Первые цивилизации - Вадим Массон

Рис. 52. Мохенджо-даро. Мужской торс. Камень.

Судя по косвенным данным, определенные изменения произошли и в сфере религиозных представлений, в которых на первый план выдвигается культ верховного мужского божества. Оно изображалось сидящим на невысоком троне, в рогатом головном уборе, иногда трехликим, в окружении разного рода животных. Еще Дж. Маршалл высказал предположение, что перед нами прототип позднейшего Шивы, и исследователи в принципе поддерживают эту интерпретацию (Маккей, 1951, с. 67; Allchin, 1982, р. 213 — 214). Возможно, бык был одним из основных священных животных, связанных с этим божеством, во всяком случае, именно его изображение прочно занимает первое место среди прочих животных, воспроизводимых на печатях. Известны бронзовые и терракотовые статуэтки быков, нередко выполненных с большим мастерством в стиле, перекликающемся с рисунками на печатях. Изготовлялись статуи быков и из известняка и помещались на подставки, что могло быть связано с их функцией культовых объектов в храмовых центрах. Как и в урукском Шумере, традиции анимализма в Хараппе весьма значительны, что видно как по изображениям на печатях, так и по фигуркам, воспроизводящим слонов, собак, обезьян, птиц и, возможно, баранов.

Труднее судить о характере верховного женского божества, священной супруги рогатого бога. Женские терракоты, видимо, продолжают традицию культа богини- матери, покровительницы плодородия, ранее почитавшейся почти в каждой земледельческой общине. Но количество этих статуэток массового употребления, за исключением, пожалуй, Мохенджо-даро, не так уж велико. На одной из немногих печатей, воспроизводящих не одиночные фигуры, а целые сцены, изображена женская фигура в рогатом головном уборе, помещенная в разветвлении дерева, перед ней коленопреклоненный персонаж, а процессия из семи персон, воспроизведенных в нижней части этой печати, подчеркивает значимость передаваемого культового обряда, возможно иллюстрирующего какой-то мифологический сюжет. Видимо, в мифологических системах был популярен и герой, побеждающий хищных зверей. Во всяком случае, на одной из печатей воспроизведена сцена схватки человека с двумя тиграми. Прикладное искусство, расцветшее пышным цветом в раннеземледельческую эпоху, сохраняет свое значение. Об этом, в частности, свидетельствует роспись, украшающая определенные типы глиняной посуды особо парадного характера. Более важно, и это составляет качественно новую черту именно хараппской культуры, появление выдающихся произведений неприкладного искусства. Уже среди терракотовых и бронзовых статуэток быков есть образцы высокохудожественного звучания, где массивная, полная внутренней мощи фигура воспроизведена рукой выдающегося мастера. Принципиально новым явлением культурного комплекса (и эта еще одна характерная черта первых цивилизаций) являются выразительные скульптуры различных персонажей; одна из них, наиболее известная, представляет собой бюст мужчины в одежде, богато украшенной узором из трилистников, что позволяет предполагать его высокий прижизненный статус (рис. 53). Застывшее полногубое лицо замерло в отрешенном спокойствии.

Рис. 53. Мохенджо-даро. Статуя жреца. Камень.

Превосходное* знание обнаженной натуры демонстрируют две каменные мужские фигуры из Хараппы, чем-то напоминающие лучшие образцы древнеегипетской скульптуры. При этом вторая статуя, условно названная танцором, дана не в статическом спокойствии, столь типичном для мелкой пластики раннеземледельческих общин и повторившемся в статуе мохенджодарского «жреца», а в живом, динамичном повороте (рис. 52). Эти скульптуры, так же как и памятники письменности, представляли собой идеологические инновации рассматриваемой эпохи, когда создавались новые культурные эталоны и стереотипы.

Интеррегиональные связи, явственно проявляющиеся еще в раннеземледельческую эпоху, усиливаются в хараппское время. Если раньше они частично были обусловлены регулярным обменом или перемещениями племенных групп, то теперь механизм торговых взаимодействий играет решающую роль. Подобно первой цивилизации Месопотамии хараппское общество в своей нуклеарной части занимало территорию, отличающуюся плодородием почв и вместе с тем крайней бедностью иных природных богатств. По существу лишь материал для изготовления кремневых орудий (Thapar, 1982) добывался в пределах этой метрополии — у выходов горных пород в районе Рохри- Суккура. Металлические руды и поделочные камни привозились -издалека. Рассмотрению вопроса об их источниках посвящен ряд специальных работ (Asthana, 1982; Gupta, 1984). Медь и золото в основном, видимо, поступали из индийских месторождений, хотя высказывались соображения в пользу транспортировки меди из Афганистана, а золота даже из Средней Азии (Asthana, 1982, р. 275). Во всяком случае, олово, бывшее важным компонентом хараппских бронз, вполне могло иметь среднеазиатское происхождение, с чем согласны многие исследователи. Не приходится сомневаться и в поступлении лазурита из Афганистана. Там, в Бадахшане, имеются три рудника по добыче этого весьма популярного на Древнем Востоке полудрагоценного камня, причем в одном из местонахождений обнаружены и древние выработки. Не исключено, что среднеазиатское или североиранское происхождение имела бирюза.

