славы. Этот фильм призывал людей задуматься над невежественной, варварской, глупой и убийственной жестокостью насилия того периода, из которого они выходили. Он призывал их навсегда устранить его причины и следствия, призывал людей запомнить раз и навсегда, что они люди. И делал это, когда повсюду еще царили ненависть, осуждение, ожесточение, дискриминация. Он делал это, предвосхищая потребность, которая сегодня, десять лет спустя, повсюду еще остается насущной. А потому это один из тех фильмов, которыми я особенно горжусь, фильм противника «человека порядка», фильм революционный и неореалистический. И вы, Антонелло, упоминая о нем, проявили не снисходительность, а последовательность, поступили как борец за революцию, в которой сражаются под знаком ненасилия. Под тем знаком, с которым всем демократам, к которым я отношу и себя, и светским и духовным, следовало бы считаться побольше, поскольку он готовит им решающее оружие, предназначенное для уничтожения не вражеских тел, но враждебности в душах.

Перевод Н. Новиковой

Массимо Мида. Вокруг «Дороги»

Открытое письмо к Федерико Феллини

Дорогой Федерико, как ты знаешь, я давно уже хотел обратиться к тебе с этим открытым письмом, но не случайно делаю это именно сейчас. Я хотел, чтобы прошло некоторое время после первого просмотра «Дороги». Мне думается, что споры, вспыхнувшие после показа «Дороги» на Венецианском фестивале, сбили с толку некоторых критиков. Затем последовал огромный успех фильма у широкой публики. Теперь можно поговорить о нем более спокойно, не в том тоне, в каком велась полемика сразу после фестиваля. Тогда, как все прекрасно помнят, одна часть критики пыталась сделать твой фильм знаменем католицизма, а другая, как и ты сам, решительно выступала против этого. Теперь споры позади и, по-моему, пора со всей серьезностью проанализировать причины широкого успеха фильма.

Мне кажется (хотя мне и не хотелось бы, чтобы так было в действительности), что фильм страдает извечным пороком, свойственным итальянскому национальному характеру, — склонностью сливать воедино иррационализм и патетику с сентиментальностью простых душ типа героев Гюго, которых так любят читатели комиксов и фотороманов с продолжением. Возможно, именно это привлекло «среднего» итальянского зрителя к твоему фильму.

Повторяю, мне не хотелось бы так думать, но меня приводит в изумление восторженный прием, оказанный «Дороге» зрителями, когда я сравниваю его со своими ощущениями. Мне доставляют наслаждение многие прекрасные кадры, сам стиль повествования, иногда отрывочный, но постоянно напряженный и богатый выдумкой, новизна пейзажа — словом, весь твой кинематографический язык, порой шероховатый, но неизменно очень точный и передающий самое существенное. Но я должен прямо сказать, что твои герои, их судьбы нисколько не увлекли меня и оставили совершенно холодным.

Один еженедельный иллюстрированный журнал даже ввел рубрику, в которой Джельсомина (то есть Джульетта Мазина1) отвечает на письма зрителей2.

Пожалуй, я готов прийти к выводу, что успех «Дороги» — это какое-то всеобщее желание уйти от действительности. Можно со всей уверенностью сказать, что история Джельсомины и Дзампано — это нечто среднее между экспрессионизмом и экзистенциализмом. Или, как удачнее выразился Тромбадори, «путаная попытка Феллини соединить французскую пантеистскую мистику с пессимистической экзистенциалистской теорией тоски и отчаяния». Возможно также, что Феллини незаметно для него самого подвело влияние третьесортной литературы, которая легко воздействует на самые простые чувства публики. Многие критики в своих высказываниях не случайно указывали, что слабая сторона «Дороги» — дешевая литературщина сюжета.

Мне хотелось бы услышать твой ответ на эти, как мне кажется, вполне заслуженные упреки.

Федерико Феллини. Неореализм

Ответ М. Миде

Дорогой Массимо, я с большим вниманием прочел твое письмо, так же как и статьи некоторых других левых кинокритиков, на которые ты ссылаешься. Надеюсь, ты простишь меня за откровенность, но ваша критика, точнее, ваши суждения, в искренности которых я не сомневаюсь, не кажутся мне убедительными. Разумеется, я говорю не о ценности вашей критики вообще, это не моя задача, а лишь хочу сказать, что меня она не убедила. Мне думается, что тут есть какие-то глубокие причины. Наверно, дело в том, что мы исходим здесь из разных принципов, руководствуемся разными установками и это мешает — не мне говорить с вами (я просто лишь показываю с экрана свой фильм), а вам — слушать и отвечать.

Но, может быть, само ваше согласие с принципами, которыми вы руководствуетесь, вселяет в меня сомнения относительно его правильности и его последовательности. Вся ваша марксистская точка зрения, ты должен с этим согласиться, приобретает для меня значение, во всяком случае, относительное, если сравнить вашу критику с критикой со стороны марксистов, которые на этих днях видели мой фильм в Париже. Ты мне возразишь, что французские коммунисты могут думать все, что им угодно, и это тебя не касается, но ты должен признать, что это обстоятельство, помимо того, что имеет особое значение, показывает также, что ваше желание навязывать поучения и указания, исходя из точки зрения, которой вы руководствуетесь, подвергается серьезной конкуренции и, возможно, будет полностью опровергнуто теми, кто исходит из ваших же основных принципов. Ты должен согласиться с тем, что нельзя проходить мимо или же не придавать значения тому, что такой поэт (помимо того, что коммунист), как Арагон, сообщил мне, что лучшими фильмами, которые он когда-либо видел, он считает «Золотую лихорадку»1, «Броненосец «Потемкин» и «Дорогу». И Жак Дониоль-Валькроз2, который, как тебе известно, является представителем самой ортодоксальной левой культуры, в своей статье пишет: «Фильм-маяк, предвестник новых форм кино, «Дорога» подобна сильной струе свежего и целительного воздуха в кино 1955 года. Вот подлинное передовое искусство». А Садуль в «Леттр франсез», рецензируя мой фильм, выражает свое мнение так: «... доброта, любовь к людям, вера и надежда на справедливость доминируют в произведении Феллини. Как же можно верить заинтересованной клевете тех, кто хочет исказить глубокое значение этого фильма к выгоде обскурантизма?» И заключает так: «Пройдет время после выхода «Дороги». И мы вновь посмотрим этот фильм. И мы увидим, будет или нет он иметь успех. Но в любом случае я вновь пересмотрю его... Я буду поражен, если этот фильм, потрясающий своей необычайностью, после первого же просмотра не останется надолго у всех в памяти и не явится вехой в истории кино. Во всяком случае, я уверен, что Феллини — большой мастер, что его творчество — новый и чрезвычайно значительный этап в кинематографии середины XX века».