Все случилось летом - Эвалд Вилкс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в этот миг хрипло пробили полдень те самые старые стенные часы. Как будто после тяжких раздумий качнулись подвешенные на цепочке грузные, облупившиеся в виде еловых шишек гири. «Пора отъезжать», — промелькнуло в голове у Абелита. Кивнув Фридису, сказал спокойно, мирно, чтобы мать не встревожить:
— Выйдем потолкуем…
— Да куда же вы? — забеспокоилась мать. — Обед-то стынет!
Но Фридис уже шел к нему. Окинул взглядом комнату, словно прощаясь с нею, вдохнул поглубже и пошел. Абелит пропустил его вперед.
— Идем к опушке, — шепнул шофер, выходя из дома. Пока они шли, он не раз оборачивался, чувствуя на себе обеспокоенный взгляд матери. Дом уже скрылся из виду, вокруг была мшистая, чахлыми березками поросшая низина. Они остановились.
— Ну, что теперь скажешь, честный советский жулик? — рявкнул Абелит, чувствуя, как у него от подступившей ярости помутилось в глазах.
Не дожидаясь ответа, с размаху ударил. Падая, Фридис ухватился за тонкую березку и упал вместе с нею. Шофер подождал, пока он встанет, и крикнул: — Куда деньги дел, падла?
Парень достал из кармана деньги. Они были аккуратно сложены — бумажка к бумажке.
— Даже уложить успел, сволочь!
— Чтобы считать тебе было легче…
— Ах так! Еще издеваешься!
Шофер снова ударил. Фридис Витол отлетел на несколько шагов и, заметив под рукой сухой сосновый сук, схватил его.
— Хватит! — хрипло прокричал он. — Ударил два раза, и будет. Тронешь еще — дам сдачи, так и знай. Я тоже человек. Человек! Понял?
— Это ты-то человек? — От удивления Абелит даже не знал, что и сказать. — Ты — человек? Да у тебя душонка чернее, чем у навозного жука. Сумка где?
Сумка была спрятана неподалеку в кустах. Фридис вытащил ее из-под кучи хвороста и, не выпуская из рук палки, протянул шоферу. Тот присел на кочку, проверил содержимое. Все на месте… Абелит сунул обратно деньги и, сердито сопя, заговорил:
— Человеком себя считаешь? А я, по-твоему, не человек? Не мои ведь, казенные деньги украл! Казенные, понимаешь ты?.. Как бы я вечером отчитался? Деньги еще кое-как бы занял, наскреб, а билеты? В общем, повезу тебя прямо в тюрьму. Так и сгниешь там!
Парень отбросил в сторону палку и тяжело опустился на мшистую кочку. Сложив руки на коленях, он, насупившись, уставился себе под ноги, и шофер заметил, что рубаха парню стала маловата: мать, наверное, давно уже шила, сын успел вырасти…
— Твое дело! Жалость твоя мне не нужна, — сквозь зубы выдавил Фридис. — Я не нищий, упрашивать не стану…
— Ишь герой, — снова вспыхнул Абелит. — Все я да я… А я? Что было бы со мной, если б без сумки в город вернулся? Сумку украли… Понимаешь ли ты, гад, что люди мне бы в лицо рассмеялись! Как же, мол, знаем ваших… Сам прикарманил, теперь дурачком прикидывается… По лагерям-то изловчился, от такого всего жди… А что бы сказал прокурор? Сколько можно доверять человеку? Всему есть предел. Как бы в глаза ему посмотрел? А жена? Дочка, когда подрастет? У, сволочь!.. — Абелит до боли сжал кулаки, даже пальцы хрустнули. — Ну, чего ж ты молчишь? За что меня обокрал? За то, что сигаретами, лимонадом тебя угощал? Почти до дома довез бесплатно?
Парень словно ужаленный сорвался с места, глаза сверкнули злобой и ненавистью.
— Что, мораль мне будешь читать? Да какое ты имеешь право? Кому-кому читать, только не тебе! Твое-то какое дело! Сам, что ли, вором не был? Был! Вор! Ворюга!
Последние слова он выкрикнул с надрывом и со слезами. И тут же отвернулся, уставившись на зубцы дальнего леса, над которым плыли темные тучи, изливаясь светлыми полосками дождя. Блеснула ветвистая молния, прокатились раскаты грома. Абелит взял сумку, поднялся. Проехался ладонью по лицу, словно разгоняя застилавший глаза туман. Огляделся.
— Поедешь со мной, — произнес он глухо.
Абелит шел впереди, не оборачиваясь, а Фридис Витол, понуро свесив голову, плелся за ним. У дома, где начинались кусты смородины, шофер остановился, подождал, пока парень нагонит его.
— Спрашиваешь, какое право имею тебе мораль читать? — устало заговорил Абелит. Он выглядел сейчас так, будто провел бессонную ночь, и только в глазах светились злые искорки. — Не хочу быть отщепенцем. Был таким, хватит! Я жить хочу. Дочку выучить… И потому я обязан думать о тех, кто добра мне желает. Мало тебе этого? А теперь ты скажи, зачем, для чего живешь? Зачем? Зачем под ногами путаешься? Да что с тобой говорить — пошли…
Но Фридис не тронулся с места.
— Обожди маленько, — крикнул он шоферу, а когда тот остановился, сказал поспокойней: — Только матери не рассказывай. Прошу тебя… Будь человеком, не ради меня, ради нее…
— А, и про мать вспомнил? Только теперь вспомнил? Эх ты! Ладно, иди, я здесь подожду.
Скоро Фридис вернулся, через плечо был перекинут все тот же помятый пиджачишко. Не успел сделать двух шагов, как на пороге появилась мать. Она хотела схватить сына за руку, но смутилась, растерялась, снова увидев незнакомого, и застыла, прижавшись к притолоке.
— Да куда ж вы?.. Обед на столе! Как же вы так? — лепетала она.
— Дело государственной важности надо уладить, — сказал Абелит, не глядя на нее.
— Так тем более надо сначала поесть. Иль случилось что?
Но они молча ушли. Когда Абелит обернулся, старый дом с двумя ветхими трубами и замшелой дранкой крыши скрылся за пригорком. А на проселке все еще стояла женщина, приложив к глазам край передника. Долго она шла за ними…
Взбивая тучки пыли, на проселок посыпались первые капли дождя. Через миг автобус был исхлестан капелью. Едва они отъехали, на землю обрушился настоящий ливень, но вскоре затих. Дорога чуть дымилась. Над лесом и кустарником, над заброшенной вырубкой, сосняком испарялись только что пролившиеся с неба тучки.
— А чего это ты как овечка поплелся за мной? Мог и убежать, лес-то рядом. Ноги молодые, мне за тобой не угнаться.
Не дождавшись ответа, Абелит искоса глянул на соседа. И не узнал его. Лицо казалось чужим, постаревшим, а в нем отчаяние затравленного звереныша, подступавшая к горлу тоска по свободе. По одну сторону дороги лес уступил место просторному лугу. В дальнем конце его за шапками кустов поднималась радуга. Она тянулась поверх умытых темно-зеленых елей, как будто указывая путь вольным птицам в глубины неба. Может, вечером, на закате, из кустов, задетых радугой, в белом тумане выйдут погулять тонконогие косули… Шофер отвернулся и тяжко вздохнул. Ему показалось,
