Степь зовет - Нотэ Лурье

— Чтоб их скрутило, чтоб их разорвало, чтоб им спину не разогнуть… Он должен за всех отдуваться, таскать на себе мешки! Дня ему мало — так он еще ночью…

— Ночью-шмочью?… Болтает… Язык длинный, как у коровы. — Глаза Юдла испуганно забегали. — Ох, она меня в могилу сведет! — Он схватился за поясницу. Наградил же его господь женой! Орет, дура, во всю глотку. И так уже по хутору всякие слушки о нем пошли. Недаром они собрание на сегодня назначили: знали, что Юдл болен. За глаза оно удобнее.

— Ну что ты копаешься? — Голос его звучал жалобно. — Я же велел тебе пойти туда, послушать…

— Успею. Дай я тебе грелку положу.

— Грелку-шмелку… Кто тебя просит? — Выхватив из рук жены грелку, он швырнул ее на пол.

— Совсем одурел! — Доба достала из-под скамьи грелку и бросила на кровать.

Молча надела она замызганный, куцый кожух, обвязала голову платком и вышла, хлопнув дверью.

Оставшись один, Юдл попытался было встать, но поясницу еще пуще заломило, и он, кряхтя, повалился на измятую, застиранную простыню.

Черт его понес перетаскивать пшеницу в конюшню! Могла бы спокойно лежать где лежала. Никто не пронюхал бы… Юдл приложил грелку к пояснице, но боль не утихала.

— Где Доба? Где она? — бурчал он, не сводя глаз с двери.

Время тянулось нестерпимо медленно. Юдл уже было вздремнул, как услышал скрип снега под окном.

— Ты что, уснул? — В горницу вошла Доба, запыхавшаяся, взволнованная. — Знаешь, кто был на собрании? Если ты соскучился по ней, так она уже опять здесь…

— Кто?

— Ну, та, из Ковалевска, что позапрошлым летом…

— Кто? Говори толком!

— Ну, девка эта, коммунистка… Руднер…

— Руднер? — Юдл похолодел. — Откуда? Когда она приехала? Говори же!

— А я знаю, когда она приехала? Я за ней не посылала.

— Не может быть! — Юдл заерзал на постели. — Что ты там мелешь? Откуда она взялась?

— Посмотрите на него! Боже мой, он весь посинел… Чего ты так испугался? — раскричалась Доба. — Ее ты тоже боишься? Вечно он дрожит, всех боится…

— Я боюсь? Ты с ума сошла! — прошипел он. — Ну, говори скорей: что на собрании?

— Да что там могло быть! Галдели. Дым коромыслом… Утром слегла еще одна лошадь…

— Что ты мне про лошадей рассказываешь!

— О чем же еще? Про лошадей только и говорили. Шумели так, будто бы все кони подохли. И вдруг она вошла, эта королева, да такая здоровая. Никто бы не поверил, что она столько времени в больнице валялась…

— Об этом кто-нибудь вспомнил? — Юдл теперь спрашивал спокойно, только руки его дрожали.

— Я первая вспомнила и Зоготихе сказала. Такая здоровая…

— Прямо ветряк, мелет и мелет… А про меня, про меня никто там не говорил?

— А кому там говорить про тебя?

— Зачем она приехала? — Юдл не удержался и снова заговорил об Эльке.

— Стану я спрашивать! Выздоровеешь — сам узнаешь. Не горит.

— Сходи к Риклису, — помолчав, сказал он.

— Зачем?

— Позови его сюда.

— На кой черт он тебе нужен? Сам он и кружку воды пожалеет, а ты ему жареного быка подавай. И все равно скажет, что его плохо угостили.

— Иди, раз я говорю! — Юдл стукнул кулаком по спинке кровати. — Не учи меня!

Доба схватила кожух и, надевая его на ходу, отправилась к двери.

— Иду, иду! Слова нельзя сказать…

Юдл опять остался один. «Нет, неспроста она сюда приехала, что-то почуяла». Ему стало так страшно, что он чуть было не завыл, как затравленный зверь.

Дверь стремительно отворилась, и в комнату вбежал закутанный в башлык Иоська.

— Ты знаешь, кто приехал? — заговорил он быстро, захлебываясь. — Никогда не угадаешь! Никогда на свете…

— Не ори! Весь день шляешься… Опять у Калмена Зогота пропадал?… Ну, кто приехал?

— Никогда не угадаешь! — Иоська снял башлык. — Товарищ Руднер, Элька Руднер! Она тогда у нас организовала отряд…

— Надолго она приехала? — перебил его Юдл.

— Насовсем. Она уже вылечилась. Дядя Калмен сказал…

В горницу вошла Доба.

— Тебе бы только гонять жену! — Она потирала озябшие руки. — В такую стужу… Сумасброд проклятый!

— Ша-а! — Юдл скосил глаза на Иоську.

— Чего ты боишься? Что я такое сказала? Собственного ребенка он тоже боится…

Юдл сел в постели, бросая яростные взгляды на жену. Иоська ничего не замечал. Он твердил свое:

— Теперь у нас будет весело. — Мальчик прошелся колесом по горнице. — Уж Элька что-нибудь придумает, ого!