Определенные виды продукции, в частности изделия искусных ремесленников, вывозились из зоны центров древнеиндской цивилизации в окружающие области, причем зачастую на значительные расстояния. В некоторых случаях хараппцы играли и роль посредников в продвижении отдельных видов товаров.

Целый ряд археологических находок позволяет наметить трассы древних торговых путей, связывающих Хараппу с окружающими странами. Сразу же с установлением наличия в месопотамских центрах объектов явно древнеиндского происхождения было высказано мнение о существовании постоянного морского пути, идущего вдоль северного побережья Персидского залива и связывающего две великие цивилизации древнего мира (Mackay, 1931a). С открытием на Бахрейне печатей так называемого типа Персидского залива, соединяющего черты месопотамской и хараппской глиптики (Bibby, 1958; Rao, 1963), это заключение получило новое убедительное подтверждение. В 60-е гг. вещи индийского круга были обнаружены при раскопках крупных центров эпохи бронзы в Южном Туркменистане, что позволило высказать гипотезу о существовании сухопутного караванного пути, уходящего из долины Инда через Северный Белуджистан и Афганистан в оазисы, теснящиеся на южной кромке каракумской пустыни (Массон, 1967). Находки в Южном Туркменистане на Алтын-депе печатей хараппского типа (Masson, 1981а), а затем аналогичной печати на одном из древних поселений в дельте Мургаба подкрепили это заключение новыми конкретными данными. Сенсационное открытие на левом берегу Амударьи в Северном Афганистане поселения Шортугай, представляющего собой хараппскую факторию на вышеупомянутой трассе (Francfort, 1984), подобно открытиям в Бахрейне полностью подтвердило активное функционирование этой крупной торговой магистрали древности. Безусловно, Шортугай служил важным центром по доставке в долину Инда бадахшанского лазурита. Пока, правда, не вполне ясно, какого рода товары могли идти из районов Южного Туркменистана в обмен на произведения хараппских ремесленников.

Но с одним свидетельством далеких северо-восточных связей древне-индской цивилизации пришлось столкнуться археологам. На Мохенджо-даро было обнаружено захоронение верблюда (Meadow, 1984). Кости этого животного встречены и на других хараппских памятниках. Но, как уже отмечалось, именно в Южном Туркменистане и, возможно, в примыкающих районах Ирана еще в IV тыс. до н. э. был одомашнен двугорбый верблюд, получивший широкое распространение в местной цивилизации Алтын-депе. Скорее всего, именно необходимость в подобном неприхотливом вьючном животном для обслуживания протяженных сухопутных торговых трасс и привела к появлению верблюда в долине Инда именно в пору хараппской цивилизации.

Действенность южного торгового пути подтверждается целым рядом находок, а также, если принимать отождествление Хараппы с Мелуххой, свидетельствами письменных источников (Hansman, 1973; Kramer, 1964). Использование Инда и других рек как транспортных артерий, безусловно, могло способствовать организации морской каботажной торговли. В Индии ее важным центром явно был гуджаратский Лотал, где обнаружены оттиски печатей на глиняных буллах, прикреплявшихся, как полагают, к тюкам с товарами (Rao, 1973). Ряд хараппских памятников в прибрежной зоне Южного Белуджистана (Суткатендор, Соткакох, Балакот), по-видимому, должны рассматриваться как промежуточные порты на этом торговом пути (Thapar, 1984, р. 12). В частности, при раскопках Балакота в хараппских слоях найден расписной сосуд, явно привезенный с запада, из областей, прилегающих к Персидскому заливу (Dales, 1979, р. 265—266). Однако не исключено, что существовал также сухопутный маршрут, пересекавший континентальный Иран южнее Деште-лута и выходивший к границам Месопотамии в районе Диялы, о чем писал еще Меллоун (Mallowan, 1965) и что находит определенные подтверждения в находках в районе Шахдада, крупном центре художественной культуры Ирана (Asthana, 1984). Механизм месопотамо-хараппских взаимодействий неоднократно обсуждался в литературе. Видимо, прав К. Ламберг-Карловский, полагающий, что он мог быть весьма разнообразным — от прямой торговли, существование которой, правда, вызывает у него определенный скепсис, до многоступенчатого обмена и торговли через промежуточные центры, к числу которых он относит Бахрейн и Яхья-тепе, где найден отпечаток на глине хараппской печати (Lamberg-Karlovsky, 1982). Однако если говорить о крупных центрах Юго-Восточного Ирана, то речь в первую очередь должна идти не о Яхья-тепе, бывшем сравнительно небольшим поселением, а о упоминавшемся уже Шахдаде.