Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2 - Борис Яковлевич Алексин

Во время разговора Игнатьич принёс отчищенные и отглаженные шинели гостей, и все направились к шлагбауму при въезде в батальон. Около него стоял ЗИС-101 — машина начсанфронта и «эмка» начсанарма.

Ещё ранее Борис поручил командиру автовзвода заправить машины горючим и по возможности привести их в приличный вид. Этим занимались двое свободных санбатовских шофёров, они же организовали и питание водителей. Сейчас, когда Песис подошёл к своей машине, он увидел довольного водителя и блестевший, как новенький, автомобиль. Начсанарм засмеялся:

— О-о, да тут не только людей лечить умеют, но и машины тоже! Она у меня как запущенная лошадь была. Ну что, Миша, — обратился он к своему шофёру, — почему же она вот так вот каждый день не выглядит?..

Тот, может быть, и обиделся бы на это замечание, но уж больно вкусно пообедал, и потому благодушно ответил:

— Да, с вами приведёшь машину в порядок, когда вы, товарищ начальник, с утра и до поздней ночи её гоняете! А ведь нас не везде так встречают.

Песис усмехнулся:

— Хорошо-хорошо, раз тебе здесь так нравится, я буду тебя сюда почаще посылать. Тут хорошо угощают и на земле, и с воздуха… — этими словами он намекнул, что Миша во время бомбёжки здорово струхнул. — Ну, однако, поехали, пока снова немецкие самолёты не появились.

Проводив начальство, Алёшкин с Прониным и докторами возвратились к домику комбата. Там на коротком совещании решили начать передислокацию сегодня ночью. При том, что делалось в воздухе над дорогой и вообще, в этом районе фронта, отправлять колонну автомашин с имуществом и людьми днём было бы просто безрассудно.

Порядок передислокации установили такой. В эту же ночь переезжают на новое место сортировка и большая часть операционно-перевязочного блока. Со следующего дня весь поток раненых, который в это время был небольшим и составлял 20–25 человек за сутки, переключится уже на новое место. В течение следующей ночи туда переедет аптека, продовольственный и вещевой склады, эвакоотделение и большая часть выздоравливающих, которым будет поручено оказывать помощь санитарам в развёртывании батальона. На третью ночь наметили перевезти оставшуюся часть операционно-перевязочного и половину госпитального взвода вместе с его командиром Прокофьевой, а раненых, находящихся в госпитальных палатках, которые к этому времени будут в состоянии без особого ущерба для здоровья перенести эвакуацию, отправить на новое место или в госпиталь. Зинаида Николаевна и Борис полагали, что большинство, при надлежащем уходе и наблюдении, должно перенести такой сравнительно короткий путь благополучно.

Таким образом, уже спустя четыре дня на старом месте останется всего одна госпитальная палатка, где будет находиться около тридцати раненых, которых трогать с места пока нельзя. Для обслуживания их останутся врач, помощник Прокофьевой, и хирург Дурков. В этой же палатке будет отгорожен уголок для проведения перевязок. Конечно, здесь придётся оставить и одну маленькую полевую кухню с небольшим запасом продуктов.

Подсчитав всё необходимое для работы, решили, что на этом месте, кроме двух врачей, трёх медсестёр, повара и шести санитаров, нужно оставить хотя бы одну машину с двумя шофёрами.

После совещания и ужина, Пронин отправился в штаб, чтобы доложить о принятом решении командиру дивизии и сообщить в полки о новом месторасположении медсанбата. Между прочим, он поведал Борису, что комдива Володина снимают, приписав ему какие-то ошибки в руководстве операциями во время только что закончившихся боёв, и что, по всей вероятности, одной из причин снятия послужили донесения комиссара Марченко.

— Нового комдива должны прислать на днях, поэтому, — сказал Пронин, — сейчас в штабе дивизии порядка нет. Все ответственные работники заняты подготовкой материалов по передаче дивизии новому командиру, а некоторые готовятся и сами уйти, так как полагают, что вряд ли новый комдив оставит их на занимаемых местах.

Перед сном Борис решил посидеть около своего домика, покурить и вновь подумать о плане переезда на новое место. Когда он сел на скамеечку около домика, у его ног умостился Джек. Послышался шорох чьих-то шагов, Джек поднял морду и приветливо застучал хвостом по земле. Борис понял, что приближается кто-то, кого Джек считал своим.

И верно, вскоре из темноты, которая теперь особенно сгущалась под разлапистыми елями, отделявшими домик от палаток, показался человек. Борис узнал Катю. Вполголоса он позвал:

— Катя, иди сюда, посидим…

Девушка прибавила шаг, быстро пересекла довольно светлую полянку у домика и, слегка запыхавшись, опустилась на скамеечку рядом с Алёшкиным. Она была одета по-походному — в сапогах и шинели, туго подпоясанной ремнём, на голове — кокетливая пилотка набок.

— Я пришла спросить, мне сейчас ехать или со второй половиной операционно-перевязочного взвода. Меня комроты Сковорода послал спросить, ведь вы, товарищ комбат, не едете, а я всегда с вами работаю.

— Сколько раз я тебе говорил, Катя, перестать мне «выкать» когда мы одни… — сердито заметил Борис.

— Ну-ну, не сердись, Боренька, — совсем другим тоном сказала Катя, ласково проведя своей маленькой ладошкой по его щеке. — Ведь я же по службе пришла, поэтому так и обратилась, — она придвинулась к Борису.

Тот обхватил её рукой и, быстро повернув её голову, несколько раз поцеловал Катю в глаза и губы. Та, ответив на поцелуи, быстро вскочила на ноги, отпрянула на пару шагов и с укором сказала:

— Опять! Вы же, товарищ комбат, обещали…

— Ну, обещал, обещал… Но как же я могу сдержаться, когда ты так нежно меня гладишь, да ещё и сидишь рядом?

В ответ послышался лукавый смешок девушки:

— И всё-таки нужно держать свои обещания! Так мне сейчас ехать?

— Нет, поедешь завтра с последней частью операционного блока, может быть, ещё работать здесь придётся…

С этими словами Борис поднялся и шагнул к Кате, видимо, намереваясь повторить свои наступательные действия. Однако она не стала дожидаться его приближения, а быстро отбежала в темноту, откуда уже довольно громко сказала:

— Слушаюсь, я так и доложу командиру роты.

Борис повернулся и, сопровождаемый Джеком, зашёл в свою избушку. За перегородкой раздавался храп сладко спавшего Игнатьича, в углу на своей постилке устраивался пёс. Борис, закурив новую папиросу, лежа на топчане, задумался: «Что же будет? Эта девчонка (он всё ещё продолжал называть её так, хотя уже знал её невесёлую женскую историю) мною попросту играет! Она постоянно поддразнивает меня, льнёт ко мне, как ласковая кошка, как будто сама идёт в мои объятья, но всегда так ловко из них выскальзывает, что, не говоря уже о чём-нибудь серьёзном, я и поцеловать-то её как следует не успеваю. А она становится всё более