— Тише! Нашел чему радоваться! — проворчала Доба. — Кушать она тебе не даст. Даже пары рваных башмаков от нее не получишь…

— А ты знаешь, почему в нее стреляли? — продолжал говорить Иоська взахлеб. — Дядя Калмен рассказывал, потому что она коммунистка, самая настоящая… В нее два раза выстрелили. Одна пуля попала в бок, а другая — в руку. Но Элька совсем не испугалась. Вот она макая! Жаль, я тогда был маленьким, а то я этого паразита нашел бы… Ну, ничего, его обязательно найдут, увидишь!

Иоська схватил со стола краюху хлеба и выбежал из хаты, крикнув на ходу:

— Скоро приду…

Юдл хотел было остановить сына, но тут же раздумал: «Сейчас, пожалуй, лучше, что не болтается в хате. Что он здесь наговорил? Неужто опять начнут копаться?… Поверили ведь, что это Патлах…»

— Ну как, придет Риклис? — спросил Юдл жену.

— Дома его нет. Не знаешь его, что ли! Шляется по хатам, сплетни разносит.

Доба ушла на кухню.

Юдл закутался в одеяло. «А действительно, к черту его! Наврал бы еще что-нибудь. Надо завтра самому…»

Всю ночь Юдл почти не смыкал глаз. А когда сон одолевал его, ему виделась Элька Руднер, которая, указывая на него пальцем, что-то говорила колхозникам. Он силился разобрать ее слова и просыпался.

Как только рассвело, Юдл оделся потеплее и вышел на улицу. Он уже не мог больше лежать. Снег скрипел под ногами. Где-то заскулила собака. «Не к добру», — с тревогой подумал Юдл. Неподалеку от загона он увидел Шефтла, который вел на поводу кобылу к ставку.

— Доброе утро! — поздоровался Юдл, догнав Шефтла. — Как живется-можется?

— Живем — сено жуем…

— Что-то невесел ты?

— Жене нездоровится, — нехотя ответил Шефтл.

— А ее ты уже видел? — Юдл подмигнул глазом.

— Кого?

— Ее… Уполномоченную. Руднер…

— Какую Руднер? — Шефтл боялся поверить.

— Ну, Эльку, Эльку Руднер, которую тогда прислали к нам из Ковалевска. Коммунистку.

— Эльку? — Шефтл выпустил повод из рук. — А что, разве она здесь?

Лошадь подошла к изгороди и стала языком слизывать снег с перекладины.

— Когда она приехала? — Шефтлу все не верилось.

— Ну что ты прикидываешься? Будто не знаешь… — Юдл плюнул и, ковыляя, зашагал к колхозному двору.

Шефтл тут же раздумал идти к ставку, подбежал к лошади, схватил повод и поспешил домой.

«Элька здесь, приехала…» Шефтл все оглядывался, словно надеялся ее увидеть.

Войдя во двор, он напоил лошадь из колодца и, забыв стряхнуть с валенок снег, вошел в горницу.

Зелда лежала на старой кушетке.

— Так скоро, Шефтл? Уже напоил?

— Я не ходил к ставку, — пробормотал он и подошел к низкому оконцу.

«Значит, приехала…» А он даже не знал… Шефтл и хотел этой встречи, и боялся ее.

— Что ты там увидел, Шефтл? — расслабленным голосом спросила Зелда. — Поди сюда. Посиди возле меня.,

Он ничего не ответил.

— Может, принесешь немного соломы, я затоплю. Печь совсем остыла…

Шефтл не обернулся. У Зелды слезы выступили на глазах. Она встала, взяла мешок и, еле волоча ноги, вышла из дома.

Шефтл даже не слышал, как хлопнула дверь. Он прильнул к окну. «Она… Элька… ее походка… Куда же она идет? Может быть, сюда, ко мне? Кто это с ней? Кажется, Хома Траскун и Калмен Зогот…»

Вот Элька поравнялась с его хатой. Ему казалось, что он даже слышит, как скрипит снег под ее ногами.

«Элька…» Он не сводил с нее глаз, все еще не веря, что это она, та Элька, которая тогда, летом, была здесь…

— Шефтл, ты все еще смотришь в окно? Что там такое? — тихо спросила Зелда, бросив у печи охапку соломы.

— Ничего, — глухо отозвался Шефтл.

Он заметил, что Элька чуть замедлила шаг, оглянулась на его двор, а потом пошла быстрее, размахивая руками, и о чем-то оживленно заговорила.

Элька вернулась вечером в свою еще не обжитую комнату, которую ей отвели в бывшем доме Симхи Березина, зажгла лампу, висевшую на гвозде, вбитом в закопченную стену, и прилегла на топчане. Уже третий день она на хуторе, говорила со многими колхозниками, а толку пока не добилась. Вот сегодня часа два просидела она в хате Шии Кукуя,

— Зарезал нас председатель, — сокрушался Шия, — силу отнял. По двести граммов на трудом заработанный день преподнес. Вот и живи как хочешь, корми семью…

— Да, на эти граммы далеко не уедешь. — Элька невесело усмехнулась. — Что же у вас стряслось, не пойму. Куда девался хлеб?